Приключение Питера Симпла - Марриет Фредерик (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗

— Оставьте корабль, сэр.

Я снова снял шляпу, спустился в бот и отчалил.

Прибыв в Саллипорт, я привез свои вещи в гостиницу «Голубые Столбы», вынул то, в чем наиболее нуждался, снял свой форменный мундир и опять стал джентльменом на свободе. Я нанял место в почтовой карете до городка, находящегося на полпути к дому, написал благодарственное письмо с вложением нескольких банковских билетов моему адвокату, а потом сел и написал длинное послание О'Брайену, извещая его обо всем случившемся.

Отослав письмо О'Брайену в адмиральскую контору, я решил пообедать. Но не мог ничего есть. Наконец в семь часов вечера сел в почтовую карету. Я чувствовал себя нездоровым: сильная лихорадка и страшная головная боль мучили меня; но я помышлял только о сестре.

Мне стало еще хуже, когда мы прибыли в пункт назначения. Однако я пробыл в нем не более часа. Карета, в которую я пересел, направлялась к местечку, находящемуся в сорока милях от нашего дома, а оттуда я решил добраться до него проселками. К вечеру на следующий день я прибыл на место, нанял кабриолет и отправился домой. Я едва мог держать прямо голову, до того был болен. Прислонясь к углу кабриолета, впал в какую-то дремоту, так как не мог спать из-за сильной боли в голове и висках.

Было около девяти часов вечера, когда мы очутились на страшно ухабистой дороге, тряской до крайности. Это усиливало мои страдания. Вдруг двое каких-то людей остановили кабриолет и вытащили меня вон. Один стоял возле меня, а другой обшаривал экипаж. Извозчик, казалось, был с ними заодно. Он спокойно оставался на козлах, и лишь только они вытащили все мои вещи, повернул назад и уехал. Забрали все, что было на мне, оставив только брюки да сорочку, и после короткого совещания приказали идти в направлении, по которому я ехал, притом поторапливаться, грозя, в противном случае, размозжить мне голову из пистолета. Я исполнил их требование, считая себя счастливым, что отделался тек дешево.

Я все еще находился милях в тридцати от дома. Но, несмотря на нездоровье, считал себя способным пройти их пешком. Я шел всю ночь, но подвигался очень медленно, шатаясь от одной стороны дороги к другой и по временам садясь отдохнуть на обочине. Заря занялась, и я заметил недалеко от себя жилище. Туда я и направил свои шаткие шаги. Лихорадка свирепствовала, голова готова была треснуть от боли. Я дотащился до скамейки возле маленького, чистенького домика, находившегося у дороги. У меня осталось смутное воспоминание, что будто кто-то подходил ко мне, брал меня за руку. Но далее ничего не помню. Не раньше как спустя несколько месяцев, я узнал о том, что теперь рассказываю. Владелец домика был армейский поручик, вышедший в отставку по ранениям. Он человеколюбиво принял меня, уложил в постель и тотчас же послал за лекарем. Я лишился чувств, и им никак нельзя было узнать, кто я таков. Карманы мои были пусты и только по метке на белье они узнали, что имя мое Симпл. Три недели пробыл я то в бреду, то без чувств. В бреду я говорил о лорде Привиледже, О'Брайене и Селесте. Мистер Селуин, офицер, так заботливо ко мне отнесшийся, зная, что Симпл родовое имя лорда Привиледжа, тотчас же написал милорду, что один молодой человек по имени Симпл, упоминающий в бреду о нем, о капитане О'Брайене, находится в опасном положении в его доме, и так как он полагает, что это родственник милорда, то счел нужным уведомить об этом.

Дядя мой, догадываясь, что это, должно быть, я, решил воспользоваться таким благоприятным случаем и завладеть мной. Он написал мистеру Селуину, что будет у него дня через два, и в то же время благодарил за заботу о его племяннике, обещая возместить любые издержки. Когда прибыл мой дядя, кризис болезни уже миновал. Но от крайней слабости я все еще находился в бесчувственном состоянии. Он поблагодарил мистера Селуина за его попечение обо мне, которое, впрочем, заметил он, вероятно, бесполезно, потому что здоровье мое с каждым годом портится, и он опасается, что под конец я впаду в хронический лунатизм.

— Его несчастный отец умер в таком же состоянии, — продолжал дядя, проводя рукой по глазам, как бы в большом волнении. — Я привез с собой своего доктора, чтобы узнать, можно ли его перевезти. Я не успокоюсь, пока не получу возможности быть при нем днем и ночью.

Доктор (не кто иной, как лакей дяди) взял мою руку, пощупал пульс, взглянул мне в глаза и решил, что меня легко можно перевезти и что я скорее выздоровлю в более свежем воздухе. Разумеется, мистер Селуин не противоречил. Меня, бесчувственно лежавшего на кровати, одели и перенесли в карету. Удивительно, как я не умер, будучи в таком положении поднят с постели. Но, видно, так было угодно Богу. Случись так, мой дядя был бы рад больше, чем если бы я выздоровел.

Когда меня поместили в карете, дядя еще раз поблагодарил мистера Селуина, попросил его сказать, сколько следует заплатить, написал порядочный вексель для лекаря, который меня лечил, и, сев в карету, уехал со мной, все еще находившимся без сознания. Впрочем, я был не так бесчувственен, чтобы не замечать передвижения и не слышать грохота колес.

Несколько дней спустя (о путешествии я ничего не помню) я обнаружил, что лежу в постели, в темной комнате со связанными руками. Я собрался с мыслями и припомнил все, что случилось со мной до той минуты, как я лег при дороге. Где я теперь? Комната была темная, я был уверен, что посягал на свою жизнь, иначе; мне не связали бы рук. Я полагал, что находился в горячке и бреду, и теперь только выздоровел.

Я целый час размышлял о том, каким образом оставлен здесь один, как вдруг дверь комнаты отворилась.

— Кто здесь? — спросил я.

— А, — вы опомнились, — произнес грубый голос, — ну, так я вам дам немного свету.

Он открыл ставень, закрывавший окно, и в комнату потоком вторгнулся луч света, ослепивший меня. Я закрыл глаза и раскрывал их постепенно, приучаясь к свету. Оглядев комнату, я увидел голые стены, окрашенные белой краской, и окно, загороженное железной решеткой.

— Где я? — спросил я с ужасом у вошедшего человека.

— Где? — отвечал он. — В Бедламе! note 32

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Удар был слишком силен, и я без чувств упал на подушку. Когда я очнулся, смотрителя уже не было, и я нашел у кровати кувшин воды и кусок хлеба. Я выпил воду. Она произвела на меня удивительное действие. Я почувствовал, что могу встать; руки мои за время обморока были развязаны. Поднявшись на ноги, я, шатаясь, подошел к окну: яркое солнце, прохожие, дома — все выглядело так весело, а я пленник в сумасшедшем доме. Ужели я сходил с ума? Поразмыслив, я решил, что, вероятно, это так и было и что меня заключили сюда люди, ничего не знавшие обо мне. Мне и в голову не приходило, что в этом была вина дяди. Я бросился на постель и облегчил сердце слезами.

Около полудня ко мне вошли врачи в сопровождении смотрителя и прочих слуг.

— Что он, смирен?

— Ах, Боже мой! Как ягненок, сэр, — отвечал человек, входивший перед тем в мою комнату.

Я заговорил с врачом, осведомляясь, каким образом и почему меня привезли сюда. Он отвечал ласково, даже льстиво, уверяя, что я тут по желанию моих друзей, что обо мне будут заботиться, что, по его мнению, пароксизм мой случайный, и, если я буду тих, мне окажут всевозможное снисхождение; что он надеется, я скоро выздоровлю и буду отпущен. Я сказал ему, кто я такой и каким образом заболел. Доктор покачал головой и посоветовал мне как можно больше лежать.

Впоследствии я узнал, что дядя заключил меня сюда под предлогом, что я помешался на мысли, будто бы мое имя Симпл и я наследник его титула и имени; что иногда я беспокою его, врываясь в дом и оскорбляя слуг, но, впрочем, в других отношениях безвреден, что мой пароксизм обыкновенно кончается сильной лихорадкой и что он желает, чтоб я остался в больнице, более из опасения какого-нибудь несчастия, чем из недоброжелательства ко мне.