Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич (книги серии онлайн txt) 📗
– Спасибо, госпожа… – с трудом выговорил Савмак, чувствуя, как бешенно заколотилось сердце – голос красавицы был чист и мелодичен, будто журчанье горного ручья.
– Я хочу, чтобы ты служил у меня, – без обиняков предложила Ксено, явно не предполагая отказ. – Стол, одежда и плата в десять раз больше, чем ты получаешь сейчас.
– Премного благодарен, – вежливо поклонился Савмак. – Но я на воинской службе, у меня договор.
– Ах, какие преграды – договор… – насмешливо улыбнулась девушка. – Если ты согласен, уже завтра покинешь казармы, чтобы никогда туда не возвращаться. По рукам?
– Госпожа, я гиппотоксот, – Савмак выпрямился и строго посмотрел на Ксено. – Негоже воину уподобляться изнеженным сибаритам даже ради больших денег. Нет.
– О боги, что он говорит? – красавица опешила. – Ты… отказываешься?!
– Не сочти меня невежливым, но я всего лишь простой воин. Думаю, что ты найдешь себе наездника гораздо лучше, чем я. Сегодняшняя победа – просто счастливый случай.
– Анея, что я слышу? – Ксено была возмущена до глубины души. – Он посмел мне отказать. Мне! – она высокомерно взглянула на Савмака и поморщилась. – Фу, от этого варвара несет псиной. Пошли. Большего унижения мне еще не довелось испытать. И от кого?!
Одарив благосклонной улыбкой наездников и гиппотоксотов, изумленных невероятной с их точки зрения глупостью юноши, красавица с царственным величием пошла к выходу. Хмурый Савмак, задетый последними словами девушки за живое, снова вернулся к своему занятию, не обращая внимания на галдеж, поднявшийся с уходом Ксено. В его душе бурлил гнев. Он ненавидел эту бесцеремонную красавицу. И теперь все колебания и сомнения были отброшены – он должен бежать из Пантикапея как можно быстрее, пусть даже это будет стоить ему жизни…
– Жизнь прекрасна… если, конечно, хорошо к ней присмотреться, – философствовал с набитым ртом Тиранион; теперь ему принесли лепешки с медом и кувшин выдержанного вина; уже где его сыскал быстроногий вольноотпущенник-разносчик, трудно было сказать, но по угодливо-восторженным взглядам, которые он бросал на грамматика, становилось ясно, что для синопского гостя, если только тот прикажет, он готов достать божест-венный нектар.
– Самое удивительное, но сегодня я с тобой согласен, – отвечал ему в тон благодушествующий поэт. – Можешь мне не поверить, но когда я ставил на буланого, то вовсе не верил в его победу. Просто каприз, шутка, назовем этот порыв как угодно.
– Если в следующий раз ты надумаешь так шутить, то, будь добр, предупреди меня заранее, – проворчал Тиранион.
– Но в этом и заключается, любезный друг, вся прелесть жизни! – воскликнул Мирин. – Все наше существование – игра в кости. Чет, нечет, у кого больше. Комбинации бывают самые невероятные, а выигрыш редко достается самому умному и достойному.
– Судьба… – проглотив очередной кусок, ответил грамматик и потянулся за чашей.
– Не путай судьбу с удачей. Фортуна – это предначертанное и незыблемое. А вот удача сродни узелкам, случайно получающимся на пряже Клото. Я не сомневаюсь, что это просто проказы богини Тихе [284]. Так сказать, для разнообразия, чтобы жизнь не показалась пресной и ненужной. Все игра, игра, мой друг. И мы даже не актеры, а бусины, нанизанные на нить судьбы и вообразившие, что без них шея, ну, никак не может существовать.
– Умно, но бездоказательно, – Тиранион с сожалением посмотрел на пустой кувшин. – Я готов с тобой спорить… но не сегодня, – он с довольным видом похлопал себя по животу. – Когда я сыт, мне плевать на любые мудрствования, ибо мое чрево не переносит длинных речей и излишне резких телодвижений. И знаешь, я готов выдержать любое количество узелков, напутанных Тихе, пусть даже от этого нить Клото окажется короче вдвое. Видишь ли, я не аскет, и длинная, но голодная и тягостная жизнь меня вовсе не прельщает.
– Я так и знал, что ты это скажешь, – смеясь, Мирин развел руками. – Ладно, оставим споры и посмотрим на что способны лучшие пантикапейские гиппотоксоты…
Актеры еще сворачивали свой реквизит, а на скаковое поле уже вывели первого из коней, свирепого лохматого дикаря, храпящего и брыкающегося. Его удерживали на арканах шесть конюхов. Укротитель, широкоплечий угрюмый гиппотоксот, не спеша поднялся на невысокий помост и, бормоча слова молитвы неизвестно каким богам, прыгнул на спину жеребца, которого с трудом подвели к этому столь необходимому в объездке приспособлению. Конюхи разом сдернули петли арканов, и конь, закусив удила, вихрем помчал по скаковому полю. Впрочем, бежал он недолго: у первого поворота жеребец неожиданно резко остановился и только завидная цепкость и самообладание спасли гиппотоксота от падения через голову коня.
Но следующий ход в этом поединке был для наездника совершенно неожиданным – конь встал на дыбы, и когда гиппотоксот для равновесия, чтобы он не опрокинулся на спину, лег жеребцу на шею, дикарь вдруг с силой мотнул головой и повалился на бок. Наездник покатился по земле, как спелая груша. Освободившийся от необычной ноши, конь, вместо того, чтобы ускакать куда подальше, вскочил на ноги и бросился на обеспамятевшего наездника, норовя зашибить его копытами, как он, видимо, не раз поступал с волками в степных просторах. Только самоотверженность конюхов, верхом на лошадях сопровождавших чуть поодаль гиппотоксота-неудачника, спасла ему жизнь: в воздухе зазмеились арканы, и дикарь, остановленный на бегу жесткой удавкой, хрипя и пенясь от бессильной злобы, вновь завалился на известняковую крошку скакового поля.
Второго, третьего и четвертого укротителей постигла та же участь, что и первого гиппотоксота. С одной лишь разницей – все трое, похоже, просто испугались. Не дожидаясь печального конца, они торопились спрыгнуть с коней раньше, чем те успевали опомниться и освоиться с необычным шумом гипподрома, чтобы приняться за наездников всерьез. На трибунах стоял возмущенный гул, многие свистели и швыряли в струсивших укротителей объедками и презренной медной монетой, подаваемой только нищим и бездомным. А царь Перисад сидел мрачнее грозовой тучи. Сегодня явно был несчастливый для него день, и даже бабка, Камасария Филотекна, старалась не замечать, сколько он осушил чаш крепкого вина, а тем более, не пыталась его остановить – в гневе, что, впрочем случалось редко, внук сметал все со своего пути, как разъяренный бык.
В конюшне царило уныние. Оставшиеся наездники наотрез отказывались испытать судьбу и выставлять себя на посмешище. Звероподобные дикари явно были им не по зубам, что они и не преминули заявить вовсе потерявшему голову распорядителю скачек, уже мысленно представлявшему, какие громы и молнии обрушит на его голову начальство. Поминая недобрыми словами злокозненных меотов, невесть в каких краях откопавших этих коней, он вымещал злость на помощнике. Тавр отмалчивался, но по нему было видно, что еще немного, и он просто удавит надменного и бесцеремонного фракийца.
– Готовьте саврасого, – неожиданно прозвучал среди всеобщего галдежа спокойный голос Савмака.
– Ты что, юнец, рехнулся?! – вскричали едва не в один голос наездники-гиппотоксоты. – Он убъет тебя. Этот зверь почище тех, что были первыми.
– Тихо! Тихо! – заслонил юношу приободрившийся фракиец. – Он знает, что делает. Если ты продержишься на нем хотя бы один круг, клянусь, он твой, – сказал распорядитель скачек, обращаясь к Савмаку. – Прошу, не посрами… – добавил уже жалобным голосом, что было на него совершенно не похоже.
Савмак только кивнул в ответ и под неодобрительные шепотки укротителей вышел из конюшни.
Гипподром забушевал – Савмака узнали. Ксено, так и не успокоившаяся после разговора с юным скифом, процедила сквозь зубы, обращаясь к одному из своих поклонников, знатному, но недалекому аристократу, сыну Пантикапейского стратега:
– Как бы я хотела, чтобы этого вонючего номада конь растолок в лепешку.
– Ты несправедлива к нему, Ксено, – недоумевающе поднял тонкие подбритые брови поклонник. – Юноша весьма приятной внешности, я бы сказал, даже красив. И одежда на нем вполне… Кстати, и манеры у него достаточно приличные.
Note 284
Тихе – в греческой мифологии божество случая, удача.