Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2 - Дюма Александр (е книги TXT) 📗
– Чудное сердце, – сказал д’Артаньян, – но знаете что: оставьте ваших лошадей здесь, как вы оставили Мушкетона там.
– Почему же?
– Потому что впоследствии…
– Ну?
– Впоследствии, может быть, окажется лучше, что господин Фуке ничего не дарил вам.
– Не понимаю, – отвечал Портос.
– Вам незачем понимать.
– Однако…
– Потом я объясню вам все, Портос.
– Тут какая-то политика, держу пари.
– И самая тонкая.
При слове политика Портос опустил голову; подумав с минуту, он продолжал:
– Признаюсь вам, д’Артаньян, я не политик.
– О да, я ведь отлично это знаю.
– Никто этого не знает. Вы сами сказали мне это, храбрец из храбрецов.
– Что я вам сказал, Портос?
– Что на все свое время. Вы сказали мне это, и я узнал на опыте. Приходит пора, когда получаешь удары шпагой с меньшим удовольствием, чем в былое время.
– Да, это моя мысль.
– И моя тоже, хотя я не верю в смертельные удары.
– Однако вы же убивали?
– Да, но сам ни разу не был убит.
– Отличный довод.
– Итак, я не думаю, что умру от клинка шпаги или от ружейной пули.
– Значит, вы ничего не боитесь?.. Впрочем, может быть, воды?
– Нет, я плаваю, как выдра.
– Тогда, может быть, перемежающейся лихорадки?
– Я никогда не болел лихорадкой и думаю, что никогда не заболею. Но я вам сделаю одно признание. – И Портос понизил голос.
– Какое? – спросил д’Артаньян, тоже понизив голос.
– Я признаюсь вам, – повторил Портос, – что я до смерти боюсь политики.
– Да что вы? – воскликнул д’Артаньян.
– Тише! – сказал Портос громовым голосом. – Я видел его преосвященство господина кардинала де Ришелье и его преосвященство господина кардинала Мазарини; один держался красной политики, а другой – черной. Я никогда не был особенно доволен ни той, ни другой: первая привела на плаху господина де Марсильяка, де Ту, де Сен-Мара, де Шале, де Бутвиля, де Монморанси; вторая – множество фрондеров, к которым и мы принадлежали, дорогой мой.
– К которым, напротив, мы не принадлежали, – поправил д’Артаньян.
– Нет, принадлежали, потому что если я обнажал шпагу за кардинала, то наносил удары за короля!
– Дорогой Портос!
– Докончу. Я так боюсь политики, что, если под всем этим кроется политика, я немедленно возвращаюсь в Пьерфон.
– И вы будете совершенно правы. Но и я, дорогой Портос, терпеть не могу политики, говорю вам напрямик. Вы работали над укреплением Бель-Иля; король пожелал узнать имя талантливого инженера, производившего работу; вы застенчивы, как все люди дела. Может быть, Арамис хочет оставить вас в тени, но я увожу вас и громко заявляю всем о ваших заслугах; король награждает вас – вот и вся моя политика.
– О, такая политика мне по вкусу, – кивнул Портос, протягивая руку д’Артаньяну.
Но д’Артаньян знал руку Портоса; он знал, что рука обыкновенного человека, попав между пятью пальцами барона, не выходила оттуда без повреждений. Поэтому он протянул другу не руку, а кулак. Портос даже не заметил этого. Тотчас же они вышли из дому.
Стража пошепталась немного, было произнесено несколько слов, которые д’Артаньян понял, но не стал объяснять Портосу.
«Наш друг, – сказал он себе, – был попросту пленником Арамиса. Посмотрим, что произойдет, когда этот заговорщик окажется на свободе».
XI. Крыса и сыр
Д’Артаньян и Портос пошли пешком.
Когда д’Артаньян, переступив порог лавки «Золотой пестик», объявил Планше, что г-н дю Валлон путешественник, которому следует оказывать как можно больше внимания, а Портос задел пером шляпы потолок, – что-то вроде тяжелого предчувствия омрачило удовольствия, которые Планше готовил себе на завтра. Но у нашего лавочника было золотое сердце, и, несмотря на внутреннее содрогание, тотчас же подавленное им, Планше принял Портоса сердечно и почтительно.
Портос сначала держался немного натянуто, помня расстояние, отделявшее в те времена барона от торговца. Но мало-помалу он стал вести себя непринужденно, видя, с каким усердием и предупредительностью Планше хлопочет около него.
Особенно оценил он разрешение, или, вернее, предложение, запускать огромные руки в ящики с сушеными и засахаренными фруктами, в мешки с миндалем и орехами, в пакеты со сластями. Вот почему, несмотря на приглашение Планше подняться на антресоли, Портос предпочел просидеть весь вечер в лавке, где его пальцы всегда находили то, что чуял его нос и видели глаза.
Прекрасные провансальские винные ягоды, орехи из Фо-реста и туренские сливы развлекали Портоса в течение пяти часов подряд. Его зубы, как жернова, сокрушали орехи, скорлупу которых он сплевывал на пол, и она трещала под ногами всех, кто проходил мимо. Портос захватывал губами целую гроздь муската в полфунта весом и одним глотком отправлял ее в желудок.
Объятые ужасом приказчики только молча переглядывались, забившись в угол. Они не знали Портоса и никогда до сих пор не видели его. Порода титанов, носивших панцири и латы Гуго Капета, Филиппа-Августа и Франциска I, начинала исчезать. Поэтому они спрашивали себя, не людоед ли это из волшебных сказок, в ненасытном желудке которого исчезнет все содержимое магазина Планше вместе с бочками и ящиками.
Щелкая, жуя, грызя, кусая и глотая, Портос время от времени говорил бакалейщику:
– У вас славная торговля, дружище Планше.
– Он скоро обанкротится, если так будет продолжаться, – ворчал старший приказчик, которому Планше обещал передать магазин. В полном отчаянии он подошел к Портосу, заслонявшему путь к прилавку. Он надеялся, что Портос встанет и это движение отвлечет его от истребления сладостей.
– Что вам угодно, мой друг? – любезно спросил Портос.
– Я хотел бы пройти, сударь, если это не слишком побеспокоит вас.
– Справедливое желание, – сказал Портос, – и оно ничуть не обеспокоит меня.
И с этими словами он схватил приказчика за пояс, поднял на воздух, осторожно перенес через свои колени и поставил на землю. Он произвел эту операцию, улыбаясь все так же благодушно. У бедного малого от страха ноги подкосились, и он беспомощно опустился на мешок с пробками.
Однако, видя кротость великана, он набрался храбрости и сказал:
– Сударь, будьте осторожнее.
– Почему, друг мой? – спросил Портос.
– У вас внутри сейчас загорится.
– Как так? – удивился Портос.
– Все эти пряности разжигают, сударь.
– Какие?
– Изюм, орехи, миндаль.
– Да, но если миндаль, орехи, изюм разжигают…
– Несомненно, сударь.
– То мед освежает.
И, протянув руку к открытому бочонку меда, куда была опущена лопаточка, Портос загреб ею добрые полфунта.
– Мой друг, – сказал он, – теперь я попрошу у вас воды.
– Ведро, сударь? – с наивным видом спросил приказчик.
– Нет, довольно будет графина, – добродушно отвечал Портос.
И, поднеся графин ко рту, как трубач подносит рожок, он одним глотком осушил его. Планше был неприятно поражен; чувства собственника и самолюбие заворочались в его сердце, но поскольку он свято чтил древние традиции гостеприимства, то притворился, что весь поглощен разговором с д’Артаньяном, и повторял без устали:
– Ах, сударь, какая радость!.. Ах, сударь, какая честь!..
– А в котором часу мы будем ужинать, Планше? – спросил Портос. – У меня уже аппетит разыгрался.
Старший приказчик всплеснул руками. Двое других забрались под прилавки, боясь, как бы Портос не потребовал свежего мяса.
– Мы здесь только слегка закусим, – успокоил их д’Ар-таньян, – а поужинаем в поместье Планше.
– Так мы едем в ваше поместье, Планше? – спросил Портос. – Тем лучше.
– Вы окажете мне большую честь, господин барон.
Слова господин барон произвели сильное впечатление на приказчиков, которые усмотрели в невероятном аппетите признак высокого происхождения. Титул успокоил их. Они никогда не слыхивали, чтобы людоеда величали господин барон.
