Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Мессадье Жеральд (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗

Но, подобно многим людям того времени, Сен-Жермен был также любителем природных диковин: минералов, раковин, скелетов и тому подобного. Так он наткнулся на содержащее радий вещество — уранит, он же урановая смоляная руда, смоляная обманка или, как его тогда называли, «иоахимштальская земля» (по названию города в Богемии, близ которого встречались ее залежи, нынешний чешский Яхимов). Это тот же самый минерал, из которого Беккерель и супруги Кюри первыми извлекли радий. Но уранит содержит также уран, а это самый радиоактивный из известных минералов. В то время его использовали в мазях и пластырях для лечения чахотки.

Сен-Жермен не мог не заметить, что уранит светится в темноте. Он воспользовался этим в живописи и на своих странных красильных мануфактурах.

Такая догадка может удивить, но подтверждение предоставлено госпожой де Жанлис в ее «Мемуарах»:

«Он писал маслом… найдя секрет по-настоящему великолепных красок, что делало его полотна весьма необычайными… женщин он всегда изображал в драгоценных уборах, изумруды, сапфиры, рубины и т. п. которых сверкали и переливались, как настоящие. Латур, Ван Лоо и другие художники видели его картины и крайне восхищались умопомрачительной яркостью этих красок, имевших, правда, и значительный недостаток: они затмевали лица, отнимая у них правдоподобие своей удивительной, впрочем, иллюзией… Господин де Сен-Жермен так и не захотел раскрыть секрет (этих удивительных красок)».

Описанный госпожой де Жанлис эффект способно произвести единственное неорганическое вещество: радий. Смешанный с какой угодно краской, он придает ей яркость, для которой у госпожи де Жанлис не хватает эпитетов.

Таким образом, Сен-Жермен оказывается изобретателем радиевых красок, с помощью которых потом наносили цифры на циферблаты часов, чтобы и в темноте было видно, который час. Это продолжалось вплоть до середины XX века, когда осознали опасность радиоактивного излучения, хоть и слабого.

То же самое со способом окрашивания тканей, который Сен-Жермен предложил маркизу де Мариньи, главе королевской свиты, что и явилось причиной его вселения в Шамборский замок. Ему удалось добиться замечательной яркости без использования индиго и кошенили, уточняет в 1763 году граф Карл Кобенцль князю Кауниц-Ретбургу, первому министру Австрии (при посредстве которого Кобенцль надеется получить миллионные прибыли). [71] Никакого сомнения, что красители тоже были на основе иоахимштальской земли. Их необычность и объясняет самую неожиданную деятельность Сен-Жермена: занятие ремеслом красильщика. И хоть он и не был первоизобретателем обработки хлопка щелочью, но тем не менее одним из первых использовал это промышленно.

Анекдот, рассказанный госпожой дю Оссе, [72] позволяет думать, что Сен-Жермен эмпирически использовал уранит и в другой области — ювелирной. Эта история также приведена в книге: Людовик XV вручил ему алмаз, из-за изъяна терявший примерно половину стоимости, и спросил, возможно ли его очистить. Сен-Жермен, отмечает мемуаристка, вернул алмаз без изъяна. Подменил ли он его куском стекла? Нет, потому что король отправил камень к своему ювелиру Гонто, и тот предложил за него 9600 ливров. Подменил ли он его другим, более чистым алмазом такого же размера? Возможно.

Но нельзя исключать и другую версию — воздействие на алмаз радиоактивности, о чем много говорилось в XX веке. С ее помощью можно искусственно окрашивать драгоценные камни, например придавать алмазам ярко-желтый цвет, что очень ценится; можно также уничтожать угольные вкрапления внутри кристалла. Мы не станем утверждать наверняка, что наш химик-любитель прибегнул к этой уловке, но нельзя также и полностью исключить ее. В рассказе госпожи дю Оссе привлекает внимание одна деталь: Сен-Жермен принес камень в асбестовой тряпице, а про асбест уже тогда было известно, что он является изолятором. Алмазы, обработанные радиоактивным методом, и сами становятся радиоактивными, это алхимик должен был заметить.

Конечно, случайное открытие радиоактивности уранита не делает Сен-Жермена предтечей современных физиков. Но в сочетании с прочей его деятельностью оно глубоко меняет портрет человека, которого часто считали всего лишь фигляром, обманывавшим самого себя.

«Пресвятая Тринософия»

Я хотел воспроизвести в книге единственный литературный (впрочем, не слишком) текст Сен-Жермена, где его почти бредовые фантазии предвосхищают романтические видения Новалиса, Блейка или Кольриджа, а главное, потому что он дает в некотором роде уникальную возможность заглянуть во внутренний мир нашего героя. Несмотря на свою наивность и множество штампов, он все же отражает мистическую экзальтацию автора и дает замечательно очерченную систему толкования мира: жизненные испытания следует рассматривать как ступени инициации, которые надо преодолеть одну за другой, а стремление к высшей цели, во дворец возвышенных знаний, требует постоянного поддержания в себе веры и бдительности. Эта идея близка приверженцам многих философских школ.

Любопытно: я нахожу тут сходство и с методами первичной закалки в подразделениях спецназа…

Текст иллюстрирован символическими виньетками, демонстрирующими попутно, что их автор — отнюдь не гениальный рисовальщик и что выражение «приятный», которое госпожа де Жанлис употребила в отношении его таланта, более чем уместно. Текст изобилует также древнееврейскими и арабскими буквами; первые настоящие, а вторые не поддаются прочтению и, вероятно, просто неловко откуда-то скопированы, что неопровержимо изобличает Сен-Жермена в незнании арабского языка вопреки легенде. По моему мнению, это было всего лишь пусканием пыли в глаза. Автор хотел поразить читателя своими познаниями и напустить побольше таинственности в свое повествование.

Несколько ложных тайн, в том числе

полнейшее воздержание Сен-Жермена

Одна из загадок Сен-Жермена, более всего интриговавшая современников, состояла в том, что никто никогда не видел, чтобы он ел или пил на людях. По свидетельству Франца Греффера, [73] он даже кичился этим. Когда барон Линден посетил его в Вене, принеся ему две бутылки токая, Сен-Жермен ответил: «Есть ли кто-нибудь на этой земле, видевший, как я ем или пью?» (Но надо уточнить, что слишком выспренный и театральный тон этого рассказа заставляет в нем усомниться.)

Сен-Жермен ел и пил, как все, а причины его воздержания, породившего столько глупостей, были гораздо более практичны.

Первая из них — ужасающая неумеренность аристократических кругов того времени. Тут все свидетельства совпадают: похоже, что чем сотрапезники титулованнее, тем больше они обжираются и пьют. Французские путешественники, в частности (поскольку именно Франция изобрела застольные манеры и то, что можно буквально назвать хорошим вкусом), жалуются, что по всей Европе в ужасающих количествах едят чудовищно пряные блюда: пернатую или копытную дичь, мясо, колбасы, и все это напичканное мускатным орехом, гвоздикой, тмином, шафраном и перцем.

Графиня же Пфальцская, ставшая герцогиней Орлеанской, наоборот, жалуется, что так и не могла свыкнуться с французской кухней:

«Я так приучила свою немецкую глотку к немецким блюдам, что не могу съесть ни одного французского рагу… По моему мнению, добрая порция тушеной капусты с копчеными сосисками — пиршество, достойное короля, с которым ничто не сравнится».

Манеры за столом соответственны: соусы стекают на кружевные воротники, кафтаны и, разумеется, скатерти. К тому же пьют так, что становится страшно: в немецких музеях можно видеть бокалы того времени, каждый вмещает до полулитра, а поскольку основание у этих посудин закругленное, то их можно поставить, лишь осушив до дна. Герцог де Грамон сообщает, что трапеза, которую устроил вместе с выборщиками от Майнца и Кельна граф Эгон фон Фюрстенберг, «длилась с полудня до девяти часов вечера под грохот труб и литавр, до сих пор стоящий в ушах; выпили две или три тысячи здравиц; стол подперли добавочными стойками, и все выборщики плясали на нем; маршал двора, который был хром, вел хоровод; все гости упились».