А завтра — весь мир! (ЛП) - Биггинс Джон (книги полностью TXT) 📗
— Что случилось с кораблем, отче?
— Не могу сказать точно, была такая свалка, и я пропустил большую часть событий, находясь в камере. Утром высадился десантный отряд вашего лейтенанта, и до полудня было тихо. Но потом события начали нарастать снежным комом. Корабельный оркестр репетировал и вдруг заиграл «Марсельезу». Я услышал беготню на палубе над своей головой и даже несколько выстрелов. Через час или около того за мной спустились и выпустили из камеры вместе с моряком, сидевшим в соседней. Все очень извинялись и предлагали отвезти меня на берег, но вскоре забыли об этом, потому что на пляже начали появляться остатки экспедиции вашего капитана.
— Сколько их осталось? Капитана и доктора Пюрклера убили и съели, Масгроув показал мне их головы. И мы насчитали пять или шесть погибших по пути сюда.
— Думаю, большинству удалось сбежать, но только потому, что они мчались, спасая жизнь и бросив всё. Многие были ранены, все старались побыстрее вернуться на корабль. Некоторые даже заходили в воду и пытались плыть, пока ими не заинтересовались акулы. В итоге моряки отправили шлюпки к берегу, чтобы забрать отряд, и заодно отвезли меня. Спасшиеся поднялись на борт, а потом подняли якорь и тут же отплыли.
— У вас есть соображения, куда они могли направиться, отче?
— Никаких, они ничего не сказали. Но у меня сложилось впечатление, что они не намерены оставаться в этих краях.
— А когда здесь будет шхуна, отче?
— Довольно скоро, не более полугода. — Он заметил, как я приуныл. — Да ладно, вы крепкий молодой человек, и время пролетит быстро. Смотрите на это как на приключение, как бедняга Бен Ганн, изгой из «Острова сокровищ».
Отец Адамец был прав, когда говорил, что на островке я в безопасности. Это был маленький, низкий, почти круглый горб из кораллов, метров триста в диаметре, покрытый пальмами и зарослями бамбука. Когда-то здесь хоронили вождей тетуба, и оба племени верили, что остров населен привидениями и злыми духами. Мне не стоило бояться, что они пересекут двести метров воды, отделяющих его от Новой Силезии. Но для заключенного здесь на полгода человека это был все-таки довольно мрачный клочок земли. В тени деревьев расползался сумрак. Тут пахло лихорадкой.
И повсюду на земле торчали пирамидки из кусков коралла. Нет нужды в надгробиях, чтобы напомнить мне — я осужден прожить полгода в одиночестве на кладбище. Отец Адамец сказал, что будет навещать меня раз в месяц в безлунную ночь. Аборигены чрезвычайно суеверны и в безлунные ночи собираются в хижинах, веря, что стоит выйти наружу, как в голову ударит звезда. Он поделился со мной хинином из своих запасов и кое-какими необходимыми инструментами, в остальном я был предоставлен сам себе.
С утра я начал своё пребывание на острове с инспекции «сокровищ», как предписывали «Коралловый остров» Роберта Баллантайна, «Швейцарская семья Робинзонов» Йохана Уайсса и тому подобные (по большей части бесполезные) пособия по выживанию на островах Южных морей. Из одежды на мне были белые парусиновые брюки и китель (и то и другое довольно изодранное), рубашка, носки, трусы, ботинки, левая крага. В карманах нашлись складной нож, огрызок карандаша, ключ от рундука, монетка в десять геллеров. Также я располагал леской, огнивом и тридцатидневным запасом хинина, что оставил мне отец Адамец, но помимо этого у меня имелся лишь флотский штандарт в водонепроницаемом чехле, обернутый вокруг груди во время бегства, плена и спасения.
Подводя итог изложенному — довольно бесполезный набор предметов. Только нож, огниво и леска имели хоть какую-то значимость в теперешнем положении. По крайней мере, еды и воды было в избытке: на островке в изобилии росли кокосы и таро, чуть ближе к морю бил родничок с пригодной для питья водой, а чтобы поймать рыбу, нужно было лишь чуть намочить ноги в проливе между островком и побережьем (к счастью, слишком мелком для акул) и нагнуться, чтобы вытащить ее из воды. Вскоре я уже выпаривал из морской воды соль, чтобы приправить свою безвкусную диету.
Крыша над головой представляла бóльшую проблему. Сезон дождей уже не за горами, и мне предстояло смастерить хоть какое-то жилище. Однако на острове рос бамбук, а отец Адамец в следующий визит привез старую пилу, так что как только я наловчился связывать пальмовые листья, то сумел соорудить довольно сносную лачугу, способную защитить от дождя. Что касается одежды, то я очень хотел сохранить уже довольно изодранный мундир, чтобы прилично выглядеть, когда прибудет шхуна за копрой — «робинзоном», а не полусумасшедшим отшельником. Кроме того, мундир имел для меня сентиментальное, почти сакральное значение — последняя ниточка, связывающая с флотом, к которому я всё еще имел отношение, и далекой родиной, которую не видел уже больше года.
Я мог бы ходить по острову абсолютно голым, пожелай я того — никто меня не видел. Но это казалось мне неподобающим достоинству габсбургского офицера, поэтому я пошел на компромисс — повседневные занятия (рыбалка, сбор кокосов и так далее) выполнял, обмотавшись в красно-бело-красный военно-морской флаг наподобие саронга, завязанного узлом на талии. Мундир я носил только по воскресеньям и торжественным датам, например, на восемнадцатое августа — день рождения императора, который я отпраздновал, запалив сигнальный костер и отважно привязав флаг к верхушке самой высокой пальмы. Я оставил его там болтаться, пока пел «Gott Erhalte».
Никто не мог меня увидеть или услышать, но я почему-то почувствовал себя лучше, зная, что даже здесь, на коралловом островке за десять тысяч миль от дома, я всё еще остаюсь верным подданным благородной австрийской династии, отмечая день рождения моего императора вместе с сорока четырьмя миллионами остальных его верных подданных.
Глава восемнадцатая
Скука и изоляция являлись моими главными врагами на протяжении девяти тягомотных месяцев, которые я провел в заключении на могильном острове. Кто никогда не жил вблизи экватора, даже не представляют, насколько монотонна жизнь в этом регионе; всего два сезона, климат вместо погоды, всегда зеленые деревья, солнце после великолепного, но короткого рассвета проходит всегда примерно над головой и скрывается за горизонтом за несколько минут заката, каждый день похож на следующий и на предыдущий.
Для родившихся здесь это кажется совершенно обычным, но на меня нагоняло тоску. Привыкнув к людной жизни на виду у всех на военном корабле, постоянно плывущем из одного места в другое, внезапно оказавшись отшельником на острове и застряв на одном месте, я чувствовал себя несколько неуютно. После расписанного по секундам склянками, горном и вахтами распорядка беспокоило меня и то, что теперь я предоставлен сам себе.
Думаю, я неплохо с этим справился. По крайней мере, я был достаточно образован, прошел обучение на офицера и закалил характер. Но всё равно нужно было чем-то заполнить пустоту дней. Я всегда умел мастерить руками, а на острове в изобилии рос бамбук, и я соорудил кровать, а также кресло и стол. Но удовлетворив эти примитивные нужды, я продолжил работать ножом и пилой, так что к отъезду сделал столько бамбуковой мебели, что хватило бы на скромный магазинчик. Мне даже пришлось построить еще одну хижину, чтобы всё это хранить.
А кроме того, я решил сделать из позвонков крупных рыб ожерелье в подарок возлюбленной в Австрии. Лишь тщательно нанизав ряд этих импровизированных бусин, я сообразил, что у меня нет никакой возлюбленной в Австрии. Ну и ладно, решил я, тогда я подарю ожерелье будущей возлюбленной. Но собрав еще два ряда, я задумался — а захочется ли мне иметь дело с девушкой, которая носит украшения из рыбьих костей? Поразмыслив, я решил, что нет, и выбросил свои изделия.
Но несмотря на это, мне по-прежнему требовалось чем-то занять свободное время, чтобы не сойти с ума от скуки и одиночества. Я установил деревянный столб, как описано в «Робинзоне Крузо», и делал на нем зарубки, отмечая дни, в чем не было необходимости, ведь отец Адамец оставил мне церковный календарь, но это было просто еще одно занятие. Я также ввел строгий ежедневный распорядок, как можно ближе к распорядку военного корабля. Подъем в половине шестого, обед в полдень и отбой в половине десятого, ну, и всё, что посередине. Но поскольку я остался единственным членом команды, то выглядело это всё равно неубедительно.
