Перстень Борджа - Нефф Владимир (читаем книги бесплатно .txt) 📗
— Честь честью, господин де Тревиль, — сказал Петр, — но я не из тех, кто безропотно дает вести себя на смерть.
— А вы считаете, что мы ведем вас на смерть?
— Я не считаю, я знаю, — сказал Петр. — Я приехал во Францию с намерением убить одного высокопоставленного негодяя; увы, он прознал о моем намерении и теперь, когда я в его руках, поступит со мной так же, как я хотел поступить с ним.
— Это справедливо, — заметил де Тревиль. Теперь пришла очередь Петра возмущенно распрямиться.
— Справедливо?! — воскликнул он.
— Конечно, — подтвердил де Тревиль. — Когда я вызываю кого-либо драться, то в поединке либо я убью его, либо он меня, и это правильно.
— Но я не вызываю этого негодяя на поединок, — сказал Петр.
— В переносном смысле — вызываете, — сказал капитан де Тревиль. — Бывают поединки на большом расстоянии, и то, о чем говорите вы, смахивает на один из них.. Какое бы ни было расстояние — большое или нет, конец всегда одинаков.
— Вы правы, — согласился Петр. — С той только оговоркой, что мой противник, к которому вы меня ведете на смерть, преступник особо опасный, и как только он перестанет меня бояться — а я, наверное, единственный в мире человек, кого он боится, — то без помех продолжит дело, которое с успехом начал, и не остановится, пока не ввергнет в беду Францию, а вместе с Францией — и все европейские народы.
— Все европейские народы? — удивился капитан де Тревиль. — Сударь, мы, солдаты по призванию, привыкли преувеличивать, но ваше утверждение представляется мне преувеличением сверх всякой меры.
— Я не уступлю из своих слов ни буквы, — сказал Петр, — более того, добавлю, что вы, господа, этому злодею помогаете.
Кадеты все как один бурно запротестовали, а капитан де Тревиль, побагровев, словно его вот-вот хватит удар, обнажил было свою шпагу, но тут же всунул ее обратно в ножны.
— Сударь, — проговорил он, безуспешно пытаясь овладеть собой, — вы правы, говоря, что идете навстречу своей гибели, потому что, даже если вы чудом ускользнете из рук своего недруга, который, как вы твердите, намерен вас убить, то во мне, капитане де Тревиле, вы найдете врага во сто крат более непримиримого, который воспользуется первым мигом вашей свободы, чтобы проткнуть вас насквозь и вырвать у вас из уст ваш невоздержанный язык. То обстоятельство, что я не могу разделаться с вами прямо сейчас, причиняет мне самые нестерпимые муки, какие мне в жизни доводилось терпеть. Наверняка ни я, ни мои молодцы никогда еще не сносили оскорбления столь грубого и несправедливого. Вы что, сошли с ума? И как только вам, разумному человеку, пришло в голову заявить, что мы, королевские мушкетеры, помогаем какому-то преступнику, который хочет ввергнуть нашу родину в беду? Разве вам не известно, что мы служим лишь Ее Величеству королеве Франции, и только ей одной?
— Поздравляю вас с чувством чистой совести, — сказал Петр. — Вы служите лишь Ее Величеству королеве Франции, и только ей одной, — как трогательно, просто и благородно это звучит! И этого вполне достаточно, чтобы быть довольным собой! Вы служите королеве Франции — и баста! Вы — люди чести, и прикажи вам королева Франции разорить Париж, вы это сделаете, потому что служба есть служба и не ваше дело, например, задумываться над тем, как вышло, что среди первых личных советников королевы, направляющих ее политику, нет ни одного француза, или, скажем, над тем, полезны или вредны те решения и действия, на которые эти негодяи толкают королеву.
— Поистине забавно и любопытно слышать, как вы, чужеземец, возмущаетесь тем, что среди советников Ее Величества нет французов, — сказал де Тревиль.
— Да, я этим возмущен, больше того: в отличие от вас я настолько этим обеспокоен, что не могу спокойно спать. — ответил Петр. — Правда, сам я не француз, но европеец и, как таковой, не могу быть безразличным к тому, что происходит в стране, столь великой и столь влиятельной, как державная Франция. Так вот, господа мушкетеры, поскольку речь идет о вашей чистой совести, об этом вашем мужественном и трогательном «Мы служим Ее Величеству королеве Франции», то выслушайте вот что: вы действительно препровождаете меня в Бастилию по приказу Ее Величества. А знаете, почему Ее Величество издала такой приказ? По желанию своего фаворита кардинала Гамбарини. Кардинал Гамбарини и есть тот преступник, за которым Я отправился сюда, во Францию, чтобы вытряхнуть из него душу.
— Quel homme! Quel homme! Mon Dieu, quel homme! — снова зашептал краснощекий безбородый кадет, ехавший справа от Петра. Капитан де Тревиль использовал этот повод, чтоб излить свой гнев.
— Гастон! — рявкнул он. — Еще одно слово восхищения нашим пленным, и в Париже вы на месяц сядете под домашний арест!
И снова, обратясь к Петру, с уничижительным высокомерием продолжил:
— Господин де Кукан, вы оказываете нам великую честь, проявляя столь великую озабоченность судьбами нашей родины. Право, я не понимаю, каким образом такая жалкая, такая незаметная, такая убогая страна удостоилась внимания столь великого и благородного мужа, как вы.
— Если оставить в стороне иронию, господин капитан, — сказал Петр, — Франция не такая уж жалкая, неприметная и убогая страна, чтоб заслуживать быть ввергнутой в катастрофу таким хорьком, как кардинал Гамбарини.
— Ладно, шутки в сторону, поговорим о деле, — сказал де Тревиль. — Ваши сокрушительные аргументы, сударь, основаны на недобросовестных сведениях. И если мы отваживаемся говорить о том, что Ее Величество королева, возможно, и выслушивает советы кое-кого из своих земляков, то решающее влияние на нее имеет никак не ее духовник Гамбарини, но синьор Кончини. Наверное, вам не известно, кто такой Кончини, а раз так, то кончим этот разговор. Тот, кто путает Кончини с Гамбарини, не имеет права судить о современной политической жизни Франции, поскольку не знает о ней ровно ничего.
— Но я вовсе не путаю Кончини с Гамбарини, — сказал Петр. — Зато от вас, сударь, ускользнула та немаловажная подробность, что вышеупомянутый Кончини уже без малого два года как играет не первую, но вторую скрипку, поскольку первую перехватил Гамбарини. Это тем хуже и тем опаснее, что люди до сих пор мало о нем знают и ненависть французского народа все еще обращена на его устраненного предшественника.
