Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗

Девушка зарделась, взяла карточку и спрятала ее на груди; от кошелька же она инстинктивно отказалась.

Мисс Арабелла стала настаивать, говоря, что деньги пригодятся ей для поездки в Лондон, но Эмма не уступала:

— Благодарю вас, сударыня. Если я поеду в Лондон, то воспользуюсь маленькими сбережениями, которые у меня уже есть, и тем, что накоплю в будущем.

— Из ваших десяти шиллингов в месяц? — спросила мисс Арабелла, смеясь.

— Да, сударыня, — просто ответила девочка.

И на этом все кончилось.

Несколько месяцев спустя сын г-на Хоардена, знаменитый лондонский хирург Джеймс Хоарлен, приехал погостить к отцу; он тоже был поражен красотой Эммы Лайонны и все время, пока находился во Флинте, был с нею ласков и добр, однако не убеждал ее, как Ромни, переехать в Лондон.

Он прожил у отца три недели и, уезжая, оставил маленькой няне две гинеи в награду за заботы об его племянниках.

Эмма приняла их без возражений.

У нее была подруга — ее звали Фанни Стронг, а у подруги был брат Ричард.

Эмма никогда не спрашивала, чем занимается подруга, хотя замечала, что та одевалась лучше, чем, казалось бы, ей позволяло ее положение; Эмма, вероятно, полагала, что Фанни имеет возможность быть нарядной, пользуясь тайными доходами брата, слывшего контрабандистом.

Однажды Эмма — ей было тогда лет четырнадцать — остановилась у лавки торговца зеркалами и загляделась на себя в большом зеркале, служившем магазину вывеской; вдруг она почувствовала, что кто-то коснулся ее плеча, и тотчас очнулась от своего созерцательного забытья.

Перед ней стояла ее приятельница Фанни Стронг.

— Что ты тут делаешь? — спросила Фанни.

Эмма покраснела и ничего не ответила. Если бы она сказала правду, ей пришлось бы признаться: «Я рассматривала себя и нашла, что недурна собой».

Но Фанни Стронг не нуждалась в ответе, чтобы понять, что творится в сердце Эммы.

— Да, — вздохнула она, — будь я такой красавицей, как ты, я недолго сидела бы в этом ужасном захолустье.

— А куда бы ты поехала? — спросила Эмма.

— В Лондон, конечно. Все в один голос говорят, что в Лондоне красивая девушка может достичь многого. Поезжай, а когда станешь миллионершей, возьмешь меня к себе в горничные.

— А хочешь, поедем вместе? — предложила Эмма.

— Охотно. Но как за это взяться? У меня нет и шести пенсов, и сомневаюсь, чтобы Дик был много богаче.

— А у меня, — сказала Эмма, — около четырех гиней.

— Да этого с избытком хватит и на тебя, и на меня, и на Дика! — воскликнула Фанни.

И было решено ехать.

В следующий понедельник, не сказав никому ни слова, трое беглецов сели в Честере в дилижанс, отправляющийся в Лондон.

Приехав на постоялый двор, где останавливался честерский дилижанс, Эмма из остававшихся у нее двадцати двух шиллингов половину отдала подруге.

Фанни Стронг и ее брат знали адрес постоялого двора, служившего пристанищем для контрабандистов: он находился на маленькой улочке Вильерс, которая выходила одним концом к Темзе, а другим — к Стренду. Эмма предоставила Дику и Фанни разыскивать их убежище, а сама наняла карету и приказала везти ее по адресу Кавендиш-сквер, дом № 8.

Джордж Ромни оказался в отъезде; где он и когда вернется, никто не знал: предполагали, что он во Франции, и не ждали его раньше чем месяца через два.

Эмма была ошеломлена. Ей не приходила в голову мысль, что она может не застать художника у себя. Но тут ей вдруг вспомнился Джеймс Хоарден, прославленный хирург, который, уезжая от отца, позаботился оставить ей две гинеи, в значительной степени покрывшие их путевые расходы.

Адреса своего он ей не оставил, зато раза два-три она носила на почту его письма к жене. Он жил на Лестер-сквер, в доме № 4.

Эмма вновь села в карету, велела везти ее на Лестер-сквер, расположенный поблизости от Кавендиш-сквер, и там робко постучалась в дверь. Доктор был дома.

Она нашла этого достойного человека таким, как и ожидала, и рассказала ему все; он пожалел ее и пообещал свое покровительство, а пока что приютил у себя, пригласил к столу и предложил быть компаньонкой г-жи Хоарден.

Спустя некоторое время доктор сказал девушке, что нашел для нее место в одном из лучших ювелирных магазинов Лондона, а накануне того дня, когда Эмма должна была приступить к своим новым обязанностям, решил порадовать ее: повести в театр.

Занавес театра Друри-Лейн, поднявшись, открыл перед нею неведомый мир; давали «Ромео и Джульетту», грезу любви, равной которой нет в целом свете; после спектакля девушка вернулась домой оглушенная, завороженная, опьяненная; ночью она ни на миг не сомкнула глаз, стараясь припомнить подробности двух чудесных сцен на балконе.

На другой день Эмма поступила в магазин; но прежде чем отправиться туда, спросила у г-на Хоардена, где можно купить пьесу, которую она видела накануне. Господин Хоарден пошел в свою библиотеку, взял собрание сочинений Шекспира и подарил его Эмме.

Через три дня она уже знала наизусть всю роль Джульетты; она мечтала о том, как бы еще раз попасть в театр и снова упиться сладостным ядом, созданным волшебным сочетанием любви и поэзии; ей хотелось во что бы то ни стало вновь оказаться в чудесном мире, едва приоткрывшемся перед нею, как вдруг у магазина остановился роскошный экипаж. Приехавшая дама вошла в магазин; вид у нее был властный, какой бывает у богатых людей. Эмма вскрикнула от неожиданности: она узнала мисс Арабеллу.

Мисс Арабелла тоже узнала ее, но ничего не сказала, купила на семьсот-восемьсот фунтов стерлингов драгоценностей и, указав время, когда она вернется домой, попросила хозяина прислать ей покупки с новой приказчицей.

Новой приказчицей была Эмма.

В назначенный час ее усадили с товаром в экипаж и отправили в особняк мисс Арабеллы.

Прекрасная куртизанка ждала Эмму; в то время благосостояние ее достигло высших пределов: она была любовницей принца-регента, которому едва исполнилось семнадцать лет.

Она все выспросила у Эммы, потом предложила ей уйти из магазина и остаться у нее, чтобы в ожидании приезда Ромни развлекать ее в минуты скуки. Эмма просила только одного: чтобы ей позволяли бывать в театре. Мисс Арабелла ответила, что в любой день, когда сама она не поедет на представление, ее ложа будет в распоряжении Эммы.

Затем она послала лакея в магазин расплатиться за покупки и сказать, что она оставляет Эмму при себе. Ювелир, считавший мисс Арабеллу одной из лучших своих покупательниц, не стал ссориться с нею из-за такого пустяка.

Из-за какой странной причуды зародилось у модной куртизанки опасное желание, непостижимая прихоть держать около себя это прекрасное существо? Враги мисс Арабеллы — а ее блистательное положение породило их немало — придавали этому особое значение, которое английская Фрина, по воле злых языков превратившись в Сапфо, даже не пожелала опровергать.

Эмма прожила у прекрасной куртизанки два месяца, прочитала все романы, попадавшие ей под руку, побывала во всех театрах, а возвращаясь в свою комнату, декламировала все увиденные ею роли, повторяла движения всех балерин, какими ей довелось любоваться на сцене. То, что для других служило бы простой забавой, становилось для нее повсечасным занятием; ей только что исполнилось пятнадцать лет, она находилась в полном расцвете юности и красоты; стан ее, стройный, гибкий, легко принимал любые позы, и благодаря природной непринужденности Эмма могла соперничать в искусстве с самыми способными танцовщицами. Что же касается лица, то, несмотря на превратности жизни, оно было все еще по-детски свежим, девственно-бархатистым и в высшей степени выразительным: в грусти оно становилось печальным, в радости — ослепительным. Можно сказать, что в чистоте ее черт сквозила ясность души, недаром один великий поэт нашего времени, не желая посрамлять этот небесный облик, сказал, говоря о ее первом прегрешении: «Она пала не от порочности, а по неосторожности и доброте» [5].