Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Вронский Константин (читать книги .TXT) 📗
Тишина. Мертвая тишина. Оглушительные вопли были убиты ударом прута о колено. Фаддей слышал, как падает на обшлага его мундира снег, такая тишина внезапно воцарилась вокруг.
Все замерли, глядя на Булгарина. Даже Дижу и то поднял залитое кровью лицо. И замер. Снег у него под ногами окрашивался в алый цвет.
А Фаддей продолжал стоять неподвижно перед строем, сжимая в руках поломанный прут.
– Продолжайте! – разрезал тишину голос наполеоновского маршала. – Продолжайте экзекуцию немедленно, иначе я всех пропущу через строй!
Булгарин видел, как Даву вырвал из рук какого-то солдата розгу и направил коня прямо на него. Удар розги пришелся ему по лицу. Жеребец маршала взвился на дыбки. Фаддей попытался отшатнуться, но конское копыто ударило его в бок. И он мешковато рухнул на землю.
– Продолжайте! – крикнул еще раз маршал Даву.
В тот же момент в рядах солдат вновь послышались крики, на Дижу вновь посыпались удары. Вот только Дижу и не думал дальше бежать сквозь строй. Он стоял на месте, позволяя им забить себя. Если так надо, вершите свое дело поскорее.
Его темные глаза глянули на Фаддея. Вот только благодарности в них Фаддей не прочитал. В глазах Дижу плескалась ненависть. Безысходная, отчаянная, всепоглощающая ненависть.
А потом Дижу пошатнулся. Застонал протяжно и рухнул лицом в снег. Кто-то из товарищей презрительно сплюнул ему на спину.
Фаддей осторожно пощупал правую щеку. Полковой лекарь обработал рану и теперь она горела, как сковородка в преисподней. Слава богу, чертов маршал не повредил ему глаз. В такой-то ярости еще как мог. Был бы он тогда одноглазым.
Он сидел на шатком табурете в батальонном лазарете. Рядом с ним на деревянном лежаке валялся Дижу. Без сознания. Когда полковой лекарь Бернье обрабатывал ему раны, беглец потерял сознание. Спина его напоминала поле боя. Поле боя доблестной наполеоновской армии. Сплошное месиво. Бернье конечно же наложил повязки, но бинты мгновенно пропитались кровью. Ирония солдафонов: сначала они залечат спину Дижу а затем продолжат истязание.
Впрочем, полковой лекарь оповестил офицеров, что вряд ли Дижу быстро оправится, может, те еще и отменят наказание.
Фаддей попытался устроиться на табурете поудобнее. Какое там. Хорошо ему жеребец маршальский бок припечатал. Маршал-то не дурак конем врагов стаптывать. Теперь вся нога Булгарина состояла из сплошной пульсирующей боли.
Эх, и что на него нашло? То, что он отказался участвовать в избиении Дижу, офицеры уж точно на заметку возьмут. Пророческие слова Мишеля вновь зашелестели в ушах: тому, кто противопоставляет себя капралам, быстро конец приходит. Надобно хитрее быть, иначе желание вырваться на свободу иной стороной обернется. Возможно, уже обернулось… И все же! Правильно он сделал, что отказался избивать Дижу. По совести так-то.
Но когда Дижу рухнул посредь плаца, в его глазах сверкала ненависть. Почему, господи, почему? Не слишком ли уж горд сей Дижу, эвон, никак помощи принимать не желает. Правду про него Мишель-то рассказывал. Вот он, значит, какой, Дижу этот: гордый молокосос. Посмотрим, как он запоет, когда очухается.
Гордый али не гордый, а Дижу отыскал лазейку, через которую выбрался на свободу, и он, Фаддей, обязательно должен расспросить его обо всем. Пусть-ка Дижу ему расскажет, в чем ошибка его состояла, на чем он проштрафился и в лапы этим угодил. Коли уж он и в самом деле столь гордый, может, вновь убежать захочет. Вдвоем-то бежать веселее будет.
Два темных глаза пристальнейшим образом ожгли Фаддея взглядом.
О-ля-ля! Очнулся никак Дижу. Он лежал на животе, уткнувшись подбородком в сцепленные руки.
– Болит?
– Что болит? – неохотно отозвался Дижу.
– Ну, как же, твоя спина…
Дижу демонстративно закрыл глаза.
– Такие раны… Это ведь не прыщик на заднице, – слабо улыбнулся Фаддей.
Дижу вновь приоткрыл глаза и враждебно глянул на Фаддея.
– Люди добрые, помогите! Никак меня вместо лазарета к сумасшедшим упрятали?
Фаддей лишь пожал плечами.
– Вполне возможно. Кто ж здесь не сумасшедший…
Дижу помолчал.
– Мда, я тоже задумался, экая глупость выскакивать из строя и ломать розгу, – произнес он спустя довольно долгое время. – Но если вспомнить, что всяк здесь безумен… А тебе что, казнь скучноватой показалась?
– Кажется, ты огорчен тем, что я не стал бить тебя. Ты оскорблен?
– Ого-го, – фыркнул Дижу. – Нет, не оскорблен. Но, скажем так, я не ожидал подобной выходки.
– Просто я надеялся, что в случае чего ты тоже окажешь мне подобную услугу.
– Услугу?
– Может же случиться и такое, – вздохнул Фаддей, – что меня тоже сквозь строй прогонят. Вот я и подумал, раз я не ударил тебя, то и ты меня тоже не ударишь.
– А тебя-то с чего бы сквозь строй прогонять? За то, что ты в экзекуции участвовать отказался, что ли?
– Ну, положим, за это сквозь строй не погонят. Надеюсь. А вот за то же самое, что и тебя…
Дижу даже приподнялся на лежаке, чтобы пристально глянуть на Фаддея.
– Ты… ты хочешь бежать?
– Да, я очень хочу бежать.
– Ну, так забудь об этом! – с тихим стоном Дижу вновь рухнул на лежак.
– Но почему? – выкрикнул Фаддей.
Несмотря на боль, Дижу вновь приподнялся на локтях.
– Да потому, что это невозможно! Если б была хоть маленькая возможность, я бы тут сейчас не лежал. Вот так-то!
– Но ведь ты вырвался. Они не могли отловить тебя целых два дня.
– И что? Что мне с того сейчас? Или меня новой спиной наградят?
Фаддей замотал головой.
– Послушай, я ведь не знаю, что с тобой произошло на свободе, не знаю, как они тебя выловили. Меня, впрочем, тоже… выловили.
– То есть как это – выловили?
– Я хотел в Речь Посполитую перебежать прежде, чем в рекруты попаду. Вот они меня на границе и сцапали…
– Так, кажется, здесь и впрямь лазарет для неудачников… – хмыкнул Дижу почти весело.
– Ничего, бог троицу любит…
– Нет.
– Что значит – нет?
– Нет, как и обычно, означает всего лишь «нет». Сиречь категорический отказ. Нет, если ты думаешь, что я убегу вместе с тобой. И нет, если ты думаешь, что у тебя одного все получится.
– Когда я сегодня увидел тебя в первый раз, мне показалось, что так быстро ты не сдашься…
– А у меня спина тогда еще целая была, дружок. К тому же я не быстро сдался, а лишь после того, как перенес кое-что. Когда на кону собственная шкура…
– На войне она тоже будет стоять на кону. И вот там-то ты уже не сможешь спастись.
– Но ведь сейчас нет никакой войны!
– Все может измениться. И тогда бежать будет слишком поздно.
Дижу спрятал лицо в ладонях.
– Убегая, я думал точно так же, как ты, – глухо произнес он. – Но теперь-то думаю, что скорее уж выживу, оставшись здесь. И поэтому я остаюсь. А ты, конечно, волен уходить.
– Вот именно так я и сделаю.
– Все равно ничего у тебя не получится.
Фаддей тяжело вздохнул.
– Это почему же ты так в том уверен?
– Потому что они удвоили караулы. И не только перед казармой, но и у городских ворот.
– А еще почему?
Дижу попытался приподняться. Деревянный лежак жалобно заскрипел. Пальцем Рудольф ткнул в сторону окна.
– Потому что на улице стоят чертовски сильные морозы! – выдохнул он. – Попробуй развести огонь, когда тебя преследуют! А жратва? Ничего не жрать слишком непросто, дружок. Тебя гонят, как какую-то дичь по сугробам, ты никогда точно не знаешь, где ты сейчас, потому что нельзя тебе ни с одной душой человеческой и словом перемолвиться. И в конце концов они изловят тебя, – со стоном Дижу вновь опустился на лежак.
Фаддей запустил руки в волосы. Ведь правду, правду говорил Дижу! Но как не попытаться? Попытаться бежать, несмотря на все преграды! Зазорно ему, русскому человеку, служить проклятому корсиканцу!
Дверь распахнулась.
На пороге лазарета стоял полковой лекарь Бернье. Интересно, что-то он на хвосте принес? Что будет с ними? С Дижу? С ним самим?
