Западня для леших - Алексеев Иван (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Поскольку в действиях сих людей не чувствовалось явной или скрытной угрозы и многие из горожан, приезжих крестьян и торговцев вот так же бесцельно слонялись по жаре из угла в угол от нечего делать, то никто не обратил на переодетых особников и Игорька специального внимания. Странные манеры Игорька, ходившего по привычке строевого бойца прямо и уверенно и не умевшего, как его спутники, притворяться и маскироваться, могли быть отнесены к тому, что он явно не местный, а приперся в Москву Бог знает откуда, где все такие. Его манипуляции с посохом также не бросались в глаза и были вполне безобидны. Внимательным наблюдателям, каковые, впрочем, находились не на улице, а в отдалении, уже на самой площади, возможно, и захотелось бы выяснить, что это за посох такой и зачем мужик смотрит поверх него особым образом, прищурив глаз. Однако если бы даже Игорек на этот незаданный вопрос честно ответил, что он определяет угол места и дистанцию, вряд ли от подобного ответа его действия стали бы более понятны окружающим.
Описанные события заняли не так уж много времени, и через пару часов маленький разведотряд вернулся в усадьбу Ропши, где Игорек, едва за ними закрылись ворота, тут же с облегчением содрал ужасно раздражавшую его фальшивую бороду, к ношению которой он, в отличие от особников, был совершенно непривычен.
Часа в два пополудни к воротам Ропшиной усадьбы подкатил открытый вместительный возок, в котором восседало полдюжины опричников. Они, опасливо взирая на часовых, демонстративно стоящих с мушкетами на изготовку, с непривычной вежливостью и даже некоторым подобострастием доложили начальнику караула, что прибыли по договоренности поморского воеводы с боярином Малютой Скуратовым для опознания казненного злодея. Начальник караула велел немедля распахнуть ворота и проводить карету дорогих гостей в глубь усадьбы, к одиноко торчащему посреди небольшой полянки плохонькому сарайчику.
Возле двери сарайчика стоял боец в обычной форме леших, при сабле и пистолях. Хотя слово «стоял» вряд ли в полной мере отражало его положение. Он опирался спиной и одной рукой о дверь, с трудом стараясь удержаться на ногах и не плюхнуться в траву. Вторая рука бойца была занята объемистой баклажкой, к которой он время от времени прикладывался. У стороннего наблюдателя не могло остаться никаких сомнений по поводу содержимого баклажки, наверняка имевшего лишь самое отдаленное отношение к ключевой воде.
Сопровождавший опричников помощник начальника караула, кивнув на бойца, шепотом произнес:
– Горе у сего несчастного: лучший друг предателем оказался и нынче утром расстрелян был. Так что поосторожнее с ним: горяч не в меру! Мы сами слово лишнее сказать боимся! – И, отступив за карету, крикнул пьяному дружиннику, охранявшему дверь сарая: – Фролушка, не серчай, тут по приказу воеводы нашего доблестные опричники государевы прибыли, дабы тело осмотреть! Впусти их, сделай милость, не бери греха на душу!
Фрол поднял голову, бессмысленным, как казалось, взглядом окинул выходящих из возка людей. Его внимание сразу же привлек один из них. Кафтан богатый, но явно с чужого плеча, надвинутая на глаза шапка, большая окладистая борода. Если не приглядываться, то, конечно, можно было и не заметить, что борода фальшивая, но для опытного глаза особника это было совершенно очевидно.
«Клюнули!» – усмехнулся про себя Фрол и забормотал заплетающимся языком:
– Вам тут что, представление скоморошье? Да этот предатель подлый все же дружком моим был… У него на пальце перстенек золотой да на шее крест серебряный… А вдруг пропадет? Давайте-ка кто-нибудь один, кто опознавать будет, в сарай пущай заходит, а остальные здеся со мной останутся пока!
Фрол икнул, бессмысленно улыбнулся и, покачнувшись, едва устоял на ногах, вновь оперся спиной о дверь и как бы невзначай ухватился свободной рукой за рукоять висевшей на поясе пистоли.
Лжебородатый вопросительно взглянул на своих спутников, один из них молча указал ему на вход. Фрол посторонился, и посетитель вошел в сарай. Фрол тут же вновь загородил дверь своим телом и с надрывом и слезой в голосе воскликнул, обращаясь к опричникам:
– Братцы, коль вы меня уважить и утешить хотите, выпейте за упокой грешной души друга моего, чтоб в аду ему не жарко было на сковородке!
Он, подавая пример, первым отхлебнул из горлышка баклаги и, продолжая оглушительно причитать по поводу несуразной жизни и смерти друга, а также своей собственной судьбы-судьбинушки, протянул объемистый сосуд опричникам. Те, не посмев отказаться, приложились к предложенному. Вино было ароматным, пилось легко, почти сразу же вызывало приятное головокружение. Фрол проследил, чтобы выпили все гости, а затем, не дожидаясь, когда баклажка завершит первый круг, извлек из-за пазухи второй такой же сосуд.
Время пролетало незаметно, и опричники затруднились бы ответить, как долго их товарищ пребывал в сем убогом сараюшке. Наконец он вышел из двери, и тут же ему протянули баклажку. Сделав несколько изрядных глотков, он, в ответ на вопросы опричников, молча утвердительно кивнул головой и, заметно пошатываясь, пошел в карету.
– Ну что ж, – уже слегка заплетающимся языком обратился один из опричников, по-видимому старший, к помощнику начальника караула, также принявшему непосредственное участие в распитии поминального напитка. – Опознали мы злодея! Можем ли забрать тело для…
Он хотел сказать «позора», но, взглянув на Фрола, осекся и замолчал. К радости опричника, помначкар пришел к нему на выручку и, заговорщически подмигнув, подошел к Фролу, уже не вязавшему лыка, обнял его за плечи и заговорил:
– Фролушка, голубь, сейчас эти добрые люди тело в церковь свою на отпевание сопроводят! Мы же ведь у себя предателя обрядом христианским чествовать не станем, верно? А они, смиренные и милосердные, готовы долг всепрощения исполнить да помолиться усердно за душу заблудшую!
Фрол зарыдал в три ручья, согласно кивнул головой, но затем забормотал:
– Но перстенек золотой да крест серебряный с тела я себе заберу… На память!
Его последняя реплика нашла у опричников полное понимание. Пожалуй, теперь им до конца стали ясны причины столь трогательной и нежной заботы этого помора об убиенном друге.
Помначкар свистнул, к ним подъехала простая телега, с нее соскочили бойцы, распахнули настежь дверь сарая. Они дождались, когда зашедший туда первым Фрол стащит перстень с пальца и крест с шеи покойника, лежавшего на куче соломы в центре небольшого и совершенно пустого помещения, вынесли тело, погрузили его на телегу.
Опричники уселись в возок, и небольшой кортеж тронулся к воротам. После того как они скрылись из виду, Фрол престал изображать пьяного, выпрямился и нормальным голосом произнес:
– Бойцы, на выход!
Из пустого, казалось, сарая, словно выпорхнув откуда-то из-под крыши, неслышно возникли четверо особников.
– У нас все прошло как по маслу, орлы-опричники ничего не заподозрили, – усмехнулся Фрол. – Что у вас?
– Четко по плану, – коротко ответил Лось, бывший одним из четверки.
– По трупу не догадаются об истинном времени смерти? – чуть озабоченно спросил Фрол.
– Да нет, он же как деревянный. Кураре, не что-нибудь! И пулевое отверстие в сердце аккуратно сымитировали, кровь почти и не вытекла. Так что пока – полный порядок! – спокойно доложил Лось.
А в это время за телегой, покидавшей усадьбу, из-за кустов, образовывавших внутренний сад, совершенно неприметные в своей серо-зеленой одежде, наблюдали двое леших.
– Понимаю, конечно, что собаке – собачья смерть, а все же жалко, что не в честном бою его, гада, положили! – задумчиво произнес один из них, провожая глазами тело.
– Уж тебе-то, Михась, насчет честного боя жаловаться грех! Ежели мне не изменяет память, то не далее как вчера ты имел блестящую возможность удовлетворить свою потребность в романтических поединках рыцарских, в одиночку грудь в грудь с толпой неприятелей сражаючись. Причем, как мне мнится, – на всю оставшуюся жизнь должен был удовлетворить. Так что ты уж лучше не выдрючивайся! – ответил ему другой.
