Том 1. Шпион, или Повесть о нейтральной территории - Купер Джеймс Фенимор (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

Перед этими вершителями его судьбы и предстал Генри Уортон, которого ввели в зал под конвоем. Едва он вошел, наступила глубокая, зловещая тишина, и у Френсис застыла в жилах кровь при виде мрачной торжественности этого собрания. Обстановка суда не отличалась пышностью и не подействовала на ее воображение, но суровая бесстрастность этой сцены показала ей, как серьезно дело ее брата, и она поняла, что на карту поставлена его жизнь. Двое членов суда с холодным вниманием разглядывали человека, которого они собирались допрашивать, но председатель по-прежнему рассеянно осматривался вокруг, и мускулы его лица конвульсивно подергивались, свидетельствуя о волнении, несвойственном человеку его возраста и положения. Это был полковник Синглтон, который только накануне узнал о трагической участи Изабеллы, но, несмотря на свое горе, твердо выполнял долг, порученный ему родиной. Воцарившаяся в комнате тишина и множество глаз, устремленных на него с выражением ожидания, наконец заставили его опомниться, и, сделав усилие, он овладел собой.

— Подведите подсудимого,— сказал он тоном человека, привыкшего отдавать приказания, и сделал знак рукой. Часовые опустили штыки, и Генри Уортон твердым шагом вышел на середину зала. Все смотрели на него — одни с волнением, другие с любопытством. Френсис почувствовала за спиной тяжелое, прерывистое дыхание Данвуди и на мгновение с благодарностью обернулась к нему, но ее внимание тотчас снова сосредоточилось на брате и в сердце остался лишь страх за него.

В глубине комнаты разместились члены семьи владельца фермы, а позади них выглядывали черные как уголь лица негров с блестевшими от любопытства глазами. Среди невольников виднелось и потускневшее, печальное лицо Цезаря.

— Говорят, что вы — Генри Уортон,— начал председатель,— капитан шестидесятого пехотного полка его британского величества.

— Да, сэр, это так.

— Мне нравится ваша правдивость, сэр; она свидетельствует о благородных чувствах истинного солдата и должна произвести благоприятное впечатление на суд.

— Следует предупредить подсудимого,— сказал один из судей,— что он обязан говорить лишь то, что считает нужным, и хотя у нас тут военный суд, мы признаем законы всех свободных государств.

Молчавший член суда одобрительно кивнул головой на это замечание, и председатель продолжал, внимательно сверяясь с протоколом предварительного следствия, который он держал в руках.

— Против вас выдвинуто обвинение, что двадцать девятого октября вы, офицер вражеской армии, прошли через пикеты американских войск возле Уайт-Плейна, переодевшись в чужое платье, а потому вас подозревают в действиях, враждебных Америке, и хотят подвергнуть наказанию, как шпиона.

Мягкий, но решительный тон председателя, медленно и четко излагавшего сущность обвинения, звучал очень внушительно. Обвинение было выражено так ясно, доказательства так просты, улики столь очевидны, а наказание столь заслуженно, что, казалось, невозможно его избежать.

Однако Генри ответил просто и серьезно:

— То, что я прошел через ваши пикеты в чужом платье, верно, но...

— Стойте! — прервал его председатель.— Законы войны и так достаточно строги, вам незачем ничего добавлять и тем усугублять свою вину.

— Подсудимый может взять обратно свои слова, если захочет,— заметил первый судья.— Его признание лишь подтверждает обвинение.

— Я не отрекаюсь от правдивых показаний,— гордо сказал Генри.

Два члена суда выслушали его молча и бесстрастно, на их суровых лицах не мелькнуло и тени торжества. Теперь председатель как будто стал проявлять больше интереса к происходящему.

— Ваши чувства благородны, сэр,— заметил он,— и я жалею, что молодой солдат в своем рвении мог зайти так далеко, что стал обманщиком.

— Обманщиком! — воскликнул Уортон.— Я считал, что действую благоразумно, стараясь не попасть в плен к моим врагам.

— Солдат должен встречаться с врагом только открыто, с оружием в руках, капитан Уортон. Я служил двум королям Англии, а теперь служу моей родине, но никогда не приближался к неприятелю иначе, как при свете дня и с честной уверенностью, что он меня видит.

— Вы можете объяснить, что побудило вас зайти на территорию, занятую нашими войсками, переодевшись в чужое платье? — спросил первый судья, слегка скривив рот.

— Я сын престарелого джентльмена, который сидит здесь перед вами,— ответил Генри.— Чтобы повидаться с отцом, я не побоялся подвергнуть себя опасности. Кроме того, ваши войска редко спускаются в низины, и само название «нейтральная территория» дает право обоим противникам свободно проходить по этой земле.

— Однако это название не утверждено законом — оно появилось лишь в военной обстановке. Но, куда бы ни двигалась армия, она везде утверждает свои правила, а первое из них — умелая защита от врага.

— Я не казуист, сэр,— ответил молодой человек,— я только знал, что мой отец имеет право на мою любовь, и, принимая во внимание его возраст, готов был пойти на еще больший риск, лишь бы доказать ему свою привязанность.

— Весьма похвальное чувство! — воскликнул председатель.— Кажется, джентльмены, дело предстает в другом освещении. Признаюсь, вначале оно казалось мне весьма мрачным; но никто не может осудить сына за желание повидаться с родителями.

— А есть у вас доказательства, что вы ставили себе только эту цель?

— Да, вот они,— ответил Генри, и в душе у него блеснул луч надежды,— вот мои доказательства: мой отец, моя сестра, майор Данвуди — все они это знают.

— В таком случае,— сказал бесстрастный судья,— мы еще можем оправдать вас. Но нужно произвести дальнейшее расследование дела.

— Несомненно, — с охотой подтвердил председатель.— Пусть подойдет мистер Уортон-старший и даст присягу.

Старый отец собрался с духом и, подойдя неверными шагами, выполнил все формальности, требуемые судебной процедурой.

— Вы отец обвиняемого? —спросил Синглтон мягко, немного помолчав из уважения к чувствам свидетеля.

— Он мой единственный сын.

— Что вы знаете о его посещении вашего дома двадцать девятого октября?

— Он пришел, как уже сказал вам, чтобы повидаться со мной и со своими сестрами.

— Он был одет в чужое платье? — спросил первый судья.

— Да. Он не был в мундире своего полка.

— Чтобы повидаться с сестрами,— с волнением повторил председатель.— У вас есть и дочери, сэр?

— Да, у меня две дочери, и обе они здесь.

— На нем был парик? — вмешался первый судья.

— Я как будто заметил у него на голове что-то вроде парика.

— А как давно вы не видались с сыном? — спросил председатель.

— Год и два месяца.

— Он был в широком плаще из грубого сукна? — спросил судья, просматривая материалы обвинения.

— Да, он был в плаще.

— И вы думаете, он пришел только для того, чтобы повидаться с вами?

— Да, со мной и с моими дочерьми.

— Смелый юноша,— шепнул председатель суда своему молчаливому коллеге.— Я не вижу большого зла в этой выходке. Он поступил неосторожно, но благородно.

— Вы уверены, что ваш сын не получал никакого поручения от сэра Генри Клинтона и что поездка к родным не была лишь предлогом, чтобы скрыть его истинную цель?

— Как я могу знать об этом? — ответил испуганный мистер Уортон.— Разве Генри доверил бы мне такое дело?

— Известно ли вам что-нибудь об этом пропуске? — И судья протянул ему бумагу, которая осталась у Данвуди после ареста Уортона.

— Нет, даю слово, мне ничего не известно о нем! — воскликнул старик и отшатнулся от бумаги, словно она была заразной.

— Вы клянетесь?

— Клянусь!

— Есть у вас еще свидетели, капитан Уортон? Этот не может быть вам полезен. Вас задержали при обстоятельствах, которые могут стоить вам жизни, и вам остается только самому доказать свою невиновность. Обдумайте все хорошенько и не теряйте спокойствия.

Было что-то пугающее в бесстрастии этого судьи, и Генри побледнел. Заметив сочувствие полковника Синглтона, он чуть не позабыл о грозившей ему опасности, но суровый и сосредоточенный вид двух других судей напомнил ему, какая ждет его участь. Он замолк и лишь бросал умоляющие взгляды на своего друга. Данвуди понял его и вызвался выступить как свидетель. Он дал присягу и пожелал рассказать все, что знает. Но его показания не могли изменить существа дела, и Данвуди вскоре почувствовал это. Сам он знал очень немного, да и это немногое скорее шло во вред Генри, чем на пользу. Показания Данвуди были выслушаны в полном молчании, и безмолвный судья в ответ лишь покачал головой, но так выразительно, что всем стало ясно без слов, какое впечатление они произвели.