Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗
Это дружеское общество состояло из молодых дворян, устоявших перед манией эмиграции. Среди ник были братья де Ламетт, многим обязанные королеве и еще не успевшие перейти в стан ее врагов; г-н д'Амбли, один из самых светлых, а может, и самых дурных умов той эпохи, как будет угодно читателю; г-н де Кастри, г-н де Ферзей; Сюло, главный редактор остроумной газеты «Деяния Апостолов» — все это были преданные сердца, но слишком горячие головы.
Изидор ни с кем из них не был знаком, однако благодаря его громкому имени, а также особенной любезности, с которой его встретила принцесса, все присутствовавшие протянули ему руки.
Кроме того, он принес новости от той, другой Франции, жившей за границей. У каждого из присутствовавших кто-нибудь из родственников или друзей находился на службе у принцев; Изидор всех их видел, он был словно живой газетой.
Как мы уже сказали, Сюло был остроумным собеседником.
Сюло что-то рассказывал, и все громко смеялись. В тот день Сюло присутствовал на заседании Национального собрания. Господин Гильотен поднялся на трибуну, стал расхваливать изобретенную им машину, поведал об успешном ее испытании утром того же дня и попросил позволения заменить ею все другие орудия смерти — колесо, виселицу, топор, четвертование, — попеременно приводившие в ужас Гревскую площадь.
Национальное собрание, соблазненное прелестями новой машины, уже готово было ее одобрить.
По поводу Национального собрания, г-на Гильотена и его машины Сюло сочинил на мотив менуэта «Exaudet» песенку, которая должна была на следующий день появиться в его газете.
Эта песня, которую он напевал вполголоса в окружавшем его веселом обществе, заставила слушателей так громко и искренне рассмеяться, что король с королевой, услыхали их смех еще из передней. Бедный король! Сам он давно уже не смеялся и потому решил непременно осведомиться о предмете, который мог в столь печальные времена вызвать такое бурное веселье.
Само собою разумеется, что как только один лакей доложил о короле, а другой — о королеве, то все шушукания, смех, разговоры сейчас же стихли и наступила благоговейная тишина.
Вошли две венценосные особы.
Чем более революционно настроенные умы города отказывали монархии в почтении, тем больше в узком кругу истинные роялисты подчеркивали свое уважение, будто невзгоды только придавали им новые силы. Как год 89-й был годом черной неблагодарности, так 93-й явился выражением самозабвенной преданности.
Принцесса де Ламбаль и принцесса Елизавета завладели вниманием королевы.
Граф Прованский подошел к королю засвидетельствовать свое почтение и поклонился со словами:
— Брат! Нельзя ли нам сыграть в карты приватно: только вам, королеве, мне и кому-нибудь из ваших близких друзей, — чтобы под видом виста мы могли побеседовать без помех?
— С удовольствием! — отвечал король. — Поговорите с королевой.
Граф Прованский подошел к Марии-Антуанетте, беседовавшей в это время с Шарни; барон раскланивался с королевой и говорил ей вполголоса:
— Ваше величество! Я видел нынче маркиза де Фавра и имею честь сообщить вам нечто весьма важное.
— Дорогая сестра! — молвил граф Прованский. — Король выразил желание, чтобы мы сыграли партию в вист вчетвером; мы объединимся против вас, а вашему величеству король предоставляет право выбора партнера.
— Ну что же, мой выбор сделан, — отвечала королева, сразу смекнув, что партия в вист — только предлог. — Барон де Шарни, вы будете с нами играть, а за игрой расскажете о новостях из Турина.
— Как? Вы приехали из Турина, барон? — спросил граф Прованский.
— Да. А по дороге я заехал на Королевскую площадь, где встретился с человеком, всем сердцем преданным королю, королеве и вашему высочеству.
Принц покраснел, кашлянул и удалился. Он любил недомолвки и был чрезвычайно подозрителен: прямота и искренность барона вызывали в нем беспокойство.
Он взглянул на г-на де Лашатра, тот подошел к нему, получил приказания и исчез.
Тем временем король отвечал на приветствия дворян, а также тех немногочисленных дам, которые еще бывали на вечерах в Тюильри.
Королева подошла к супругу, взяла его под руку и увела играть.
Подойдя к карточному столу, он поискал взглядом четвертого игрока, но увидал только Изидора.
— Ага! Господин де Шарни! — заметил он. — В отсутствие брата вы будете у нас четвертым; лучшую замену ему трудно было бы придумать! Милости просим!
Он жестом пригласил королеву садиться, потом сел сам, за ним — его высочество.
Королева знаком пригласила Шарни, и он последним занял свое место.
Принцесса Елизавета подошла к козетке, стоявшей за спиной короля, и, опустившись на колени, положила руки на спинку его кресла.
Игроки сыграли несколько партий, перебрасываясь ничего не значившими словами.
Наконец, убедившись в том, что все держатся от их стола на почтительном расстоянии, королева решилась обратиться к его высочеству со словами:
— Брат! Барон вам сообщил, что он приехал из Турина?
— Да, — отвечал тот, — я об этом что-то слышал.
— Он сказал вам, что граф д'Артуа и принц де Конде настойчиво приглашают нас к себе?
Король сделал нетерпеливое движение.
— Братец! — шепнула принцесса Елизавета ангельским голоском. — Пожалуйста, послушайте.
— И вы туда же, сестричка? — спросил он.
— Я — больше, чем кто бы то ни было, дорогой Людовик, потому что я больше всех вас люблю и очень за вас боюсь.
— Я также сказал его высочеству, — заметил Изидор, — что, возвращаясь через Королевскую площадь, я около часу провел в доме номер двадцать один.
— В доме номер двадцать один? — переспросил король. — А что это за дом?
— Там живет один дворянин, — отвечал Изидор, — который, как и все мы, весьма предан вашему величеству и, как все мы, готов умереть за короля; однако он энергичнее нас и потому уже составил план.
— Какой план? — поднимая голову, спросил король.
— Если я рискую своим рассказом об этом плане вызвать неудовольствие короля, то я умолкаю.
— Нет, нет, продолжайте, — с живостью перебила его королева. — Существует много людей, замышляющих какие-то козни против нас; мы слишком мало знаем таких, которые готовы были бы нас защитить; прощая нашим недругам, мы в то же время питаем признательность по отношению к нашим друзьям. Господин барон! Как зовут этого дворянина?
— Маркиз де Фавра.
— А-а, мы его знаем, — заметила королева. — И вы верите в его преданность, господин барон?
— Да, ваше величество. Я не только верю: я готов за него поручиться.
— Будьте осторожны, барон, — предупредил король. — Вы слишком торопитесь.
— У нас с маркизом — родственные души, государь. Я отвечаю за преданность маркиза де Фавра. А вот достоинства его плана, надежда на успех — о! это совсем другое дело! Я слишком молод. Когда решается вопрос о спасении короля и королевы, я не могу взять на себя смелость высказать на этот счет свое мнение.
— А в каком положении находится этот план? — поинтересовалась королева.
— Он готов к исполнению, ваше величество. Стоит королю сказать слово, подать знак нынче вечером, и завтра в это время он будет в Пероне.
Король отмалчивался. Граф Прованский судорожно сгибал и разгибал бедного валета червей, который вот-вот должен был переломиться пополам.
— Государь! — обратилась королева к супругу. — Вы слышите, что говорит барон?
— Разумеется, слышу, — нахмурившись, буркнул король.
— А вы, брат? — спросила она у его высочества.
— Я слышу не хуже короля.
— Ну и что вы на это скажете? Ведь это, как я понимаю, предложение.
— Несомненно, — молвил граф Прованский, — несомненно!
Поворотившись к Изидору, он попросил:
— Ну-ка, барон, пропойте нам эту песенку еще разок! Изидор повторил:
— Как я имел честь доложить, стоит королю сказать слово, подать знак, и, благодаря мерам, предусмотренным маркизом де Фавра, он будет через двадцать четыре часа в безопасности в Пероне.
