Смертельные враги - Зевако Мишель (полная версия книги .txt) 📗

Фауста подождала еще некоторое время, внимательно прислушиваясь, и не услышала ничего... кроме биения собственного сердца, стучавшего вдвое быстрее обычного. Она позвала Пардальяна, она еще что-то ему говорила. Но как она ни напрягала слух, никакой ответ не долетел до нее.

Тогда она выпрямилась и медленно вышла; по-видимому, всецело положившись на принятые ею меры, она даже не стала закрывать за собой дверь.

Она вернулась в тот кабинет, где мы видели ее беседующей с Центурионом, и долго размышляла там, недвижно замерев в своем кресле. В ее голове с неотступностью навязчивой идеи вновь и вновь упрямо возникал не самый важный вопрос:

«Обманул меня Магни или нет? Сонное зелье это или яд?»

Этот вопрос неизбежно приводил к главному, к единственному, который имел для нее значение: «Умер он или просто заснул?»

Тяжело дыша, испытывая истинную муку, будто от физической пытки, при мысли о том чудовищном злодеянии, что она свершила, Фауста все-таки делала из этого логические выводы, и ни настоящая боль, ни тревога перед лицом неопределенности не могли затуманить ясность ее ума.

«Умер... тогда я победила!.. Тогда, освобожденная от этой любви, ниспосланной мне Богом в качестве испытания, моя душа, одержав победу, станет неуязвимой. Я смогу вновь обратиться к своей миссии, уверенная в себе, уверенная отныне в своем торжестве, ибо единственное препятствие, преграждавшее мне дорогу, по моей воле устранено.

Только уснул – тогда все, возможно, придется начать сначала!.. Кто может знать что-либо наверняка, когда речь идет о Пардальяне?.. Если бы я могла проникнуть к нему... один удар кинжала, пока он спит – и все было бы кончено... Что за роковая мысль – приказать выбросить ключ от подземелья!.. Принятые мною меры предосторожности обращаются против меня же самой... Я была так уверена в успехе... но убежденность этого неукротимого человека заронила сомнение и нерешительность в мою душу. Теперь, возможно, мне придется ждать долгие дни, и пока он будет медленно умирать в своей могиле, я тоже буду медленно гибнуть от неопределенности, тревоги и страха, да, от страха, и так до того момента, когда я окончательно уверюсь, что он расстался с жизнью... а это будет нескоро, очень нескоро.»

Она сидела так еще довольно долго, размышляя и строя планы.

Наконец, приняв, по-видимому, твердое решение, она ударила в гонг.

На его звуки появился человек, угодливо склонившийся перед нею.

Этот человек был домочадец, подручный и якобы кузен Красной бороды, то бишь дон Центурион.

– Многоуважаемый Центурион, – сказала Фауста тоном монархини, – да, действительно, меня не обманули на ваш счет. В умелых и надежных руках вы сможете быть ценным помощником. Вы с честью справлялись со всеми поручениями, которые я давала, чтобы испытать вас. Следует признать, вы исполняли мои приказания умно и скоро. Я готова принять вас окончательно к себе на службу.

– Ах, сударыня, – вскричал Центурион вне себя от радости, – поверьте, мое рвение и моя преданность...

– Не надо лишних заверений, – высокомерно прервала его Фауста. – Принцесса Фауста платит по-королевски как раз для того, чтобы ей служили со всем рвением и преданностью... Что касается верности, то мы сейчас об этом поговорим. Главное же – чтобы вы твердо усвоили: вы никогда не найдете другого такого хозяина, как я.

– Это верно, сударыня, – смиренно признался Центурион, – вот почему я счел величайшим счастьем и огромной честью для себя поступить на службу к такой могущественной принцессе.

Фауста строго кивнула головой и спокойно продолжала:

– Вы, многоуважаемый Центурион, бедны, безвестны и презираемы всеми – особенно теми, кто нанимает вас на работу. Вы образованны, умны, бессовестны, и однако, невзирая на ваше бесспорное умственное превосходство, вы останетесь тем, кем вы есть: человеком для грязной работы, странной и чудовищной смесью наемного убийцы, шпиона, священника, головореза – короче, всего того низкого и скверного, что пожелают от вас. Вас нанимают то в одном вашем обличье, то в другом, но каковы бы ни были оказываемые вами услуги, у вас нет надежды возвыситься над низким сословием. Вас выгодно оставлять в тени.

– Увы, сударыня, вы сказали мне, без прикрас и не щадя моего самолюбия, сущую правду, – ответил Центурион, и на его бесстрастном лице невозможно было различить, насколько задела его эта безжалостная истина.

Фауста секунду вглядывалась в него со жгучим любопытством, а затем продолжала с улыбкой:

– Вот что вы есть сейчас и вот чем вы останетесь, ибо ваши нынешние обязанности, низменные и бесчестные, в соединении с вашим небезупречным прошлым, всегда будут мешать вам вырваться из той клоаки, где вы находитесь. И, наконец, дело еще и в том, что, хотя вы и взяли себе приставку «дон», ваше дворянство более чем сомнительно, а ведь, за исключением служителей церкви, те, кто стремится к высоким должностям, должны быть благородного происхождения. Ведь так?

– К несчастью, да, сударыня.

– И все же, невзирая на все эти препятствия, вы строите обширные и честолюбивые планы.

Фауста на мгновение умолкла, устремив на встревоженного Центуриона свой ясный взгляд. Затем она обронила:

– Я могу осуществить эти ваши честолюбивые планы... и сделать многое из того, о чем вы могли разве что мечтать. И это могу только я, ибо только я, обладая достаточным могуществом, имею сверх того независимый ум, чтобы не позволить предрассудкам остановить меня.

– Сударыня, – пролепетал Центурион, опустившись на колени, – если вы совершите то, что обещаете, я стану вашим рабом!

– Совершу, – решительно сказала Фауста. – Ты получишь выправленную по всей форме дворянскую грамоту, чья подлинность будет неоспорима; я поставлю тебя выше всех тех, кто обливает тебя сегодня презрением. А что касается твоего состояния, то суммы, полученные тобой от меня – сущие пустяки по сравнению с тем, что я дам тебе в будущем. Но, как ты сам сказал, ты станешь моим рабом.

– Говорите... приказывайте... – Центурион задыхался. – Ни один верный пес не будет вам так предан, как я.