Рукопись, найденная в Сарагосе - Потоцкий Ян (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

Первый день я не роптал против молчания, являющегося одним из главных обетов камедулов, но на третий уже не мог выдержать. А кавалер между тем становился все мрачней и молчаливей; в конце концов он совсем перестал разговаривать.

Прошла неделя нашего пребывания в монастыре, когда явился один из моих товарищей с паперти святого Роха. Он сказал мне, что видел, как мы садились на мулов, и что, встретив потом погонщика, узнал от него о месте нашего пребывания; к этому он прибавил, что после моего исчезновения часть нашей ватажки разбрелась. Сам он поступил на службу к одному купцу из Кадиса, который, вследствие несчастного случая, поломал себе руки и ноги и теперь лежит больной в Мадриде и не может обойтись без мальчика для услуг.

Я ему ответил, что не могу больше выдержать жизни у камедулов, и попросил его хоть на несколько дней заменить меня при кавалере.

– Охотно это сделал бы, – сказал он, – но боюсь бросить купца; кроме того, меня наняли на паперти святого Роха, и, если я нарушу слово, это может повредить всей компании.

– Тогда я заменю тебя у купца, – возразил я. В общем я пользовался таким влиянием среди своих товарищей, что малый больше не посмел отказываться.

Я провел его к кавалеру, которому сказал, что уйду на несколько дней в Мадрид и оставлю на это время своего товарища, за которого ручаюсь, как за самого себя. Кавалер не ответил ни слова, но знаком дал мне понять, что согласен на эту замену.

Я побежал в Мадрид и сейчас же отправился в таверну, которую указал мне товарищ. Но там мне сказали, что купец велел перевезти его к одному знаменитому лекарю, который живет на улице Святого Роха. Я без труда нашел его, объяснил ему, что пришел вместо своего товарища Чикито, что зовут меня Аварито и что я буду так же внимательно исполнять те же обязанности.

Я получил благоприятный ответ, и меня сейчас же отправили спать, сказав, что мне придется несколько ночей подряд дежурить у постели больного. Я лег спать, а вечером явился на службу. Меня провели к больному, который был распростерт на постели в очень жалком положении: он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Это был молодой человек очень приятной наружности, и, собственно, никакой болезни у него не было, – только сломанные кости причиняли ему нестерпимую боль. Я старался отвлечь его от его страданий, развлекая и веселя всеми способами. Такое обхожденье до того пришлось ему по вкусу, что однажды он решился поведать мне свои приключения, и начал так.

Я – единственный сын Гаспара Суареса, самого богатого купца в Кадисе. Отец мой, человек суровый и непреклонный, хотел, чтобы я занялся исключительно торговлей и даже не помышлял о развлечениях, какие обычно позволяют себе сыновья богатых купцов Кадиса. Стараясь не прекословить отцу, я редко ходил в театр, а по воскресеньям не участвовал в тех развлечениях, каким предается общество в больших торговых городах.

Но так как умственный отдых все же нужен, я находил его в чтении увлекательных, но опасных книг, которые называются романами. Я пристрастился к этому чтению, и мало-помалу чувствительность овладела моей душой; но, редко бывая в городе и вовсе не встречая женщин у нас в доме, я был лишен какой-либо возможности распорядиться своим сердцем. Между тем отцу надо было устроить кое-какие дела при дворе, и он решил послать меня в Мадрид, о чем и сообщил мне. Эта новость обрадовала меня, я был счастлив, что можно будет свободно вздохнуть и хоть на время забыть о решетках нашей конторы и пыли наших складов.

Когда все дорожные приготовления были окончены, отец позвал меня к себе в кабинет и сказал:

– Сын мой, ты едешь в город, где купцы не имеют такого значения, как в Кадисе, и поэтому должен вести себя там благопристойно и с достоинством, чтоб не унизить сословие, принадлежностью к которому мы вправе гордиться, тем более что это сословие так успешно содействует благополучию нашей родины и подлинной мощи монарха.

Вот три правила, которыми ты должен руководствоваться, под страхом навлечь на себя мой гнев. Прежде всего, запрещаю тебе вступать в разговоры с дворянами. Они воображают, будто делают нам честь, удостаивая кинуть нам несколько слов. Это заблуждение, в котором мы не должны их оставлять, так как наше доброе имя зависит не от этого.

Во-вторых, ты должен называть себя «Суарес», а не «дон Лопес Суарес» – титулы ни одному купцу не придают блеска; его доброе имя должно покоиться на обширности связей и предусмотрительности в делах.

В-третьих, запрещаю тебе раз и навсегда обнажать шпагу. Обычай дал ей повсеместное распространение, поэтому я не запрещаю тебе носить это оружие, но ты должен помнить, что честь купца заключается в добросовестном исполнении взятых на себя обязательств, поэтому я не хотел, чтобы ты брал уроки опасного искусства фехтования.

Если ты нарушишь любое из этих трех правил, то навлечешь на себя мой гнев. Но несоблюдением четвертого ты вызовешь не только гнев мой, но и проклятие – мое, отца моего и деда, то есть твоего прадеда, и в то же время первосоздателя нашего богатства. Речь идет о том, чтобы никогда не вступать ни в какие отношения с домом королевских банкиров братьев Моро. Братья Моро заслуженно пользуются всеобщим уважением, и тебя, наверно, удивили мои последние слова, но ты перестанешь удивляться, узнав, в чем наш дом обвиняет их. Поэтому я вынужден в двух словах поведать тебе эту историю.

Первый, кто в нашей семье добился достатка, был Иньиго Суарес. Проведя молодость в странствованиях по разным заморским странам, он вступил в компанию по разработке арендных копей в Потоси, а потом основал торговый дом в Кадисе.

Когда цыган дошел до этого места, Веласкес вынул таблички и стал что-то записывать. Увидев это, цыганский вожак обратился к нему с такими словами:

– Герцог, видимо, собирается начать какие-то интересные вычисления, но боюсь, что дальнейшее мое повествование тебе помешает.

– Нет, нет, – возразил Веласкес, – я тебя внимательно слушаю. Может быть, этот Иньиго Суарес встретил в Америке человека, кто рассказывает ему историю кого-то другого, у которого тоже есть что рассказать. Для того чтобы не запутаться, я выдумал рубрики, подобные схеме, служащей нам при определенного рода алгоритмах, которые позволяют вернуться к исходному положению. Будь добр, не обращай на меня внимания и продолжай свой рассказ.

Цыган продолжал.

– Желая основать торговый дом, Иньиго Суарес искал дружбы известных испанских купцов. Большим весом пользовалось тогда семейство Моро, и он уведомил их о своем желании вступить с ними в прочные деловые отношения. Получив от них согласие, он для начала заключил несколько сделок в Антверпене и выдал под них вексель на Мадрид. Но каково же было его возмущение, когда вексель вернулся к нему опротестованный. Правда, со следующей почтой он получил письмо, полное извинений. Родриго Моро писал ему, что авизо пришло с опозданием, что сам он был тогда в Сан-Ильдефонсо, у министра, и главный казначей поступил согласно обязательному в таких случаях правилу, но что он с величайшей охотой даст любое удовлетворение. Однако оскорбление уже было нанесено. Иньиго Суарес порвал все отношения с семейством Моро и, умирая, завещал сыну никогда не иметь с ними никаких дел.

Отец мой, Руис Суарес, долго был послушен родительскому приказанию, но многочисленные банкротства, неожиданно сократившие количество торговых домов, принудили его завязать отношения с семейством Моро. Вскоре он горько пожалел об этом. Я говорил тебе, что у нас была доля в арендных копях в Потоси, и, располагая благодаря этому определенным количеством слитков серебра, мы обычно оплачивали наши счета ими. Для этого у нас были ларцы, каждый на сто фунтов серебра, стоимостью в две тысячи семьсот пятьдесят пиастров. Ларцы эти, – ты мог их еще видеть, – были окованы железом и снабжены свинцовыми пломбами с шифром нашего дома. У каждого ларца был свой номер. Они отправлялись в Индию, возвращались в Европу, плавали в Америку, и никто их не открывал, и каждый охотно принимал их в уплату. Их прекрасно знали в самом Мадриде. Но вот один купец, которому надо было расплатиться с домом Моро, доставил четыре таких ларца первому бухгалтеру, который не только открыл их, но, кроме того, велел проверить пробу серебра.