Римский орел - Скэрроу Саймон (читаем книги онлайн .TXT) 📗
В складском помещении на миг потемнело, через порог шагнул центурион Бестия. Какое-то время он стоял, пренебрежительно постукивая кончиком трости по наголенникам, потом рявкнул:
– Смирно!
Гомон и гогот вмиг прекратились, новобранцы попятились к стенам. Бестия презрительно фыркнул:
– В жизни не видел столько никчемного неповоротливого бабья. Ну-ка, девочки, живо на улицу! Там посмотрим, как с вами быть.
Рассвет разогнал тучи, моросящий дождь прекратился, и сквозь туманную пелену проглянуло солнце. Утренний воздух был свежим, бодрящим, и Бестия с удовольствием втянул его в грудь. Военный лагерь начинал жить привычной, хлопотливой дневной жизнью, пора и ему заняться муштрой новичков.
Что-что, а гонять распустех Бестия любил и с наслаждением играл роль грубого, сурового, жесткого, как кремень, отца-командира, время от времени подпуская нотки заботливости в площадную брань. Он хорошо знал, что постепенно эти молокососы станут и впрямь тянуться к нему, как к отцу. Правда, не все, но таких ожидала очень и очень невеселая жизнь.
Бестия оглядел ряды новобранцев, и его грозный пристальный взгляд тут же уперся в долговязого недоноска, что был на голову выше других. Он вмиг признал в нем позавчерашнего грамотея и, поморщившись, выкрикнул:
– Ты! – Трость его, описав в воздухе полукруг, поддела нашивку на плече умника. – Ты, сукин сын, «У меня-есть-письмо»! Что это за хреновина, а?
Катон вздрогнул.
– Не могу знать, командир.
– Не можешь знать? А почему же, тупица? Сколько ты пробыл в лагере? День? Полтора? И все еще не разбираешься в знаках различия? – Он сердито нахмурился. – Какой же ты после этого, в задницу, будешь солдат?
– Я не знаю, командир. Я…
– Не сметь пялиться на меня! – заорал Бестия, брызжа слюной. – Подними свои зенки. И смотри только прямо перед собой! Всегда! Ты меня понял?
Катон вытянулся и отчеканил:
– Так точно, командир.
– А теперь отвечай, какого хрена ты нацепил знак оптиона?
– Я оптион, командир.
– Что? – взревел, опешив, центурион. – А ты не бредишь? Где это слыхано, чтобы хренов молокосос за ночь дослужился до оптиона?
– Вообще-то меня произвели в оптионы еще вчера, командир, – ответил Катон.
– Сегодня, значит, оптион, завтра центурион, послезавтра трибун, а потом кто? Император?
– Прошу прощения, командир, – произнес тихо стоявший позади Бестии инструктор. – Этот малый и впрямь оптион.
– Кто? – Бестия ткнул пальцем в Катона. – Этот хилятик?
– Боюсь, что так, командир. Внеочередным назначением он занесен в списки нижних чинов по приказу легата. – Инструктор протянул центуриону покрытую воском табличку.
– Квинт Лициний Катон. Оптион, – прочел Бестия вслух и повернулся к задохлику: – Вот, стало быть, что за письмо ты привез! От своих долбаных покровителей в Риме? Ну так знай, тут они тебе не помогут. Будь ты хоть тысячу раз оптион, но на плацу к тебе будут относиться точно так же, как к остальным. Понял?
– Так точно, командир.
– А на деле, – Бестия доверительно подался вперед, – ты теперь будешь взят на заметку, засранец. Должность тебе досталась не по заслугам, и я лично стану приглядывать, как ты оправдываешь свое назначение.
Он развернулся, привстал на носках и проорал замершим новобранцам.
– Первый урок, бабье. Основа основ: стойка «смирно». Десятники уже расставили вас в четыре шеренги. Запомните, кто где стоит. И всякий раз по команде строиться занимайте свои места. Без толкотни и без суеты. Вы – легионеры, а не стадо баранов. Стойка «смирно» для невооруженных солдат выглядит так.
Бестия опустил свою трость, выпятил грудь и застыл, отведя плечи назад, вскинув подбородок и плотно прижав к бедрам руки.
– Все видели? – спросил он после паузы. – А сейчас поглядим, как это выйдет у вас.
Новобранцы принялись неуклюже копировать его позу. Все очень старались, и это понравилось Бестии. Как только десятники заставили самых тупых подобрать животы, он почти довольным тоном продолжил:
– Следующий урок. Взгляд солдата в строю должен быть устремлен лишь вперед. Не вверх, не вниз, не в сторону, вашу мать, а вперед! Что бы ни случилось. Когда я говорю: что бы ни случилось, понимать меня нужно буквально. Ваши глаза должны оставаться недвижным, даже если перед строем пройдется сама Венера в сопровождении целой оравы голозадых девиц. Понятно? Я вас спрашиваю, понятно?
Новобранцы вздрогнули и что-то выкрикнули, но очень невнятно и вразнобой.
– Громче! Не слышу, мухи сонные! А ну-ка еще раз!
– Так точно! – проорали солдаты.
– Уже лучше. – Бестия улыбнулся. – Вы теперь не какой-нибудь сброд, а единое целое, зарубите себе на носу. И делать отныне вы все будете как один: ходить, говорить, даже думать. Сейчас мы отправимся в оружейную. Ну-ка, с левой ноги и все разом – вперед шагом марш! Левой! Правой! Левой! Правой! Ать-два-три! Ать-два-три!
Подчиняясь команде, новобранцы, поджимаемые с флангов десятниками, зашагали по плацу. Все они опять очень старались, хотя мало кому из них удавалось держать четкий строй. Катон, впрочем, мог бы приладиться к общему ритму, но ему сильно мешал преуспеть в том шагающий впереди Пульхр, коротконогий и, как медведь, косолапый. «Мы с ним слишком разные, чтобы двигаться слаженно», – подумал Катон и тут же, словно в подтверждение своей мысли, задел носком сапога лодыжку мрачно сопящего перуджийца.
– Дерьмо! – злобно вскричал тот, сбившись с шага. – Осторожней, ублюдок!
– Молчать! – приказал один из десятников. – Никаких разговоров в строю! Эй, жирный боров, проснись! Иначе я буду гонять тебя до вечерней поверки!
Плотный, приземистый Пульхр быстро выправил шаг, но, улучив мгновение, прошипел:
– Ты заплатишь за это, приятель.
– Извини, – прошептал покаянно Катон.
– Засунь свои извинения себе в жопу.
– Это вышло случайно.
– Дерьмо!
– Но…
– Заткни свою пасть, не то будет хуже.
«Ну и видок у этих ребят», – беззлобно подумал Макрон, наблюдая за суетой в оружейной. Новобранцы, получившие боевые кинжалы, кольчуги и шлемы, очень приободрились, но тут же скисли, когда им выдали деревянные тренировочные мечи.
– Все время одно и то же, а? – усмехнулся он, глянув на старика-ветерана.
– А, сосунки, – махнул рукой тот. – Много спеси и мало мозгов. Все, как один, обалдуи.
– Можно подумать, ты был в их годы другим? – возразил Макрон, поднося к губам чашу.
– Я уж не помню. – Сцевола коротко сплюнул. – Скажи-ка мне лучше, зачем ты пришел? Я тебя вижу раз в год, не чаще. Последний раз, когда мы с тобой выпивали, ты числился рядовым, а теперь – фу-ты ну-ты! – центурион, хрен доссышь до макушки. – Он поднял голову. – Ежели ты приперся покрасоваться, то попал не туда. Тут таких петушков видали-перевидали.
– Что ты, старый, – Макрон улыбнулся. – Я и в мыслях того не держал. Разве я не могу прийти просто так? Посидеть, поболтать, оказать тебе уважение?
– Оказать уважение! – презрительно фыркнул Сцевола. – Не хитри, я ведь знаю, каким ветром тебя сюда занесло.
– И каким же?
– Думаю, ты хотел бы взглянуть на реестр заказов.
– Вовсе нет. – Макрон поднял фляжку и долил вина в обе чаши. – Я ничего и не слышал про этот реестр.
– Значит, ты один такой в легионе. – Сцевола шатнулся, но ухватил свою чашу твердой рукой и осушил ее, не пролив ни капли. – Все тут крутятся, но я молчу. Приказ есть приказ, понимаешь?
– Да, приказ есть приказ, – согласился с глубокомысленным вздохом Макрон, делая вид, что уже перебрал, хотя пил лишь для виду. – Сниматься с места, такая возня… хотя, знаешь, эта Германия давно мне обрыдла. Зимой стужа, летом жарища, а вместо вина тут все хлещут какое-то пойло.
Последнее заявление имело целью подчеркнуть тот факт, что он, Макрон, потчует старика не какой-то галльской кислятиной, а отменным фалернским. Сцевола промолчал, но покосился на свою чашу, и Макрон тут же наклонил над ней горлышко фляги.
