Смертельные враги - Зевако Мишель (полная версия книги .txt) 📗
Отчитав и разбранив себя на славу, что он имел обыкновение делать всякий раз, когда переживал какое-нибудь досадное злоключение, укорив себя – довольно несправедливо, по нашему мнению – за то, что не смог избежать ловушки, Пардальян встал на ноги, отряхнулся и ощупал себя.
– Отлично, – пробурчал он, – ничего не сломано. Правда, в голове недостает мозгов, зато все остальное на месте... Моя шпага, должно быть, потерялась еще там, в верхней комнате. К счастью, у меня остался кинжал. Этого мало, но на худой конец сгодится и он.
Решив так, он поднес руку к поясу, желая убедиться, что кинжал на месте.
Выяснилось, что если ножны действительно по-прежнему висели, где им и было положено, то сам кинжал исчез.
– Час от часу не легче! – пришел в ярость шевалье. – Если бы мой бедный батюшка стал свидетелем сегодняшних событий, он бы не преминул похвалить меня. «Поздравляю, Жан, – сказал бы он мне, – ты уже позволяешь, чтобы у тебя украдкой воровали оружие, а сам только хлопаешь глазами!..» Смерть всем чертям! В хороший же переплет я попал!
Не переставая ворчать, он обошел на ощупь свою камеру, что заняло у него не слишком-то много времени.
– Проклятье, – воскликнул он, выразительно прищелкнув языком, – тут не очень-то просторно! И ни единой табуретки, даже ни клочка соломы... Как же я буду ночевать на этих голых плитах?.. По счастью, я устал как собака и засну, где угодно... А каков потолок – ведь я же до него рукой дотягиваюсь! Это напоминает мне тот славный гробик, в который меня сегодня запер его высокопреосвященство кардинал Эспиноза, только этот будет побольше и каменный. Ого, а это что такое?
Шагая по плитам, он почувствовал, что наступил на нечто хрустящее. Отдернув ногу, Пардальян присел на корточки и принялся шарить по полу.
– Вот как!.. Пергамент!.. Но, черт возьми, здесь темно, как в преисподней... Интересно, предназначено ли это для меня? И положено ли здесь сознательно?.. Разумеется нет, иначе мне дали бы свечу, чтобы я мог его прочесть... Значит, это какой-то потерянный документ? Возможно. Подождем – ничего другого мне все равно не остается...
Он положил пергамент себе за пазуху и вновь пустился в рассуждения.
– Но кто же все-таки заманил меня сюда? Эспиноза?.. Фауста?.. Ба! Да какая разница? Я попался – и это главное! И я отлично знаю, что уж коли я тут очутился – а местечко это никак не назовешь уютным, – то вряд ли меня сытно накормят и с почетом доставят обратно в гостиницу... Что же теперь со мной сделают?.. Я нахожусь, конечно, не в обычной камере... Тогда что же это?
Он прервал свою речь и энергично принюхался.
– Какого дьявола, что это за аромат?.. Ведь здесь же не будуар хорошенькой женщины!.. Ах, черт подери, понял!.. Фауста!.. Какая другая женщина, кроме Фаусты, согласится по собственной воле спуститься в такую могильную яму? Тем более, что меня охватывают странные ощущения. Я с трудом дышу... Голова делается тяжелой... я весь цепенею... меня одолевает сон...
И с лукавой улыбкой, поистине поразительной в подобных обстоятельствах, шевалье спросил самого себя:
– Хотел бы я знать, что еще могла придумать Фауста, испробовав в своих попытках убить меня столько всяческих способов?
В этот момент, словно отвечая на его вопрос, наверху, в потолке, открылось отверстие величиной с ладонь, через которое пробился едва заметный луч света, и одновременно с этим, голос, тотчас же узнанный Пардальяном, произнес следующие слова:
– Ты умрешь, Пардальян.
– Черт возьми, – отозвался шевалье, – раз уж милейшая Фауста обращается ко мне с речью, стало быть, дело может идти только о смерти. Посмотрим, что она приберегла для меня на сей раз.
– Пардальян, – продолжала принцесса, – я хотела убить тебя железом – ты победил железо, я хотела убить тебя, утопив, – ты победил воду, я хотела убить тебя огнем – ты победил огонь. Ты спросил меня: «К какой стихии вы прибегнете теперь?» И я отвечаю тебе: «К воздуху». Ты Пардальян, дышишь воздухом, напоенным ядом. Через два часа ты погибнешь.
– Вот оно – объяснение, которое я искал. Представьте себе, сударыня, что я был заинтригован этим ароматом; как только я его почувствовал – вы, быть может, мне не поверите, но, честное слово, это так, – я тут же подумал о вас.
– Я верю тебе, Пардальян, – голос Фаусты звучал сурово. – И что же ты подумал?
– Я подумал, – холодно сказал Пардальян, – что на свете существует только одна женщина, способная добровольно спуститься в яму вроде этой – вы, сударыня. Я подумал, что уж коли Фауста спустилась в эту яму, то исключительно ради того, чтобы принести сюда смерть и превратить яму в могилу. Вот что я подумал, сударыня.
– Ты верно все понял, Пардальян, и ты умрешь, убитый тем воздухом, который ты вдыхаешь и который я отравила.
Было нечто фантастическое в этом разговоре двух человек, которые не видели друг друга и которые беседовали друг с другом, разделенные толщей потолка и говоря спокойным и словно бы даже равнодушным тоном совершенно чудовищные вещи, причем один из собеседников был, если можно так выразиться, уже в могиле.
Тем временем Пардальян отвечал:
– «Ты умрешь, Пардальян! Ты умрешь, Пардальян!» Ну, это вы поторопились, сударыня. У меня, видите ли, крепкие легкие, и будь я проклят, если мне не сдается, что я из тех людей, кто устоит перед любым ядом, чем бы вы там ни пропитали воздух! Мне очень горько за вас, сударыня, ведь это у вас прямо-таки помешательство – во что бы то ни стало и любым способом убить меня... вот только, черт побери, хотел бы я знать – почему?
– Потому что я люблю тебя, Пардальян, – мрачно произнес голос Фаусты.
– Но, разрази меня гром, это уж скорее причина для того, чтобы, напротив, оставить меня в живых! По крайней мере, по моим наблюдениям, люди, искренне любящие друг друга, всегда дорожат жизнью любимого существа более, чем своей собственной. Как бы там ни было, сударыня, я полагаю, что избегну вашего яда точно так же, как избежал железа, воды и огня.
– Возможно, Пардальян, но даже если ты избегнешь яда, ты все равно обречен.
– Ну-ка, объясните мне, сударыня, в чем тут дело... надеюсь, я не покажусь вам излишне любопытным.
