Повести - Сергеев Юрий Васильевич (книги без сокращений TXT) 📗
— Вы что, застрелить не можете?
— Не могу, рука не поднимается, я десять лет с ней охотился. Она меня от медведя спасла.
— Идёмте, — она юркнула из палатки к вездеходу. Семён посветил фонариком в кузов и опять наткнулся на глаза собаки. Арго зарычала, увидев незнакомку, поднялась шерсть на загривке.
— Хорошая лайка, сразу видно. У эвенков брали щенка?
— Да, у эвенков.
— В Иенгре?
— Да. А вы откуда знаете?
— Только там, у Тольки Маркова, такие собаки. Вынесите её сюда, посмотрю.
Ковалёв прижал голову Арго, а девушка быстро ощупала ей спину. Вытащила узкий нож из чехла и кольнула в
заднюю ляжку собаки. Нога дернулась. Люся облегченно вздохнула.
— Оставьте ее у нас, кормить есть чем, скоро забой оленей. Может быть, выживет. У неё сильный ушиб позвоночника и временный паралич задних конечностей. Это пройдёт. Хорошо, если выздоровеет! Получить от неё щенков — удача для любого охотника, у нас собаки выродились. Пустобрехи.
— Щенков у неё бывает по десятку, но все погибают.
— Почему?
— Отморозила соски, кормить нечем.
— Это мелочи, подпустим щенков к другой сучке.
— Пусть остаётся, потом заберу. Чур, одного щенка мне.
— Не беспокойтесь, я её в обиду не дам. Наши собаки её не тронут, чуют, что она больна.
— Спасибо, даже не знаю, как вас благодарить.
— Не надо благодарностей, это — моя работа. А вы смелый человек, пошли на такую сложную операцию, доверили её ветеринару. Вы хоть представляете, что будет с нами, если он умрёт? Могут даже в тюрьму посадить. А его родственники? Что они скажут, если узнают?
— Да… Я как-то не подумал об этом. Представляю, ни один адвокат не возьмётся защищать. Скажут: "Не суйтесь туда, куда вас не просят" — и сошлют.
— Куда нас дальше ссылать, — поняла юмор девушка и засмеялась, — будь что будет. Мы сделали всё возможное для его спасения. Без операции он бы умер к утру. Два кровеносных сосуда перевязала.
— Не скучно вам здесь, в тайге?
— Мне скучно в городе. Выросла с оленями. Окончила ветеринарный техникум. Отец старый, надо обшивать его, кормить. Не соскучишься.
— Пойдёмте посмотрим, как там наш больной, может быть, уже надо сухари сушить.
— Зачем сухари? — удивилась Люся.
— Так говорят, если человек готовится в тюрьму.
— Напугала я вас?
— Ничего, я не боюсь, для него — это единственный шанс выжить.
В палатке жарко и темно. Люся зажгла свечку и склонилась над лежащим. Потрогала маленькой ручкой потный лоб, проверила пульс. Зашел её отец и жалобно пробормотал:
— Зацем такой большой люча вырос! Как брюхо прокормишь? На олене не поедешь, ноги до земли. Сопсем родили порченым. Длинный, как терево…
— Ну, что? Жар у него? — поинтересовался Семён.
— Жар. Но пульс нормальный. Много крови потерял. В палатку опять заглянул старик.
— Ницё-ё… Девка моя хорошо зашила парня. Лучше доктора. Шибко грамотная, а мужа нету, однахо… Кто из вас в него стрелял?
— Сам себя… Собака подраненного рябчика ловила, он её ударил прикладом. Бескурковка старая, немецкий «зауэр», щепки надавили спуски в замке.
— Це! Це! — как глухарь на току, зацокал старик. — Дурной сопсем! Рябчиков много тайга ходит, целовек отин раз зивет. Зацем бил собаку? Це! Це! Однахо сопсем плохой парень, зря Люська зашила.
Шибко плохой! Значит, он убил моего оленя? Шкуру машине видал. Он убил! Це… Це… Злой дух Харги ему не простил. Ай-яй! Зацем стрелял домашний олень? Брюхо мясом набить? Харги тебе брюха дырка делал! — он разочарованно махнул рукой и скрылся в темноте.
От его крика Антон открыл глаза. Осмотрелся. Дёрнул привязанными к нарте руками и скривился от боли.
— Ковалёв?! Ты здесь?
— Да.
— Что вы со мной сделали? Где остальные ребята? Где мы?
— Операцию сделали. Почистили немного. Лежи. Отвязывать не буду, в бреду ещё сорвешь повязки. Ребята отдыхают.
— Ковалёв, сообщи матери, пусть прилетит в Алдан, заберет меня. Тут не хороните! Не хочу в мерзлоте! Не хо-чу-у!
— Хватит наказы давать! — подошел ближе Семён. — Ещё поживёшь в своём доме. Покатаешь тех, гм… Этих самых.
— Выпить есть что-нибудь? Дайте, больно, не могу терпеть. Дайте!
— У тебя жар, нельзя спирт давать, — опять потрогала его лоб Люся.
— А ты откуда, красавица? Откуда? Куда мы попали, Семён?
— Я ветеринар, я делала тебе операцию.
— Ветеринар… Операцию? Девушка! Если выживу, женюсь на тебе, ясно! Поедем к морю, у меня там огромный дом, виноградник.
— Не надо мне одолжений, — грустно улыбнулась девушка, — я не поеду отсюда. Там у вас нет оленей, нет тайги, а море — солёное.
— Я тебя с оленями увезу, только бы выжить!
— Помолчи. Тебе нельзя много говорить, — Остановил его Семён, — но я запомнил твоё обещание. Если не женишься на ней, грош тебе цена в базарный день, тебя никто не тянул за язык. Я приеду на свадьбу, покатаемся на оленях по пляжу.
Антон закрыл глаза и снова заметался в бреду, звал мать, ругал кого-то, до хруста скрипел зубами.
— Зачем вы меня сватаете, — обиделась Люся, — я сама выберу жениха. Мне он не нужен.
— Я Антона хорошо знаю. Его надо было обидеть, он теперь на одной злости выживет. Дело ваше, жениться или не жениться. Идите спать, я подежурю возле него.
— Какой сейчас сон, что вы? Только бы завтра была лётная погода!
— Не беспокойтесь. Наш председатель в любую погоду добьётся санрейса, уговорит лётчиков.
— Идёмте ко мне чай пить.
В своей палатке Люся растопила печку, включила радиоприёмник и нашла хорошую музыку. Нарезала варёного мяса, вытащила самодельные лепешки и поставила на печку чайник. Поймав его взгляд на себе, засмущалась.
— До сих пор вся дрожу. Вы не представляете, как было страшно резать человека, — она зябко передёрнула плечами. — Мы с вами, оказывается, храбрые люди. Без настоящих инструментов, без наркоза и почти без медикаментов рискнули. Я никогда не думала, что способна на такое.
— Это вы смелая, — улыбнулся Ковалёв, — а я ведь, только держал его.
— Но ведь, вы могли побояться и отказаться от операции. Зачем брать на себя ответственность.
— Кто мог думать, что в обычной палатке живёт такая обаятельная и не по годам мудрая девушка. Будь я помоложе, бросил бы всё и остался здесь пастухом.
— Старый глухарь песню не испортит, — кокетливо погрозила пальчиком Люся и улыбнулась, хитро сощурив глаза.
Семён удивлялся ей. Молоденькая девчонка, а сколько в ней зрелой женственности. По-русски говорит чисто, без акцента. Пока он заходил в свою палатку, успела переодеться.
Даже сюда, в таежное становище, прокрались фирменные джинсы и рубашка «сафари». Она мало походила на эвенкийку, широко открыты большие, тёмные глаза, мягкие волосы.
— Хотите покажу настоящий танец шамана, меня научила ему мама. У нас в роду были шаманы. —
Люся достала из угла палатки старый, пустой портфель, сохранившийся, наверное, со школьных лет, взяла чистую ложку из мельхиора.
— Не смотрите пока на меня. Надо сосредоточиться. И загадайте желание, — сказал она и замерла…
Семён отвел взгляд в угол палатки, ждал, скептически улыбаясь. Послышалось тихое пение, даже не пение, а высокий вибрирующий стон, он взглянул на девушку и онемел. Она была уже не здесь…
Разлохмаченные волосы, безумные глаза и отрешённое лицо. Она мгновенно постарела на десятки лет, на гладком лице появились морщины.
Плавно двигаясь по кругу, резко била ложкой в портфель, он отзывался утробным, глухим карканьем. В её голосе послышался испуганный храп оленей, рёв яростного медведя и вой зимнего бурана. У Семёна мурашки побежали по спине.
Не отрываясь, смотрел он на всё ускоряющийся танец, прижался к земле и не мог отвести взгляда от мелькающей перед ним молодой эвенкийки. Звуки, наполнившие палатку, были первобытны и рождали в мыслях фантастические картины.
Она упала на шкуры, устало прикрыла ладонями лицо и глухо проговорила:
