Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 (худ. Клименко) - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗
И Арамис, опасаясь встретиться с кем-нибудь, в ком его торопливость могла породить подозрения, осторожно, никем не замеченный, поднялся по ступеням лестницы.
Портос, только что возвратившийся из Парижа, спал уже сном человека с чистой совестью. Его громадное тело так же быстро забывало усталость, как ум его — мысль.
Арамис вошел, легкий как тень. Подойдя к Портосу, он положил руку на плечо великана.
— Проснитесь, Портос, проснитесь! — крикнул он.
Портос повиновался, встал, открыл глаза, но разум его еще спал.
— Мы уезжаем, — сказал Арамис.
— А! — произнес Портос.
— Мы едем верхом, и поскачем так, как никогда еще не скакали.
— А! — повторил Портос.
— Одевайтесь, друг мой.
Помогая великану одеться, он положил ему в карман его золото и брильянты. И в то время как он проделывал это, его внимание было привлечено легким шумом. В дверях стоял д’Артаньян.
Арамис вздрогнул.
— Какого черта вы так суетитесь? — удивился мушкетер.
— Шш! — прошептал Портос.
— Мы едем по важному поручению, — добавил епископ.
— Везет же вам! — усмехнулся мушкетер.
— Нет, я устал, — ответил Портос, — и предпочел бы поспать, но королевская служба, ничего не поделаешь!
— Вы видели господина Фуке? — спросил Арамис д’Артаньяна.
— Да, в карете, сию минуту.
— И что же он вам сказал?
— Он простился со мной.
— И это все?
— Что же иное ему оставалось сказать? Разве теперь, когда вы все в милости, я что-нибудь значу?
— Послушайте, — сказал Арамис, заключая в объятия мушкетера, — для вас вернулись хорошие времена; вам некому больше завидовать.
— Что вы!
— Я предсказываю, что сегодня произойдет нечто такое, после чего ваше положение значительно укрепится.
— В самом деле?
— Разве вам не известно, что я осведомлен обо всех новостях?
— О да!
— Вы готовы, Портос? Едем!
— Едем!
— И поцелуем д’Артаньяна.
— Еще бы!
— Готовы ли лошади?
— Здесь их более чем достаточно. Хотите моих?
— Нет, у Портоса своя конюшня. Прощайте, прощайте!
Беглецы сели в седла на глазах у капитана мушкетеров, который поддержал стремя Портосу. Он провожал взглядом своих удаляющихся друзей, пока они не скрылись из виду.
«Во всяком другом случае, — подумал гасконец, — я сказал бы, что эти люди бегут, но ныне политическая жизнь так изменилась, что это называется — ехать по важному поручению. А мне-то в конце концов что за дело до этого? Пойду займусь своими делами».
И он с философским спокойствием отправился к себе в комнату.
III. Как в Бастилии исполнялись приказы
Фуке летел с неслыханной быстротой. По дороге он содрогался от ужаса, возвращаясь все снова и снова к мысли о только что ставшем известным ему.
«Какими же были, — думал он, — эти необыкновенные люди в молодости, раз даже теперь, сделавшись, в сущности, стариками, умеют они создавать подобные планы и выполняют их не моргнув глазом?»
Неоднократно он обращался к себе с вопросом, уж не сон ли все то, что рассказал ему Арамис, не басня ли, не ловушка ли, и не найдет ли он, приехав в Бастилию, приказ о своем аресте, согласно которому его, Фуке, запрут вместе со свергнутым королем.
Подумав об этом, он направил с дороги несколько секретных распоряжений, воспользовавшись для этого короткой остановкой, которую они сделали, чтобы сменить лошадей. Эти распоряжения были адресованы им д’Артаньяну и тем войсковым командирам, верность которых была вне подозрений.
«Таким образом, — решил Фуке, — буду ли я заключен в Бастилию или нет, я окажу королю услугу, которую требует от меня моя честь. Если я возвращусь свободным, приказания прибудут после меня и никто, следовательно, не успеет их распечатать; я смогу взять их назад, если же я задержусь, то всем, кому они мною направлены, станет ясно, что случилось несчастье. В этом случае я могу ожидать, что и мне и королю будет оказана помощь».
Приготовившись, таким образом, к любым неожиданностям, Фуке подъехал к воротам Бастилии.
То, чего никогда не случалось в Бастилии с Арамисом, случилось с Фуке. Тщетно называл он себя, тщетно старался заставить узнать себя — его упорно отказывались впустить внутрь крепости.
После бесконечных уговоров, угроз и настояний ему удалось упросить одного караульного, чтобы он сообщил о нем своему сержанту, а тот, в свою очередь, отправился с докладом к майору. Что касается коменданта, то его так и не решились тревожить ради такой безделицы.
Фуке, сидя в карете у ворот крепости, злился, проклиная непредвиденную помеху и ожидая возвращения ушедшего к майору сержанта. Наконец тот появился, угрюмый и злой.
— Ну, — нетерпеливо спросил Фуке, — что приказал майор?
— Сударь, — ответил сержант, — майор рассмеялся мне в глаза и сказал, что господин Фуке в Во. И если бы даже он оказался в Париже, то все равно не поднялся бы в такую рань.
— Черт возьми! Вы — стадо болванов! — крикнул министр и выскочил из кареты.
Прежде чем сержант успел захлопнуть калитку, Фуке, проскользнув во двор через щель, стремительно бросился вперед, несмотря на крики звавшего на помощь сержанта.
Фуке бежал все дальше и дальше. Сержант, настигая его, крикнул часовому, охранявшему вторую калитку:
— К оружию, часовой, к оружию!
Часовой встретил министра пикой; но Фуке, сильный и ловкий, ко всему же еще и разгневанный, выхватил пику из рук солдата и ударил его по плечу. Сержант, подойдя слишком близко, также получил свою порцию; оба стали истошно вопить, и на их крики выбежал в полном составе весь караул.
Однако между этими людьми нашелся один, знавший суперинтенданта в лицо; он закричал:
— Монсеньор!.. Ах монсеньор!.. Остановитесь же, господа, что вы делаете?
И он удержал остальных, собиравшихся отомстить за товарищей.
Фуке велел пропустить его во внутренний двор, но услышал в ответ, что это запрещено. Он велел позвать коменданта, который уже знал обо всем этом шуме возле ворот и бежал вместе с майором, своим помощником, во главе отряда из двадцати человек, убежденный, что на Бастилию было произведено нападение.
Безмо сразу узнал Фуке и выронил обнаженную шпагу, которой размахивал весьма смело.
— Ах, монсеньор! — пробормотал он. — Тысяча извинений.
— Сударь, — сказал весь красный и обливаясь потом суперинтендант, — поздравляю вас, ваша охрана служит на славу.
Безмо побледнел, принимая эти слова за иронию, предвещавшую дикий гнев.
Но Фуке отдышался и жестом подозвал часового, а также сержанта, потиравших плечи в местах ушибов.
— Двадцать пистолей часовому, — приказал он, — пятьдесят пистолей сержанту. Поздравляю вас, господа; я замолвлю за вас словечко перед его величеством. А теперь давайте побеседуем с вами, господин де Безмо.
И под одобрительный шепот солдат он последовал за комендантом Бастилии.
Безмо уже дрожал от стыда и тревоги. Последствия утреннего посещения Арамиса начинали, казалось, сказываться, и притом такие последствия, которые и впрямь должны были ужасать человека, состоящего на государственной службе.
Стало еще хуже, когда Фуке, глядя на коменданта в упор, резко спросил:
— Скажите, вы видели сегодня утром господина д’Эрбле?
— Да, монсеньор.
— И вам не внушает ужаса преступление, в котором вы принимали участие?
«Ну, начинается!» — подумал Безмо.
— Какое преступление, монсеньор? — пробормотал он.
— Преступление, за которое вас подобает, сударь, четвертовать; подумайте хорошенько об этом. Впрочем, теперь не время обрушивать на вас гнев. Сейчас же ведите меня к вашему узнику.
— К какому узнику? — задрожал Безмо.
— Вы притворяетесь, что ни о чем не осведомлены. Превосходно, это самое лучшее, что вы можете сделать. Если бы вы признались в том, что сознательно участвовали в столь потрясающем деле, вам был бы конец. Но я сделаю вид, что верю в ваше неведение.
