Благовест с Амура - Федотов Станислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
— Ага, ага, — ухмыльнулся слесарь Дедулин. — Как зачнем с ей воевать, так она нам и продаст… хвост свинячий с кисточкой. Самим надо делать!
— Так делайте! И сделайте лучше английских! — подзадорил мастеров управляющий.
— А мы — чё? Мы и делаем… как могём… — отозвался главный, Белокрылов.
— А надо — лучше!
Пробные отливки поршней и цилиндров по восковым моделям сделали еще до приезда Шлыка. Но получились они «рябыми» — множество мелких раковин покрывали поверхности скольжения. Как предположил Григорий Иванович — из-за большого количества расплавившегося воска. Да и качество самого воска оставляло желать лучшего. Вероятно, по той же причине и окружности оказались искаженными настолько, что не выправить и на токарном станке.
Тут-то и пригодились рукодельные таланты столяра Шлыка, прибытие которого все поначалу восприняли с настороженным недоумением. Помимо того, что чужак, а чужая душа, как известно, — потемки, так еще и мастер по дереву, которое на заводе использовалось лишь на опоки, а для их сколачивания годился и старый плотник Акимыч. Однако Степан быстро доказал, что генерал-губернатор направил его на завод не по глупой начальственной прихоти, а с дальним и весьма точным прицелом. Оглядевшись на заводе и ознакомившись с результатами первых отливок, он предложил использовать деревянные макеты цилиндра и поршня. Одни — для восковых моделей, другие, соответственно размерам, — непосредственно для литья металла.
Литейщики встретили его слова откровенным смехом.
— Ты чё, паря, об свой рубанок шибанулся, чё ли? — вытирая слезы, спросил Григорий Иванович. — Да жидкая сталь от твоих деревяшек одне угольки оставит. — И снова зашелся в дребезжащем смехе.
— Это, значитца, смотря какое дерево брать, — не обижаясь на насмешку, степенно сказал Степан.
— Да какое ни бери, все едино — дерево!
— Не скажи. Мореную в воде древесину не каждый, значитца, огонь возьмет.
— Это ж сколь ее морить надобно?! У нас на то и времени-то нету.
— Да ее, мореной многолетней, завались! Надо только выбрать подходящую.
— Это где ж ты, паря, ее видал?
— Видать пока, значитца, не видал, но — знаю. Сказывала моя Матрена, что на реках сплавных дно просто-напросто топляками выстлано — вытаскивай да используй по надобности. А я ей верю — она по молодости с мужем на сплав хаживала. Так что стоит поискать.
— Ну, ищи, вытаскивай — да пупок, смотри, не надорви.
С тем сердечным пожеланием мастеров Степан и отправился искать мореную древесину. Да еще с помощью Матрены Сыромятниковой, которая взялась быть проводником по молевым речкам. И ведь нашел, привез на заводской двор несколько тяжеленных бревен, пилить их замучился — твердая, подобно камню, древесина за несколько прогонов тупила зубья пил так, что их приходилось снова и снова затачивать, — но все-таки заготовил несколько чурбаков, из которых своими старыми испытанными столярными инструментами выдолбил и вырезал макеты цилиндров и поршней — любо-дорого посмотреть. И поверхности отливок получились гладкие — без раковин, наплывов и прочих неприятностей, по крайней мере, крупных. А мелкие уберут слесари — той же шабровкой и полировкой. Кстати говоря, пока Степан работал с макетами, Дедулин испробовал для полировки разные виды глин из окрестностей Петровского Завода и, похоже, нашел подходящий состав. Конечно, не то, что у англичан, но работать можно.
Казакевич был страшно доволен результатами, особенно отливками по макетам Шлыка. Единственно, что озаботило, — это всего лишь разовая их пригодность: все-таки поверхность дерева хоть немного да обугливалась, и для повторной отливки макеты уже не годились.
— Ничаво, — добродушно сказал Степан, — я их, сколь надо, столь, значитца, и наделаю.
Вечером, после работы, он рассказал Матрене об удачном испытании своих поделок, и она на радостях накрыла праздничный стол. Из погреба были извлечены копчености — свиной окорок и шейка изюбря, соленые и маринованные грибочки и огурчики, квашеные капуста и черемша; на скорую руку хозяйка потушила молодые побеги папоротника (собранные как раз во время поиска мореной древесины), а на горячее пошла молодая картошка, жаренная с приобретенным по случаю у охотников нежным мясом косули. Ну и, конечно, горькие настоечки — на черемше, рябине, кедровых орешках, лимоннике — для радости мужеской и сладкие наливочки на таежных ягодах — для печали женской. Впрочем, «печали» — это так, от лукавого: у Матрены последние два месяца причин печалиться не было, наоборот — лад да склад между ней и Степаном подталкивал их скорым шагом к венцу. А они и не сопротивлялись: что ж сопротивляться, ежели каждую ночку объятья крепче, поцелуи жарче, а о прочем говорить — найдутся ли слова для восторга и восхищения?
Но за стол Степан с Матреной сели степенно, рядышком, чтобы тепло друг друга ежеминутно чувствовать, чарочки с рубиновыми напитками подняли плавно, глаза в глаза глядючи, но, только тенькнуло стекло о стекло — громкий стук железного калиточного кольца словно развел чарки в стороны: эх, кто-то не вовремя напрашивался в гости!
Матрена привстала — пойти открыть задвижку, но Степан, положив тяжелую руку на мягкое плечо, усадил ее обратно:
— Я сам.
Матрена проводила его до двери ласковым взглядом и неожиданно всхлипнула счастливыми слезами: хозяин! В доме снова есть хозяин! Махнув рукой, выпила свою чарочку — дай Бог ему здоровья! — и вновь наполнила. Чтобы не заметил и не обиделся ненароком, что пьет без него.
Степан открыл калитку и невольно сделал шаг назад: за воротами стоял Григорий Вогул. За время, пока они не виделись, прежний друг-приятель оброс черной бородой с обильной проседью, а голова под суконным картузом оказалась брита наголо. На нем были яловые сапоги, черные штаны с синей рубахой-косовороткой; черную же куртку он из-за жары снял и держал в руках.
Шлык рыскнул глазами туда-сюда по двору, нет ли поблизости чего тяжелого, однако все было чисто — прибрано его же руками.
— Не колготись, — криво усмехнулся Григорий. — Поговорить надо.
— Говори, ежели, значитца, есть чего сказать. — Степан стоял напряженный, явно не собираясь отступать в сторону.
— Ну, что ж мы будем в воротах толковать, будто неродные? — пошутил Вогул, но глаза его оставались серьезными, даже скорее угрюмыми.
— А мы давно уже неродные. С той самой поры, значитца, когда ты Гриньку чуток не убил…
— Ну, не признал я тогда тезку, так рад же был, что не убил! Виноват, каюсь!
— …и дело наше огню предал!
— Не ваше дело, а муравьевское, — угрюмо сказал Григорий. — Ну, что, добром пустишь в дом али как по-иному?
— А чего тебе в доме делать?
— Сказал же: поговорить надо!
— Поговорить и во дворе можно… — Степан неприязненно посторонился, пропуская Григория, и добавил ему в спину. — Хотя, по-хорошему, тебя бы стражникам сдать, поджигателя и убивца!
— Сдашь, если сможешь. — Вогул, не оглядываясь, направился к лавке, вкопанной возле оградки палисадника, разбитого под окнами избы, и уселся, широко расставив ноги и положив куртку на колено.
На крыльцо вышла Матрена, увидела незнакомца и Степана, закрывавшего калитку, что-то по-своему поняла, поклонилась:
— Желаю здравствовать!
Вогул поднялся:
— И вам, хозяюшка, того же.
— А вы проходите в избу, как раз к столу поспели.
Степан хотел было что-то сказать, но передумал — махнул рукой, представил:
— Хозяйка моя Матрена Михайловна, а это — мой знакомец давнишний, Григорий… как тебя по батюшке-то, я и не ведаю…
— Алексеевич, — усмехнулся гость.
— Вот, значитца, Григорий Алексеевич.
— Проходите, Григорий Алексеевич, — пропела Матрена. — Гостем будете. Небось с дороги дальней?
— Да уж неблизкой, — снова усмехнулся Вогул, поднимаясь на крыльцо и входя в избу вслед за хозяйкой. Степан хмуро шел позади.
— А остановились где? Давайте, Григорий Алексеевич, вашу одёжу я на гвоздок повешу. Вон рукомойник в углу, и опосля — прямо к столу.
