Пустой Трон (ЛП) - Корнуэлл Бернард (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
- Церемония скоро закончится, - участливо сказал Финан, подумав, что мое ворчание вызвано болью.
- Попросить медовухи, господин? - спросил меня обеспокоенный Осферт. Он был одним из бастардов короля Альфреда и самым порядочным человеком, когда-либо жившим на этой земле. Я всегда гадал, каким королем стал бы Осферт, если бы родился от законной жены, а не от какой-то перепуганной служанки, задравшей юбку перед королевскими причиндалами. Из него вышел бы прекрасный король, справедливый, мудрый и честный, но Осферт был навсегда заклеймен низким рождением. Его отец пытался сделать из него священника, но сын упрямо выбрал путь воина, и мне посчастливилось иметь его в числе своих друзей.
Я закрыл глаза. Монахи распевали, а один из колдунов размахивал цепью с чашей из металла на конце, распространяя дымок по всей церкви. Я чихнул, и меня пронзила боль, затем у дверей послышалась неожиданная суматоха, и я подумал, что, должно быть, прибыл Этельред, но когда приоткрыл один глаз, то увидел, что это был епископ Вульфхед с кучкой вилявших у его ног хвостами священников.
- Если где-либо затевается недоброе, - сказал я, - то ищи там этого ублюдочного любителя сисек.
- Не так громко, господин, - пристыдил меня Осферт.
- Любитель сисек? - спросил Финан.
Я кивнул в ответ.
- Так мне сказали в "Снопе пшеницы".
- О, нет! Нет! - вымолвил потрясенный Осферт. - Это не может быть правдой. Он женат!
Я рассмеялся и вновь закрыл глаза.
- Тебе не следует так говорить, - сказал я Осферту.
- Почему, господин? Это всего лишь пустые сплетни! Епископ женат.
- Тебе не стоит так говорить, - объяснил я, - потому что мне ужасно больно смеяться.
Вульфхед был епископом Херефорда, но проводил большую часть времени в Глевекестре, потому что именно там находилась обширная казна Этельреда. Вульфхед ненавидел меня и сжег мои амбары в Фагранфорде, попытавшись изгнать меня из Мерсии. Он был не из числа жирных священников, напротив, тощ как острие клинка, с суровым лицом, на коем изобразил улыбку, когда заметил меня.
- Мой дорогой лорд Утред, - приветствовал он меня.
- Вульфхед, - неприветливо отозвался я.
- Мне доставляет удовольствие видеть тебя в церкви, - сказал он.
- Но только не вид вот этого, - сплюнул один из сопровождавших его священников, и открыв глаза, я заметил, что он указывает на молот, что я носил на шее. Амулет Тора.
- Осторожней, священник, - предупредил я его, хотя и был слишком слаб, чтобы ответить на его наглость.
- Отец Пенда, - предложил Вульфхед, - давай помолимся, чтобы Господь убедил лорда Утреда выбросить свои языческие погремушки. Господь внемлет нашим молитвам, - обратился он ко мне.
- Неужели?
- И я молился о твоем выздоровлении, - соврал он.
- Как и я, - ответил я, коснувшись молота Тора.
Вульфхед туманно улыбнулся и отвернулся. Его священники, как утята, гуськом последовали за ним, все, кроме юного отца Пенды, который, нахохлившись, стоял рядом с нами.
- Ты бесчестишь Христову церковь, - громко объявил он.
- Проваливай, святой отец, - посоветовал ему Финан.
- Это кощунство! - завопил священник, сорвавшись на крик и указывая на мой молот.
Люди, обернувшись, смотрели на нас.
- Кощунство перед Богом, - продолжал отец Пенда и наклонился, чтобы сорвать с меня молот. Я схватил его за черную рясу и притянул к себе, но усилие отдалось острой болью в левом боку. Ряса священника была сырой и отдавала навозом, но толстая шерсть скрыла мою болезненную гримасу, когда меня потревожила рана в боку. Я почти задыхался, но затем Финану удалось отбросить от меня священника.
- Кощунство! - не унимался отец Пенда, когда его оттолкнули назад. Осферт приподнялся, чтобы помочь Финану, но я остановил его, дернув за рукав. Пенда вновь рванулся ко мне, но двоим из его дружков-священников удалось схватить его за плечи и оттащить в сторону.
- Глупец, - буркнул Осферт, - но он прав. - Тебе не следует носить молот в церкви, господин.
Я вжался в стену, пытаясь размеренно дышать. Боль накатывала волнами, переходя от острой к ноющей. Когда-нибудь придет ей конец? Я устал от нее, возможно, именно боль притупляла мои мысли.
Я размышлял о том, что Этельред, лорд Мерсийский, умирал. Это было вполне очевидно. Воистину было чудом, что ему удалось протянуть так долго. Но нет никаких сомнений, что витан созвали, дабы решить, что произойдет после его смерти. Я только что узнал, что олдермен Этельхельм, тесть короля Эдуарда, прибыл в Глевекестр. В церкви его не было, по крайней мере, я его не видел, а его трудно было не заметить - огромного, жизнерадостного и громогласного. Мне нравился Этельхельм, но я ему ни капельки не доверял. А он прибыл на витан. Откуда я об этом узнал? Да просто отец Пенда, брызжущий слюной священник, был моим человеком. Пенда находился у меня в услужении, и когда я подтащил его к себе, он шепнул мне на ухо:
- Этельхельм здесь. Прибыл нынче утром, - он принялся и еще что-то шептать, но его оттолкнули.
Я слушал пение монахов и бормотание священников, собравшихся вокруг алтаря, где большое золотое распятие отражало свет ароматических свечей. Алтарь был священным местом, и внутри лежал массивный серебряный гроб с блестевшими на нем вставками из горного хрусталя. Один лишь гроб, должно быть, не уступал в стоимости церкви, а стоило нагнуться и внимательно вглядеться через хрусталь, то можно было смутно различить скелет на ложе из дорогого голубого шелка. По особым дням гроб открывали и выставляли скелет напоказ, и мне рассказывали о чудесах, случившихся людьми, заплатившими за прикосновение к желтым костям. Чудесным образом излечивались нарывы, исчезали бородавки, а калеки обретали способность ходить, и всё потому, что, как считалось, мощи принадлежат Святому Освальду, и если все эти слухи верны, то это само по себе было чудом, ведь это я нашел кости.
Они, должно быть, принадлежали какому-нибудь безвестному монаху, хотя насколько я знал, останки могли принадлежать и свинопасу. Но когда я сказал об этом отцу Кутберту, он ответил, что не единственный свинопас стал святым. Христиан не одолеешь.
Помимо тридцати или сорока священников в церкви собралось по крайней мере сто двадцать человек, все стояли под высокими стропилами, где летали воробьи. Этой церемонией в церкви пригвожденный бог должен был благословить результаты работы витана, так что не стало неожиданностью, когда епископ Вульфхед произнес мощную проповедь о том, как мудро прислушиваться к совету трезвых людей, добрых людей, старейшин и правителей.
- Пусть к старейшим относятся с удвоенным уважением, - увещевал он, - потому что это слово Божье!
Может, так и оно было, но в устах Вульфхеда это означало, что людей призвали не давать советы, а, скорее, согласиться с тем, что уже было решено между епископом, Этельредом и, как я только что узнал, Этельхельмом из Уэссекса.
Этельхельм являлся самым богатым человеком Уэссекса после короля, своего зятя. Ему принадлежали огромные участки земли, а его воины составляли почти треть армии западных саксов. Он был главным советником Эдуарда, и его неожиданное присутствие в Глевекестре наверняка означало, что Эдуард Уэссекский решил, чего хочет от Мерсии. Должно быть, он послал Этельхельма объявить решение, но и Эдуард, и Этельхельм знали, что Мерсия горда и вспыльчива. Мерсия не примет Эдуарда как короля так просто, он должен предложить что-то взамен, но что? Правда, Эдуард мог запросто объявить себя королем после смерти Этельреда, но это спровоцировало бы смуту, даже откровенное противостояние. Эдуард, я был уверен, хотел, чтобы Мерсия умоляла, и поэтому послал Этельхельма, добродушного Этельхельма, щедрого Этельхельма, общительного Этельхельма. Всем нравился Этельхельм. Мне нравился Этельхельм, но его присутствие в Глевекестре предвещало беду.
Мне удалось подремать во время большей части проповеди Вульфхеда, а затем, после того как хор пропел нескончаемый псалом, Осферт и Финан помогли мне выйти из церкви, а мой сын принес Вздох Змея и костыли. Я преувеличивал свою слабость, опираясь в основном на плечи Финана и шаркая ногами. Главным образом это было притворством, но не совсем. Я устал от боли, устал от вонючего гноя, что сочился из раны. Несколько человек остановились, чтобы выразить свое сожаление по поводу моего внешнего вида, и некоторые симпатии были подлинными, но многие получали очевидное удовольствие от моей уязвимости. До ранения они боялись меня, теперь же могли спокойно презирать.
