Сын шевалье - Зевако Мишель (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Пардальян, который весь вечер тайком наблюдал за сыном, видел, что он великолепно владеет собой. Он только сильно побледнел, а его прекрасные черные глаза, унаследованные от матери, лихорадочно блестели.
Тщательно расспросив мажордома, Пардальян и Жеан узнали очень немногое: Бертиль ушла со старой крестьянкой, с которой у нее состоялся секретный разговор.
Кто была эта старуха? Что она сказала девушке? Куда она ее повела? Эти вопросы остались без ответа. Пардальян, который слышал, как Галигаи уверяла, будто девушка похищена, сказал себе, что мегера подослана женой Кончини. Большего он, к сожалению, не знал.
Он не знал также, что Леонора лгала, рассказывая о том, что епископ Люсонский в свою очередь приписывал себе. Но Ришелье в этом деле всего лишь следовал указаниям отца Жозефа, так что он тоже солгал.
Нам же стоит вспомнить, что брат Парфе Гулар как будто случайно оказался на пути Мари-Анж и Бертиль, чтобы понять, откуда был направлен удар.
Все это было несколько сложно, и Пардальян, конечно же, не мог догадаться об истине. Правда, какое-то мгновение он спрашивал себя, не следует ли рассказать Жеану то, что он слышал насчет Бертиль. Однако он подумал, что это завело бы дальше, чем хотелось бы, и отказался от этой мысли.
Тем не менее, шевалье твердо решил выяснить, что произошло с девушкой. Он считал, что бедняжку преследуют только из-за документов, которые, как было известно, находились в ее распоряжении. И так как эти бумаги принадлежали ему и весьма его интересовали, то, исходя из своей непостижимой логики, он и решил, будто является первопричиной этих преследований. Поэтому, как считал Пардальян, он и должен был исправить причиненное зло.
Поскольку Бертиль обещала вернуться к вечеру, Жеан не хотел покидать дом герцога д'Андильи до тех пор, пока не наступит ночь, Пардальян был уверен, что она не вернется, но терпеливо ждал вместе с сыном.
Жеан вынужден был смириться с очевидным, и они ушли. По улице Жеан шагал молча, сжав зубы. Так, не обменявшись ни словом, они добрались до постоялого двора «Паспарту».
На постоялом дворе они нашли Эскаргаса, Гренгая и Карканя, терпеливо их ожидавших и убивавших время игрой в кости. Еще трое храбрецов баловались вином, причем очень и очень усердно.
— Ну что, — спросил Жеан, — кто-нибудь пришел? Кто?
Эскаргас, к которому относились эти слова, был уверен, что не выяснил ничего интересного, поэтому ответил мрачно и неохотно:
— Пришел ли кто? Еще бы! Ваш отец, вот кто!
Услышав такое, Жеан нахмурился и искоса посмотрел на Пардальяна. Не заметив в нем никакой перемены, он задал еще один вопрос:
— Куда он потом пошел?
— К вам домой, — ответил Эскаргас. И наивно добавил: — Он волнуется… И его можно понять.
Жеан вздрогнул, на мгновение его взгляд затуманился. Он наклонил голову, словно желая собрать разбегающиеся мысли, и обернулся к Пардальяну. Шевалье, разумеется, все слышал и заметил задумчивость молодого человека. На немой вопрос Жеана он ответил вопросом же, будто сомнение закралось и к нему в мысли:
— Итак, это был ваш отец?
— Кажется, — ответил Жеан, раздраженно пожав плечами.
— В таком случае, — серьезно сказал Пардальян, — мои сомнения были неосновательны. И я искренне сожалею, что поделился ими с вами.
— Но все же, — настаивал Жеан, — что именно вы предполагали? Скажите мне, прошу вас.
— Зачем? — спросил Пардальян с внезапной холодностью. — Очевидно, я ошибался, ведь речь идет о вашем отце.
Жеан готов был воскликнуть: «Но он мне не отец!», однако промолчал. Почему? Он и сам этого не знал. Он взял руку Пардальяна, крепко сжал ее и проникновенным тоном произнес:
— Извините меня, сударь, что я не благодарю вас так, как следует… Но вы же видите: я совсем потерял голову.
Пардальян посмотрел на него долгим сочувственным взглядом. Он явно жалел юношу.
Внешне Жеан казался спокойным и даже силился улыбаться. Но он был смертельно бледен, и в расширенных глазах его читалось отчаяние. Чтобы подавить слезы, ему требовались выдержка и невероятное усилие, поэтому он был непривычно молчалив. Пардальян хорошо его понимал. Он знал, что молодому человеку требовалось побыть одному, чтобы он мог справиться с обуревавшими его чувствами.
Шевалье искал подходящий повод, чтобы отправить юношу домой, и в конце концов нашел его. Он мягко сказал:
— Идите, дитя мое, не надо заставлять ждать вашего отца, который волнуется… как вам сказали. И не забывайте, что я всегда готов помочь вам в ваших поисках.
Жеан услышал лишь первую фразу. Он громко захохотал, и этот хохот больно отозвался в душе шевалье. Трое храбрецов, понимая, что происходит нечто странное, насторожились и бесшумно поднялись, готовые подчиниться первому знаку. С какой-то бешеной яростью Жеан прорычал:
— Это правда, черт возьми! Мой отец ждет меня! Хороший сын не должен заставлять отца беспокоиться.
И в гневе, тяжело ступая, он ушел, оставив Пардальяна еще более задумчивым, чем прежде.
Трое храбрецов озадаченно следовали за своим предводителем, боясь приблизиться к нему и еле слышно переговариваясь между собой.
— По всему судя, сейчас грянет буря! Не поздоровится тому невеже, который осмелится задеть господина Жеана!
…Войдя в свою мансарду, Жеан высек огонь и зажег лампу. После этого он подошел вплотную к Саэтте и, не говоря ни слова, пристально посмотрел на него.
Саэтта, по-видимому, не заметил ничего угрожающего в его поведении. Он был взволнован и не собирался скрывать свои чувства. Более того, он весь светился от радости. Он был откровенно счастлив. Жеан не мог в этом сомневаться. Ему даже показалось, что он видит на лице старого фехтмейстера выражение грубоватой нежности, которого он раньше никогда не замечал. Он пришел в замешательство и стал вести себя с Саэттой иначе.
Но его приемный отец не обратил внимания на эту перемену. Он взял молодого человека за руку и крепко ее пожал. Он поступал так второй или третий раз в жизни. Удивление Жеана увеличилось, и приступ ярости, который он испытал, узнав, что тот, кого подозревает Пардальян, никто иной как Саэтта, ждущий его дома, этот приступ ярости уже прошел. Теперь он держал себя в руках и ни с кем не собирался делиться своими переживаниями.
Саэтта подвел его к креслу и с нежностью, которой Жеан за ним прежде не знал, сказал:
— Садись, сын мой… Ты, должно быть, устал. Я вижу, ты очень бледен. Но ты цел и невредим, это главное, и я рад… очень рад!
Это уж было чересчур. Никогда Саэтта не говорил и не делал ничего подобного. Удивление Жеана перешло в недоумение, однако же все эти знаки необычного дружелюбия его совершенно не тронули, а напротив, посеяли в его душе смутное беспокойство. Надо сказать, юноша сильно переменился, так как предпочел не распахивать перед учителем фехтования свое ноющее от волнения за Бертиль сердце, а остерегаться приемного отца. Лучше даже сказать, что он занял оборону, словно перед ним находился враг.
Здесь необходимы некоторые пояснения, которые мы дадим как можно короче. Из тех нескольких слов, что сказал Пардальян, отправляя Эскаргаса караулить у дома Кончини, Жеан понял следующее: «Человек, который туда явится, послан Галигаи, это человек, который притворяется моим другом, которому я должен противостоять и которого остерегаться».
Внезапно он узнал, что это был Саэтта. Несколькими днями ранее — до его разговора с Бертиль, разговора, благодаря которому с ним случились стремительные перемены, он бы сказал себе, что тут произошло какое-то недоразумение. Тем более что Пардальян, которому он слепо доверял, поторопился отступить и почти извинялся, узнав, что этот человек — отец Жеана.
Жеана уже довольно долго обуревали всяческие сомнения, касающиеся Саэтты. После своей беседы с Бертиль юноша принялся размышлять о себе и своих близких. Повязка упала с его глаз, и он увидел многих людей в их истинном обличье. Тот нравственный суд, коему он подверг себя, должен был состояться и над Саэттой — его приемным отцом.
