Часовой - Трускиновская Далия Мейеровна (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Про Курупиру я вспомнила ночью.
Мы ложились в одиннадцать, к полуночи вся квартира спала. Поэтому в первом часу ночи я бесшумно оделась и выскользнула из дома.
Я взяла с собой большую сумку, с которой ездила еще на фольклорную практику. Курупиру поместился бы там с удобствами. Ведь если эта женщина, Хелга, бывала у Ингарта нерегулярно, то, может статься, она ничего не знает… о Господи!.. а Курупиру сидит голодный и ждет, ждет, ждет…
До Старого города я добежала быстро.
Ключа в тайнике не было.
Ключ этот был единственный.
И меня посетила сумасшедшая мысль – а вдруг весь сегодняшний вечер сплошное наваждение, и ничего не было, ни моих слез, ни материнского рассказа, ни похорон – уж их-то наверняка не было, ведь я их не видела! И Ингарт сидит дома и чешет Курупиру за ухом на сон грядущий.
Я толкнула дверь и оказалась в прихожей.
Дверь в комнату была приоткрыта. На диване сидела женщина. У нее на коленях лежал Курупиру.
Она позвала меня по имени.
– Да, Хелга, это я…
Мы сказали друг другу всего несколько слов. Решили судьбу Курупиру, и только. Хелга забирала его к себе.
Она не была красавицей. Меня удивило ее сходство с Ингартом, но ведь то, что в мужчине вполне терпимо, женщину не красит. У нее тоже было лицо с правильными чертами, растворяющееся в толпе и в памяти бесследно. Она тоже была сутуловата и худощава. И ей действительно следовало красить глаза.
На вид Хелге было около сорока.
Я не взяла ее адреса и телефона. И теперь жалею об этом. Может быть, она знала ответ хотя бы на один из моих вопросов? Или он и ей рассказал сказку про упрямого часового, и ей этого вполне хватило?
Подводя итог, можно сказать: сквозь мою судьбу прошел странный человек. И, совершенно на то не претендуя, остался в моей памяти на десятилетия, хотя, встреть я его сегодня в толпе, не узнала бы, такова ирония судьбы.
А вот во сне я узнаю его безошибочно.
Отрывочные кадры я складываю утром в сюжет, а связки стараюсь почерпнуть в реальных воспоминаниях. Но есть в моем сне вещи, которые не вписываются в сюжетную схему. Тот мужчина за столом, оказавшийся на ночной земгальской равнине вместе с тремя стенками своей обшарпанной комнаты.
Может быть, я слишком рано просыпаюсь. И не успеваю узнать, что было дальше.
А дальше, видимо, была сказка о часовом.
Кто-то ласково уговаривал юношу отказаться от нелепой затеи, ведь тогда, весной сорок пятого, яхты и катера у берегов Курземе гибли сотнями, и беглец, уверенный, что его хорошо примут в Соединенных Штатах, скорее всего давно погиб. Вот уже не только пять, но и шесть, и семь лет прошло – вряд ли кто-то придет к той двери на чердаке, достанет из тайника ключ и откроет ее. Ведь о том, что Ингарт живет за этой дверью и ждет посланника, знает только один человек. Так не лучше ли?..
Часовой сказал – нет.
Его терпеливо убеждали – после всего, что он пережил в военные годы, после всего, что он еще мальчишкой совершил, он имеет право спокойно жить, работать, любить, и место в жизни ему найдут замечательное, зачем же с ним возились все эти послевоенные годы, дали ему такое образование…
Часовой не сделал ни шага.
– Волчонок! – позвал его кто-то издалека.
Часовой укоризненно посмотрел в ту сторону.
Поняв, что спорить с ним бесполезно, его оставили в покое.
Сперва он жил себе и жил, работал на случайной работе. Должен был наступить час, когда бы он убедился, что никто не придет, и сложил оружие.
Но с ним что-то произошло. В тот миг, когда он понял, что ожидать уже не стоит, а время и возможность изменить жизнь еще имелись… Часовой поудобнее перехватил автомат.
И начал складывать сам для себя сказку о часовом. Тем более, что во дворе под старым каштаном действительно была песочница и галдели дети.
Ему многого в жизни недоставало. И он говорил себе – ведь если он позволит себе взять от жизни капельку любви, крошечку привязанности, не опуская при этом своего автомата, беды не произойдет, он не проворонит опасность. И если он на минуту вообразит себя отцом – а иначе он сойдет с ума, потому что накоплено так много, и не передать этого дальше страшно, – так вот, если он хотя бы на минуту не почувствует себя наставником, защитником, главным человеком в жизни ребенка… пусть даже ребенок давно вырос… Да, так ведь это же не значит, что он покинул пост.
Наверное, было именно так.
А потом мы встретились.
Ему было сорок три. Мне – девятнадцать.
10 мая 1987
