Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Дорогой господин Беккер, я бесконечно благодарна вам за предложение, — ответила Луиза, — но вы знаете, никаких дел, особенно денежных, я не касаюсь: всем ведает муж. В этот час — вам ведь известны привычки кавалера — он, вероятно, беседует, стоя на своей лесенке, с его королевским высочеством принцем Калабрийским; следовательно, если вы желали повидаться с господином Сан Феличе, вам надо было бы направиться в дворцовую библиотеку, а не сюда. К тому же присутствие престолонаследника куда лучше, чем мое, оправдывало бы ваш парадный костюм.
— Как вы жестоки, сударыня, к человеку, столь редко имеющему случай приветствовать вас! Разве мог он не поспешить воспользоваться такой возможностью?
— А разве, — возразила Луиза самым простодушным тоном, — кавалер не говорил вам, господин Беккер, что мы всегда дома по четвергам от шести до десяти вечера? Если он забыл сказать вам об этом, — говорю вместо него я, если же вы просто забыли — напоминаю.
— Сударыня! Сударыня! — воскликнул Андреа. — Будь на то ваша воля, вы составили бы счастье человека, любившего вас, а теперь он может только преклоняться перед вами.
Луиза обратила на него спокойный взор своих черных глаз, ясных, как алмаз Нигритии, потом подошла и протянула ему руку.
— Господин Беккер, — сказала она, — когда-то вы оказали мне честь, попросив у Луизы Молина руку, которую ныне протягивает вам жена кавалера Сан Феличе. Если бы я позволила вам пожать ее не только как другу, это значило бы, что вы ошиблись во мне и обратились к женщине, недостойной вас; отдать предпочтение кавалеру, а не вам побудила меня не мимолетная прихоть; он в три раза старше меня, в два раза старше вас; я предпочла его потому, что была полна дочерней благодарности к нему; каким он был для меня два года назад, таким остается и теперь. Будьте же и вы тем, кем кавалер, весьма уважающий вас, предложил вам быть, то есть моим другом, и докажите, что вы достойны этой дружбы. Вы докажете это, если никогда не станете напоминать об обстоятельствах, когда мне пришлось обидеть отказом — впрочем, без тени недоброго чувства — благородное сердце, в котором теперь не должно оставаться ни злобы, ни надежды.
Потом, с достоинством сделав реверанс, она прибавила:
— Кавалер будет иметь честь посетить вашего отца и даст ему соответствующий ответ.
— Вы не позволяете ни любить вас, ни боготворить, — ответил молодой человек, — но вы не можете запретить восхищаться вами.
И он удалился, благоговейно поклонившись и подавив вздох.
Что же касается Луизы, она, едва заслышав шум удаляющейся кареты Беккера и не сознавая в своей молодой наивности, насколько ее поведение противоречит морали, которую она только что сама проповедовала, бросилась в коридор и вернулась в комнату раненого живо и легко, словно птичка, возвращающаяся в свое гнездо.
Прежде всего она, разумеется, обратила взор на Сальвато.
Юноша лежал с закрытыми глазами, он был очень бледен, а на лице, неподвижном, как у мраморной статуи, читалось жестокое страдание.
Луиза, взволнованная, подбежала к нему, но он, против обыкновения, не открыл глаз при ее появлении.
— Вы спите, друг мой? — спросила она по-французски и тут же, охваченная тревогой, которую нельзя было не заметить, вскричала: — Или вам дурно?
— Я не сплю, и мне не дурно; не беспокойтесь, сударыня, — отвечал Сальвато, открыв глаза, но не глядя на нее.
— «Сударыня»! — повторила Луиза в недоумении. — «Сударыня»!
— Но я страдаю, — продолжал молодой человек.
— От чего?
— Все дело в моей ране.
— Вы обманываете меня, мой друг… Я ведь изучила ваше лицо за три дня, когда вам было очень плохо. Нет, вы страдаете не от раны, здесь кроется что-то другое.
Сальвато покачал головой.
— Скажите мне тотчас же, чем вы расстроены? — воскликнула Луиза. — Я так хочу!
— Вы этого хотите? — спросил Сальвато. — Вы понимаете, чего вы хотите?
— Да, это мое право. Ведь врач сказал, что я должна оберегать вас от всякого волнения.
— Ну, раз вы настаиваете… — сказал Сальвато, пристально смотря на молодую женщину, — я ревную.
— Ревнуете? Боже мой, да кого же? — спросила Луиза.
— Вас.
— Меня? — вскрикнула она, ничуть не рассердившись. — Почему? Как? По какому поводу? Чтобы ревновать, нужен повод.
— Почему вас не было целых полчаса, хотя вы должны были выйти отсюда всего лишь на несколько минут? И что вам до этого Беккера, с какой стати ему дается право украсть у меня полчаса вашего присутствия?
Лицо молодой женщины озарилось небесной радостью. Ведь он сказал, что любит, хотя и не произнес этого слова; она склонилась к раненому так близко, что волосы ее почти касались его лица и он ощущал ее дыхание; она ласково смотрела на него.
— Дитя! — произнесла она голосом, исходившим из самой глубины души. — Кто он такой? Что ему здесь надо? Почему он пробыл тут так долго? Сейчас я все вам скажу.
— Нет, нет, нет, — прошептал раненый, — мне больше ничего не надо знать… Благодарю вас, благодарю!
— За что? Почему?
— Потому что ваши глаза уже все мне сказали, любимая моя Луиза! Руку, дайте мне вашу руку!
Луиза протянула раненому руку, и он судорожно припал к ней губами. Из глаз его скатилась слеза и, словно жидкая жемчужина, задрожала на ее руке.
Этот твердый человек прослезился!
Сама себе не отдавая отчета в том, что она делает, Луиза поднесла руку к губам и выпила слезу.
Слеза явилась тем беспощадным и всесильным приворотным зельем, что предсказала ей Нанно.
XXXIX
КЕНГУРУ
Король Фердинанд пригласил Андреа Беккера на обед в Казерту, во-первых, потому что считал такую встречу за городом несомненно менее значительной, чем прием в столице, а во-вторых, потому что он получил из Англии и Рима ценные посылки, о чем речь пойдет дальше. По случаю этого обеда король поторопился с распродажей в Мерджеллине своего улова, который, поспешим отметить, на сей раз особенно польстил его самолюбию и изрядно пополнил его кошелек.
Казерта, названная нами неаполитанским Версалем, в действительности представляет собою здание в холодном и тяжеловесном вкусе середины XVIII века. Неаполитанцы, не бывавшие во Франции, утверждают, что Казерта прекраснее Версаля; те, что ездили во Францию, ограничиваются утверждением, что Казерта так же хороша, как Версаль; наконец, путешественники здравомыслящие, не страдающие баснословным пристрастием неаполитанцев к своей стране, хоть и не ставят Версаль особенно высоко, все же считают, что Казерта не может с ним сравниться. Таково и наше мнение, и мы уверены, что люди хорошего вкуса и знатоки искусства не станут опровергать нас.
До нынешнего замка и Казерты на равнине существовал старинный замок и старинная Казерта, располагавшаяся на холме; от нее сохранились всего лишь три-четыре башни среди разрушенных стен; здесь-то некогда и возвышалась твердыня былых властелинов Казерты; один из последних ее владетелей предал своего зятя Манфреда и отчасти явился виновником его поражения в битве при Беневенто.
Людовика XIV многие упрекали за неудачный выбор местности для Версаля, который называли незаслуженным фаворитом; такой же упрек сделаем мы и королю Карлу III; но у Людовика XIV было хотя бы то оправдание, что он руководствовался благоговейной памятью об отце: ему хотелось сохранить, окружив новыми постройками, прелестный охотничий домик из мрамора и кирпича, принадлежавший покойному королю. Это сыновнее благоговение обошлось Франции в миллиард франков.
У Карла III же никакого оправдания нет. Ничто не вынуждало его в стране, где так много восхитительных уголков, остановить выбор на бесплодной равнине, у подножия невзрачной горы; архитектору Ванвителли, построившему Казерту, пришлось разбить сад вокруг прежнего парка и провести сюда воду с горы Табурно, подобно тому как Реннекен-Свальм вынужден был, наоборот, доставлять воду из реки на гору при помощи установленной в Марли машины.
