Любовь шевалье - Зевако Мишель (книги онлайн полные версии TXT) 📗

Отец с сыном ринулись вверх по лестнице и скрылись…

Разволновавшийся трактирщик вынул давно приготовленный мешочек с деньгами и драгоценностями супруги.

— Нам тоже надо бежать, — вздохнула Югетта. — Эти безумцы уже прорвались в наш тупичок.

— Бежим, — едва держась от страха на ногах, пролепетал достойнейший Ландри.

— Мадам Ландри! — загремел голос поэта Дора. — Вы — плохая католичка, и я донесу на вас! Вы отсюда не уйдете.

Понтюс де Тиар вытащил шпагу и спокойно проговорил:

— Бегите, Югетта, бегите, дорогой Ландри! Если эта гадюка попытается укусить, я ее напополам разрублю!..

Перепуганный Дора съежился и замолчал [18].

Через несколько минут орда фанатиков вышибла дверь и ворвалась в гостиницу. Они никого не нашли и подожгли заведение Ландри Грегуара.

Глава 42

УЖАСНЫЕ КАРТИНЫ

Оба Пардальяна, ринувшись в переулок, который указала им Югетта, выбрались через улицу Сен-Совер на Монмартрскую улицу. Однако пройти по ней им не удалось: улицу заполнили толпы народа; людской поток устремился к Сене. Черный дым клубами стлался над головами, неистово звонили колокола, слышались выстрелы из аркебуз, стоны и крики раненых…

Внезапно на охваченной безумием улице возникло видение: сквозь огонь и дым по Парижу двигалась кавалькада. Триста всадников, закованных в заляпанные кровью латы, тяжелой рысью пронеслись по мостовой. Они были похожи на выходцев из ада. Толпа расступалась перед ними, восторженно вопя… Герцог де Гиз возвращался с Монфокона!.. За Гизом и его свитой ехал маршал де Таванн, а с ним еще триста всадников, подобных свирепым диким кентаврам! После Таванна появилась просторная открытая карета, а в ней — весело хохотавшая и горланившая песни компания. В карете сидел герцог Анжуйский со своими накрашенными, завитыми, надушенными мускусом фаворитами — Можироном, Келюсом, Сен-Мегреном. Они приветствовали криками «браво» каждый удачный выстрел из аркебузы, аплодировали, проезжая мимо подожженных домов.

— Пейте, пейте кровь еретиков! — рычал Гиз.

— Пустите им кровь! — визжал Генрих Анжуйский.

— Убивайте! Убивайте! Убивайте! — вызванивали колокола.

За этой чудовищной кавалькадой следовало десятка полтора крепких коней, которые тянули волокуши. На каждой волокуше громоздились окровавленные трупы. Кровь стекала сквозь щели меж досок, и за процессией тянулся широкий кровавый след…

Так разворачивалась в Париже эта чудовищная трагедия, навеки вписанная в хроники истории человечества как одно из самых постыдных его деяний.

Людской поток увлек Пардальянов и понес их неведомо куда. Оба чувствовали себя ужасно: сердца их сжимались от тоски и тревоги, души переполняло отвращение, вызванное зрелищем кровавой бойни. Но, к немалому изумлению отца а сына, их самих никто не трогал. И лишь взглянув друг на друга, оба заметили, что на правой руке у каждого из них белела повязка. Это Югетта в минуту прощания незаметно и ловко повязала Пардальянам белые ленты, чтобы обезопасить их от орды безумцев.

Шевалье в бешенстве сорвал повязку и хотел отшвырнуть ее в сторону. Жан, разумеется, не был гугенотом, но и добрым католиком назвать его было трудно: он вообще равнодушно относился к религии. Пардальян-старший поймал на лету обрывок белой ленты, затолкал его в карман и заметил:

— Клянусь Пилатом, мог бы и сохранить на память о нашей милой Югетте.

Шевалье лишь молча пожал плечами. А его отец, засовывая в карман повязку, нащупал там какой-то забытый листок бумаги.

— Что это у меня в кармане? — изумился он. — Ах да… вспомнил… ерунда, пошли быстрей!

Ветеран и правда вспомнил, как к нему в карман попал этот листок: когда они с сыном покидали особняк Колиньи, оглянувшись в последний раз на труп Бема, пригвожденный к дверям дворца, Пардальян-старший заметил у ног мертвеца какую-то бумажку и машинально сунул ее в карман. Впрочем, он не придал этому никакого значения и даже не рассмотрел как следует свою находку.

Итак, людской поток нес отца с сыном к Сене; тщетно пытались они пересечь улицу, чтобы отправиться наконец ко дворцу Монморанси. Возле моста обезумевшая десятитысячная толпа окончательно перекрыла путь на противоположный берег реки.

Пардальянам оставалось только кинуться в ближайший проулок, чтобы как-то спастись от дикого гнева толпы. Они мчались не разбирая дороги, задыхаясь и дрожа, пока, наконец, не выскочили на какой-то — как им показалось — пустырь, огороженный невысокой стеной. Этот уголок Парижа выглядел островком мира, тишины и покоя…

Глава 43

ОСТРОВОК ПОКОЯ

Куда они попали? Пардальяны не могли ответить на этот вопрос. Сколько было времени? Они не знали… Оба перевели дух, вытерли пот, струившийся по их лицам, и осмотрелись вокруг. Налево, шагах в десяти, они увидели в стене широкие ворота. Рядом с воротами — что-то вроде низкой пристройки, этакую лачужку… Место казалось очень тихим: ни крови, ни трупов, ни убийц, ни жертв. Лишь издали доносились вопли толпы, словно рокот океанского прибоя. Из-за стены свешивались зеленые ветви деревьев. Пардальяны с восторгом прислушались к стрекоту кузнечиков и сверчков, гревшихся в траве на солнышке. И лишь через несколько минут, когда отец и сын немного отдышались и успокоились, они заметили над воротами крест. Кресты возвышались и за оградой. Только тогда отец с сыном сообразили, что перед ними кладбище, а в лачужке, видимо, живет могильщик. Они выбежали к кладбищу Избиенных Младенцев.

Похоже, уже перевалило за полдень. Посовещавшись, Пардальяны решили как-нибудь переправиться через Сену и добраться до особняка Монморанси. Шевалье предложил пойти к пристани Барре, что за храмом Сен-Поль, отыскать там лодку, спуститься вниз по течению к паромной переправе и причалить возле дворца Монморанси.

Отец с сыном уже хотели уходить, но внезапно увидели ребенка, приближавшегося к воротам кладбища. Мальчик двигался медленно, держа в руках огромный сверток.

— Где-то я уже встречал этого мальца… — пробормотал шевалье.

Когда мальчик подошел поближе, Жан окликнул его:

— Куда это ты, малыш?

Ребенок остановился, бережно опустил свою ношу на землю и показал рукой на ворота кладбища:

— Мне туда… Я еле добрался. На улицах столько народу! Как в праздник… Только сегодня почему-то убивают. Я сам видел: бах! И человек упал! Я сильно испугался, но все равно пошел… Я же маленький, меня не видно… Хорошо, что я все-таки добрался…

Говорил малыш спокойно, серьезно, словно взрослый:

— А я вас помню! Мы с вами как-то беседовали… Не забыли? Возле аббатства… Я тогда делал цветочки, и вы сказали, что мой боярышник очень красивый… Хотите поглядеть? Он уже готов!

Малыш ловко развернул сверток и с наивной гордостью показал свою работу — букетик из веток боярышника.

— Замечательно! — искренне похвалил его шевалье.

— Вам правда нравится? Это для мамы…

— Как тебя зовут? — поинтересовался Жан.

— Жак-Клеман, я вам говорил. Пожалуйста, попросите, чтобы меня впустили…

Шевалье постучал в дверь лачуги. На пороге появился могильщик, трясущийся от страха. Жан объяснил, в чем дело, и старик немного успокоился.

— Так ты и есть Жак-Клеман? — спросил он. — Я должен тебя проводить к могиле твоей мамы.

Мальчик последовал за стариком, за ними двинулись и оба Пардальяна. В ту минуту, когда они отошли от ворот, к кладбищенской стене приблизились два монаха.

— Брат мой, — сказал один из них, — давайте передохнем и подождем наших товарищей.

— Кроме того, мальчик должен все подготовить для свершения чуда, — заметил второй. — Но что творится на улицах, брат Тибо! Сколько смертей! Сколько крови!

— Помните, эта кровь угодна Господу, брат Любен!

— Да я знаю, знаю. Но мне так хотелось бы отсидеться на постоялом дворе «У ворожеи»… Кроме того, шальная пуля…