Жребий викинга - Сушинский Богдан Иванович (версия книг .txt) 📗

Вот только ни выстроить свои полки, ни осмотреться на поле битвы византийцы им не позволили. Имея значительный перевес в силе, император Михаил решил один легион бросить на штурм почти опустевшего лагеря с тыла, два других отряда принялись наседать на войско повстанцев с флангов, осыпая при этом болгар градом стрел и копий. В центре император действовал, четко придерживаясь плана Гаральда.

— Эй, самозванец! — надрывал глотку конунг, когда, вклинившись между конниками, его, закованная в железо и прикрытая громадными щитами, варяжская гвардия стала мечами и секирами прокладывать себе путь к небольшой возвышенности, на которой с группой приближенных стоял болгарский царь. — Я иду к тебе! Вызываю тебя на поединок!

После этого лучники из окружения норвежского принца щедро осыпали холм дождем из стрел, пытаясь достать царя за барьером из щитов, и вновь слышался призыв к поединку.

Рослые, вооруженные секирами норманны из варяжской гвардии сами могли изрубить Деляна, но вместо этого они иссекли его окружение и, продолжая сражаться, очертили своими телами небольшой круг. Отбросив щит, Гаральд выхватил двуручный меч и принялся наносить такие удары, что худощавый жилистый предводитель повстанцев попросту не в состоянии был сдерживать их. После одного из таких ударов Гаральд применил свой излюбленный секретный прием: сделав полный разворот, во время которого на несколько секунд оказался даже спиной к противнику, он изо всей мощи врубился противнику в бок, так что чуть не рассек его пополам [100].

26

После битвы Улафсон и Ржущий Конь притащили тело убитого царя и швырнули к ногам Михаила Пафлагона.

— Как видите, император, я свое обещание выполнил, — молвил Гаральд, наблюдая за тем, как правитель носком сапога брезгливо поворачивает лицо поверженного соперника, чтобы лучше разглядеть его.

— За этот подарок ты получишь отдельную плату, конунг. Сегодня же мой казначей одарит тебя. И еще… Я, теперь уже официально, назначаю тебя командиром всех норманнских отрядов, всех норманнов, которые находятся на службе империи.

— Благодарю за оказанную честь, — вежливо склонил голову Гаральд, — однако хочу объявить, что, как только завершится срок моего договора…

— Знаю, — нервно прервал его император, прижимая ладонь к печени и болезненно морщась. — О княжне Елизавете, которая ждет тебя в Киеве, тоже знаю. Но об этом мы еще поговорим. В течение двух месяцев, вместе с отрядами ромеев, ты проведешь несколько рейдов против оставшихся повстанческих банд, а затем отбудешь на судах в порт Пирей. Чем больше пиратов Греческого моря ты утопишь и перевешаешь, тем дольше Греция будет помнить о тебе и твоих варягах.

— Мы постараемся вести себя так, чтобы нас запомнили надолго, — двусмысленно заверил его Гаральд.

— Чтобы запомнили, кхир-гар-га! — вторил ему Льот Ржущий Конь.

В гавани, которую они отвоевали вскоре у восставших болгар и греков, воины из передового отряда варяжской гвардии выбили на статуе льва такую руническую надпись: «Гакон вместе с Ульфом, Асмундом и Эрном завоевали эту гавань. Эти люди и Гаральд Высокий наложили на жителей этой страны — болгар — большую дань за подстрекательство народа греческого». А когда наместник императора в Пирее высказал конунгу возмущение тем, что его варяги надругались над древней и очень почитаемой статуей, — на противоположной стороне льва появилась уточняющая надпись: «Асмунд вычеканил эти руны вместе с Асгейром, Торлейфом, Гордом и Иваром по велению Гаральда Высокого, вопреки запрету греков». [101]

Рейды против пиратов были нечастыми, к тому же сам Гаральд принимал в них участие довольно редко — норманны старались беречь своего конунга конунгов для более благородных дел, а главное, для норвежской короны. Теперь уже о возвращении на родину думала и говорила вся варяжская гвардия. Но именно эти разговоры все чаще вызывали у принца воспоминания о княжне Елисифи, о жизни которой в последние годы он не получал никаких известий. Поздно вечером, сидя на корме своего судна, Гаральд брал в руки «пятиструнку» и, задумчиво глядя на береговые костры норманнов, сочинял свои походные саги:

Как долго мы шли штормовыми морями,

От милых фиордов уходили далёко,

На суше и море дрались так жестоко,

Что море и суша склонялись пред нами.

О, друзья! Как смелое сердце кипело,

Когда мы поставили в ряд корабли.

Как птицы помчались открыто и смело

К берегам плодородной эллинской земли.

Да только, несмотря на все это,

Дева русская Гаральда презирает… [102]

Впрочем, со временем стали появляться и другие, более тревожные причины для беспокойства. В декабре император Михаил IV Пафлагон, с которым у принца Гаральда наладились более или менее нормальные отношения, в тяжких муках скончался, а на престол взошел его племянник по матери, именовавшийся теперь Михаилом V Калафатом [103]. Чтобы как-то подправить родословную этого сына простого конопательщика судов Стефана Калафата, евнух Иоанн Орфанотроф уговорил своего брата-императора даровать племяннику титул кесаря, отца-конопательщика назначить флотоводцем, а безрассудную императрицу Зою надоумил усыновить его.

Всем казалось, что таким образом они мудро решают проб-лему наследника трона, избавляя страну от кровопролитной борьбы за корону. Но с первых же дней правления Михаила Калафата стало ясно, что к власти пришел самодур и садист, подверженный припадкам неуемной злобы и ненависти. Прежде всего, новый император учинил расправу над всеми своими родственниками, в том числе и высокопоставленными: одних приказал убить, другим велел отрезать детородные члены и, истекающих кровью, бросить на произвол судьбы. Даже приведшего его к власти дядю-евнуха Иоанна новокоронованный василевс постарался тут же отстранить от всех государственных дел и изгнать из дворца, после чего принялся унижать и выживать из императорских апартаментов саму императрицу, свою приемную мать.

Все это время Гаральд находился далеко от столицы, но даже здесь чувствовалось, что чиновники и местные вельможи стали менять свое отношение к варягам, воспринимая их так, словно они не служили империи, а прибыли сюда, на землю Эллады, как захватчики. К тому же ни для кого не было тайной, что опальная императрица Зоя по-прежнему благоволит к своему бывшему любовнику и в любое время готова использовать его варягов для организации дворцового переворота.

Задумываясь над всем этим, Гаральд все больше утверждался в мысли, что с берегами Византии следует прощаться, причем делать это как можно скорее, но так, чтобы не вызвать столкновений с императорской гвардией, не лишиться своих судов и пока еще не отправленных сокровищ. По вечерам он нередко советовался со своими командирами и приближенными, пытаясь найти выход из ситуации, но не находил его, да к тому же чувствовал себя главарем заговорщиков.

В один из таких смутных дней в гавань вошло судно, прибывшее из Константинополя. В числе его пассажиров оказалось сразу два тайных гонца, приплывших независимо друг от друга. Один из них, явившийся прямо в казарму, в которой, вместе с варяжскими гвардейцами, только в отдельной комнате, жил Гаральд, представлял попавшего в опалу, но пока еще сохранявшего свой пост первого полководца Зенония. Все еще пользуясь властью, Зеноний приказывал Гаральду срочно перебазироваться со своей варяжской гвардией в бухту Золотой Рог и там ждать дальнейших приказаний.

— Если верить слухам, доходящим сюда из столицы, вскоре там может произойти очередной дворцовый переворот, — обратился Гаральд к гонцу, которым оказался не кто-то из византийских офицеров-гвардейцев, а монах Студийского монастыря.