Роб Рой - Скотт Вальтер (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗

Но, завидев мерцавшие впереди огни, он добавил:

— Это все в конце концов просто дьявольское наваждение, и я не боюсь сказать о том напрямик, потому что теперь уже недалеко до христианского жилья: я вижу огни клахана Эберфойл.

Признаюсь, сообщение, сделанное мистером Джарви, меня порадовало — не столько потому, что оно развязывало ему язык и, как он полагал, позволяло спокойно высказать свои истинные взгляды на Дуун-ши, или эльфов, сколько потому, что обещало нам несколько часов отдыха: проехав пятьдесят миль, да к тому же в гору, и мы и лошади наши сильно в нем нуждались.

Мы переправились через Форт — у самого его истока — по старинному каменному мосту, очень высокому и очень узкому. Мой путеводитель, однако, сообщил мне, что обычная дорога из Горной Страны на юг шла на так называемый Фрусский Брод, где можно было перебраться через эту глубокую, полноводную реку и воздать ей подобающую дань почтения: переправа там всегда была затруднительна, а по большей части и вовсе невозможна. Ниже Фрусского Брода не было никакой переправы вплоть до Стерлингского моста, так что Форт образует как бы линию обороны между Верхней и Нижней Шотландией от своих истоков и почти до самого Фрита, узкого залива, где река впадает в океан. Последующие события, которым мы стали свидетелями, привели мне на память брошенное мистером Джарви крылатое слово: «Форт — узда на дикого горца».

Проехав после моста еще с полмили, мы остановились у ворот постоялого двора, где предполагали провести вечер. То была лачуга не лучше или даже хуже той, где мы обедали; но в маленьких окнах ее горел свет, из горницы доносились голоса, и все обещало ужин и ночлег — к чему мы были далеко не равнодушны. Эндрю первый заметил, что на пороге приоткрытой двери лежит очищенная от коры ивовая ветка. Он отшатнулся и посоветовал нам не входить.

— Уж наверное, — заметил Эндрю, — кто-нибудь из их вождей или важных лэрдов хлещет здесь асквибо note 77 и не желает, чтобы его беспокоили! Если мы ввалимся незваными гостями, нам продырявят башку, чтоб научить вежливости, или, что столь же вероятно, всадят нам кинжал в живот.

Я поглядел на мистера Джарви, и тот подтвердил шепотом, что «раз в год и кукушка прокукует не впустую».

Заслышав топот конских копыт, из корчмы и соседних хибарок высыпали между тем полуголые ребятишки и уставились на нас во все глаза. Никто с нами не здоровался, никто не предлагал взять наших лошадей, когда мы спешились, и на все наши расспросы мы могли добиться в ответ только беспомощного: «Ганиель сассенах» note 78. Бэйли, однако, как опытный человек, нашел способ заставить их говорить по-английски.

— А если я дам тебе боби, — сказал он мальчугану лет десяти, кутавшемуся в лоскут истрепанного пледа, — ты будешь тогда понимать по-английски?

— Эге! Тогда буду, — отвечал пострел на очень приличном английском языке.

— Так пойди и скажи своей матери, милый, что приехали два сассенахских джентльмена и хотят с ней поговорить.

Между тем появилась и хозяйка с пылающей еловой лучиной в руке. От смолы, пропитывающей такого рода факелы (обычно их добывают на торфяных болотах), они горят искристо и ярко, так что горцы часто пользуются ими взамен свечей. Факел осветил хмурое и встревоженное лицо женщины, бледной, худой и довольно рослой, в грязном, рваном платье, которое даже вместе с пледом, или клетчатой шалью, с трудом могло отвечать требованиям приличия и уж никак не согревало. Черные волосы женщины, выбивавшиеся из-под чепца нечесаными прядями, и странный, растерянный взгляд, который она на нас остановила, — все это вызывало в уме представление о ведьме, потревоженной при свершении бесовских обрядов. Она наотрез отказалась впустить нас в дом. Мы взволнованно спорили, ссылаясь на дальность пути, на состояние наших лошадей, на тот неоспоримый факт, что мы не найдем ночлега ближе, чем в Калландере, а до него, по словам бэйли, оставалось семь шотландских миль. (Сколько это составляет в переводе на английскую меру, я никогда не мог в точности узнать, но думаю, надо считать приблизительно вдвое.) Упрямая хозяйка с пренебрежением отклонила наше требование. «Лучше проехать дальше, чем худо заночевать», — сказала нам она, изъясняясь на нижнешотландском наречии, так как была родом из Леннокса. Ее дом занят постояльцами, которым не понравится, если их потревожат посторонние. Она и сама не знает, что они за люди и кого они ждут к себе, — как будто красные куртки из гарнизона (последние слова она проговорила шепотом и очень выразительно).

— Погода превосходная, — продолжала она, — ночевка на вольном воздухе охладит вашу кровь. Вы можете лечь не раздеваясь, как спят многие джентльмены в походе; в кустах, если выбрать хорошее местечко, право, не так уж сыро, а лошадей можно выгнать на гору, никто вас за это не попрекнет.

— Послушайте, добрая женщина, — сказал я, пока бэйли вздыхал, не зная, на что решиться, — с тех пор, как мы обедали, прошло шесть часов, и за это время у нас не было во рту ни росинки. Я просто умираю с голоду, и мне вовсе не по вкусу ночевать, не поужинав, в здешних ваших горах. Я непременно должен войти в дом. Извинитесь как можете перед вашими гостями и скажите, что к ним прибавятся еще два-три путника. Эндрю, проводите лошадей в стойло.

Геката поглядела на меня в изумлении и воскликнула:

— Когда человек упрям, что с ним поделаешь! Если он хочет лезть черту на рога — пусть лезет! И какие же они чревоугодники, эти англичане! Он съел сегодня полный обед, а готов скорее поступиться жизнью и свободой, чем остаться без горячего ужина! Поставьте жаркое и пудинг по ту сторону Тофетской ямы, и англичанин прыгнет через нее, чтоб достать их. Я умываю руки. Идите за мной, сударь, — обратилась она к Эндрю, — я покажу вам, где поставить коней.

Признаюсь, я был несколько смущен речами хозяйки, очевидно предупреждавшими о близкой опасности. Однако, высказав уже свое решение, я не желал отступать и отважно вошел в дом. Едва не переломав ноги о корзину с торфом и бочку с засолом, стоявшие по обеим сторонам в узком проходе, я отворил обветшалую, полуразвалившуюся дверь, сделанную не из досок, а из прутьев, и, сопровождаемый почтенным бэйли, вступил в главный зал этого шотландского караван-сарая.

Вид его казался довольно необычным для глаз южанина. Посредине, питаемый пылающим торфом и валежником, весело полыхал огонь; но дым, не находя иного выхода, кроме отверстия в крыше, вился у стропил и висел черными клубами на высоте пяти футов от пола. Нижняя часть комнаты довольно основательно очищалась бесчисленными струями воздуха, тянувшегося к огню сквозь щели изломанной плетенки, заменявшей дверь, сквозь два четырехугольных проема, служивших, очевидно, окнами и завешенных один — платком, а другой — разодранной юбкой, но главным образом — сквозь различные малозаметные щели в стенах лачуги: сложенные из булыжника и торфа и сцементированные глиной, стены эти пропускали воздух в бесчисленные трещины.

За старым дубовым столом, стоявшим у огня, сидели три человека, очевидно, постояльцы, которые невольно привлекали к себе внимание. Двое были в одежде горцев. Один, маленький смуглый человек с живым, переменчивым и раздраженным выражением лица, был в трузах — узких штанах из особой клетчатой вязаной ткани. Бэйли шепнул, что это, вероятно, «важная персона, потому что в трузах ходят здесь только дунье-вассалы note 79, и нелегко соткать их по вкусу горцев».

Другой горец был очень высокий, сильный мужчина, рыжеволосый, веснушчатый, с резкими скулами, с длинным подбородком — карикатура на типичного шотландца. Его плед отличался от пледа его спутника: в нем было много красного, тогда как у того преобладали в клетке черные и темно-зеленые тона. Третий, сидевший за тем же столом, был одет в городское платье — смелый, крепкий с виду человек, с уверенным взглядом и осанкой военного; кафтан его был богато и пышно расшит золотым позументом, а треуголка отличалась устрашающими размерами; шпага и пара пистолетов лежали перед ним на столе.