Клан Пещерного Медведя - Ауэл Джин Мари Антинен (е книги TXT) 📗
– Это потому, что я родилась не в Клане, Уба. Иза нашла меня в лесу, когда я была совсем маленькая. Она говорит, я родилась среди Других. Но теперь я принадлежу Клану, – с гордостью произнесла Эйла, и тут же по ее лицу пробежала тень. – А может, уже не принадлежу.
– А ты скучала по матери? Не по Изе, а по своей настоящей матери? – спросила Уба.
– Я не помню другой матери, кроме Изы. Не помню, что было со мной до того, как я оказалась в Клане. – Эйла внезапно побледнела. – Уба, куда мне теперь податься? Неужели мне придется жить в лесу одной, без людей? И я никогда больше не увижу Изу и Креба? Неужели мы с тобой видимся в последний раз? Что мне делать, Уба? Я не могу обречь своего сына на смерть!
– Не знаю, чем тебе помочь, Эйла. Мать говорит, Бран потеряет себя, если ты заставишь его принять и Клан своего сына. Если женщина заставит мужчину поступить против воли, другие мужчины перестанут уважать его. И даже если Бран проклянет тебя, он не вернет утраченное уважение. Я не хочу, чтобы ты уходила от нас, Эйла. Но если ты вернешься, тебя неминуемо ждет смерть.
Молодая женщина не сводила глаз с испуганного лица Убы, не замечая, как по щекам ее текут слезы. Обе одновременно бросились друг другу в объятия.
– Тебе лучше идти, Уба. А то в Клане заметят, что тебя долго нет, – сказала, наконец, Эйла.
Девочка передала ей ребенка и поднялась.
– Уба! – окликнула Эйла, когда та уже раздвигала ветки орешника. – Я рада, что повидалась с тобой напоследок. И передай Изе… передай нашей матери, что я люблю ее. – Слезы вновь хлынули из глаз Эйлы. – И Креба люблю тоже.
– Передам, Эйла. – Девочка бросила на нее прощальный взгляд. – Мне пора, – сказала она и торопливо устремилась прочь.
После ухода Убы Эйла вытащила из корзинки еду. Там было не так много, но вместе с вяленой олениной припасов хватало на несколько дней. А что потом? Эйла не могла об этом думать. Вихрь смятения лишал ее рассудка, затягивал в черную дыру безнадежности. Ее расчетам не дано сбыться. Не только жизни ее ребенка, но и ее собственной жизни угрожает опасность. Она поела, не ощущая вкуса пищи, выпила немного отвара, улеглась, прижав к себе сына, и забылась глубоким сном. Как ни тяжело было у нее на душе, изможденное тело властно требовало отдыха.
Ночью Эйла проснулась, встала и допила холодный отвар. Она решила принести воды – в темноте можно не бояться, что ее заметят посланные на розыски охотники. Эйла нащупала в темноте сосуд для воды. На мгновение ей показалось, что она не найдет выхода, и ее охватил приступ ужаса. Потом она различила, как сквозь ветки светится ночное небо, и быстро выбралась наружу.
Месяц, который то и дело скрывали пробегавшие по небу тучи, почти не давал света. Но глаза Эйлы, привыкшие к пещерному сумраку, различали во мгле смутные очертания деревьев. Она слышала шепот воды в роднике, различала, как посверкивает и серебрится крошечный водопад, ниспадающий со скалы. Прежние силы еще не вернулись к Эйле, но голова у нее больше не кружилась, и ходьба уже не причиняла ей боли.
Ни один человек не видел, как под покровом ночи Эйла нагнулась к роднику. Но несколько пар сверкающих глаз наблюдали за каждым ее движением. Ночные хищники утоляли жажду из того же родника, что и она. Никогда с тех пор, как пятилетней девочкой Эйла в одиночестве бродила по лесам, она не была столь легкой добычей. Отчаяние заставило ее позабыть об осторожности, и, погруженная в свои мрачные раздумья, она не замечала того, что творится вокруг. Запах, исходивший от нее, привлекал хищников. Но Эйла еще прежде доказала, что отнюдь не беззащитна и умеет метать камни, наносящие сокрушительные удары. Хищники, в чьих владениях находилась пещера Эйлы, опасались ее и сейчас, когда она ослабела, все еще не решались к ней приближаться.
– Не могла же она провалиться сквозь землю, – сердито жестикулировал Бран. – Даже если она захватила с собой еду, запасы ее не вечны. Вскоре ей придется выйти из своего укрытия. Обойдите все окрестности, обшарьте их шаг за шагом. Если она мертва, я должен в этом удостовериться. Пусть она стала добычей хищников, тогда вы найдете следы расправы. Она должна быть здесь до Дня Обретения Имени. Иначе наш Клан не пойдет на Великое Сходбище.
– Значит, эта дрянь лишит нас Великого Сходбища? – ухмыльнулся Бруд. – Не понимаю, зачем было оставлять ее в Клане? Она родилась среди Других. Будь я вождем, я никогда не принял бы ее. Будь я вождем, я запретил бы Изе ее подбирать. Почему все так слепы, когда дело касается этой скверной женщины? Разве она впервые проявляет непростительное своеволие? Нет, она сызмальства пренебрегала законами и обычаями Клана. Почему никто не запретил ей приносить животных в пещеру? Почему она бродила по лесам в одиночку, что не подобает девочке? Она выследила нас, когда мы занимались на поле для метания камней, но это никого не рассердило. А как ее наказали, уличив в использовании пращи? Обрекли на временное смертельное проклятие. А потом, когда она вернулась, встретили с почетом. Дошло до того, что ей позволили охотиться. Слыханное ли дело – женщина Клана сама добывает мясо. Представляю, как отнесутся к этому в других Кланах! Конечно, она вообразила, что может все, даже навязать нам своего увечного сына. Да, на Великое Сходбище нам теперь лучше не ходить – позору не оберешься. Что ж, сами виноваты.
– Бруд, все это мы слышали много раз, – досадливо оборвал молодого охотника Бран. – Я уже обещал, на этот раз проступок ее не останется безнаказанным.
Бесконечные сетования Бруда не только выводили вождя из терпения. Эти докучливые упреки бередили душу Брана, и все чаще он с тревогой спрашивал себя, не изменило ли ему здравомыслие. Быть может, Бруд прав, и он непозволительно попрал идущие издревле законы и обычаи. А они не терпят отступлений. Раз за разом Эйла совершала все более серьезные нарушения и, в конце концов, полностью вышла из повиновения. Да, наверное, он был к ней чересчур снисходителен. А ведь она пришла неведомо откуда. У всех других почтение к законам Клана в крови, у нее – нет. Да, следовало проявить суровость, сломить ее своеволие. А может, он и в самом деле напрасно позволил целительнице подобрать Эйлу тогда, много лет назад. Как бы то ни было, зря сын его женщины постоянно твердит о промахах и упущениях вождя.
Остальные охотники тоже не остались глухи к ворчанию Бруда. Многие теперь полагали, что Эйла хитростью затуманила им глаза и только взгляд Бруда оставался пронзительным и ясным. Когда Брана не было поблизости, молодой охотник откровенно намекал, что вождь слишком стар и уже не способен управлять Кланом с прежней прозорливостью. Мужчины внимали ему с сочувствием. Теперь, когда над Браном нависла угроза потерять себя, им овладела неуверенность. К тому же он ощущал, что почтение, которое питали к нему охотники, убывает с каждым днем. Сама мысль о грядущем Великом Сходбище была для него невыносима.
Эйла покидала пещеру лишь для того, чтобы принести воды. Огня она так и не развела, но шкуры защищали ее от холода. У нее еще оставались припасы, которые принесла Уба, и вяленое мясо – сытное, но такое жесткое, что она жевала его с трудом. Впрочем, голод делал вкусной любую еду; Эйле не надо было охотиться или собирать коренья, и она могла отдохнуть, а как раз в этом она нуждалась больше всего. Она была молода и здорова, годы тяжелого труда и охоты закалили и укрепили ее, и теперь тело, освобожденное от необходимости отдавать все свои соки растущему плоду, быстро восстанавливало силы. Эйла стала меньше спать, но у нее появилось больше времени для тревоги. Во сне она хотя бы не терзалась от мрачных предчувствий, которые не отпускали ее наяву.
Эйла сидела у входа в пещеру со спящим сыном на руках. В уголке рта ребенка сочилась белая молочная струйка. Груди Эйлы были полны молока. Тучи, проносясь по небу, то и дело скрывали полуденное солнце, но островок у горной расщелины неизменно оставался в пятне света. Эйла не сводила глаз с ребенка: он ровно дышал, а иногда сонно помаргивал или чмокал губами, будто сосал грудь. Она изучающе разглядывала сына и даже повернула его головку, чтобы лучше рассмотреть ее сбоку.
