Смертельные враги - Зевако Мишель (полная версия книги .txt) 📗

Центурион поспешил выйти из дворца. Доблестный дон Христофор ликовал. Ласково поглаживая скрытый под лохмотьями незаполненный лист, только что вырванный им у простодушного великана, он то и дело повторял, словно желая убедить себя самого в том, что еще совсем недавно казалось ему немыслимым:

– Богач! Я богач!.. Наконец-то! Теперь я смогу расправить крылья и показать, на что я способен!

Когда он переходил Дворцовую площадь, предаваясь своим волшебным мечтам (что, однако, не мешало ему настороженно оглядываться), перед ним, внезапно выскользнув из-за колонны, возникла тень. Центурион остановился и спросил чуть слышно:

– Ну? Что он?

– На него напали четверо дворян почти у дверей трактира. Он обратил всех их в бегство.

– В одиночку? – спросил Центурион с недоверчивым видом.

– К нему подоспела помощь.

– Кто?

– Эль Тореро.

– А сейчас?

– Он только что сел за стол вместе с Эль Тореро и каким-то верзилой, которого он называет Сервантес.

– Отлично! Я его знаю.

– Они будут там обжираться не меньше часа.

– Все идет прекрасно. Возвращайся на свой пост, и если появится что-то новое, предупреди меня – я буду в доме у кипарисов.

Тень немедленно исчезла.

Центурион, потирая руки в безумном ликовании, продолжал свой путь в ночи и вскоре вышел на берег реки.

В нескольких десятках туазов от Гвадалквивира, в пустынном месте скрывался одиноко стоящий дом довольно красивого вида, окруженный небольшой рощицей из пальмовых, апельсиновых и лимонных деревьев и благоухающим цветником. Эта первая линия цветов и зелени была опоясана двумя рядами гигантских кипарисов; они вздымали ввысь свои мрачные, непроницаемые кроны словно плотную завесу, предназначенную стать преградой для нескромного любопытства редких прохожих, забредших в этот укромный уголок. Кипарисы же были окружены довольно высокой стеной, ограждавшей таинственное жилище и оберегавшей его от всякого непрошеного вторжения.

Центурион направился прямо к калитке, видневшейся в стене с противоположной от реки стороны. На его условный стук калитка немедленно отворилась. Он прошел по саду как человек, который знает дорогу, обогнул дом, и, взойдя по ступенькам монументального крыльца, оказался в просторном и роскошном вестибюле. Четверо лакеев, одетых в неяркие ливреи со строгой отделкой, казалось стояли здесь на часах, ожидая бакалавра-головореза, ибо, не проронив ни слова, один из них приподнял тяжелую бархатную портьеру и провел Христофора в кабинет, меблированный с неслыханной роскошью и великолепием.

По-видимому, Центурион попадал в этот кабинет не впервые – едва бросив рассеянный, привычный взор на окружающее его богатство, он остался стоять посреди комнаты, погруженный, судя по улыбке, которая мелькала на его тонких губах, в весьма приятные мысли.

Внезапно из-за прекрасной парчовой портьеры, приподнятой невидимой рукой, возникло белое видение; медленной, величественной поступью оно направилось к нему.

Это была Фауста.

Центурион согнулся в поклоне, чрезвычайно похожем на коленопреклонение, а затем, наполовину выпрямившись, стал почтительно дожидаться разрешения заговорить.

– Говорите, мэтр Центурион, – произнесла Фауста своим мелодичным голосом, словно не замечая странного костюма дона Христофора.

– Сударыня, – сказал Центурион, по-прежнему согбенный, – я получил подписанный лист.

– Давайте его сюда, – проговорила Фауста, не выказывая ни малейшего волнения.

Центурион протянул ей пергамент, доверенный ему Красной бородой.

Фауста взяла его, внимательно осмотрела и долго сидела, задумавшись. Наконец она сложила пергамент, спрятала его у себя на груди и все с той же невозмутимостью медленной поступью подошла к столу; сев, она написала на другом пергаменте несколько строчек своим тонким почерком, а потом протянула его дону Христофору со словами:

– Когда вы пожелаете, то придете в мой городской дом и, предъявив эту записку, получите у моего управляющего обещанные двадцать тысяч ливров.

Центурион схватил пергамент дрожащей рукой и тут же пробежал его взглядом.

– Сударыня, – сказал он вибрирующим от волнения голосом, – тут, по-видимому, ошибка...

– То есть как? Разве я не обещала вам двадцать тысяч ливров? – спросила Фауста очень спокойно.

– Вот именно, сударыня... а вы вручили мне чек на тридцать тысяч ливров!

– Лишние десять тысяч полагаются вам в качестве вознаграждения за быстроту, с какой вы выполнили мои приказания.

Центурион согнулся еще ниже.

– Сударыня, – совершенно искренне произнес он, – вы щедры, как истинная монархиня.

Мимолетная презрительная улыбка скривила губы Фаусты.

– Ступайте, мэтр, – сказала она коротко беспрекословно-властным тоном.

Центурион не шелохнулся.

– В чем дело? – произнесла Фауста, никак не выдавая своего нетерпения. – Говорите, мэтр Центурион.

– Сударыня, – ответил Центурион с явной радостью, – я имею удовольствие сообщить вам, что господин де Пардальян – в моих руках.

Все это время Фауста сидела за столом. Услышав эти слова, она медленно поднялась; ее горящий взор был устремлен на наемного убийцу, почти павшего ниц; она повторила, словно не в силах поверить своим ушам:

– Вы сказали, что Пардальян в ваших руках!.. Вы?..

Невозможно передать то недоверие и то августейшее величие, что слышались в тоне, каким были произнесены эти слова.

Однако Центурион подтвердил со скромной уверенностью в себе:

– Я уже имел честь сообщить это, сударыня. Фауста сделала два шага по направлению к дону Христофору, пристально глядя на него:

– Объяснитесь.

– Вот в чем дело, сударыня: в настоящее время господин де Пардальян сидит за столом в некоем трактире, где все двери охраняются моими людьми. Выходя отсюда, я возьму с собой десять славных весельчаков, на которых я могу положиться, как на самого себя, мы окружим вышеозначенный трактир и схватим этого молодца...

– Этого молодца?.. Кто это – «молодец»? – прервала его Фауста.

Как артистка чрезвычайно утонченная, она была разгневана и крайне шокирована этим ошеломляющим, из ряда вон выходящим фактом: Пардальян находится в руках у этой помеси шпиона с наемным убийцей!