Евгения, или Тайны французского двора. Том 1 - Борн Георг Фюльборн (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Стройная и закутанная в легкий плащ дама быстро последовала за итальянцем, который у моста Ватерлоо расстался с Валентино, так как спешил сообщить маркизу результат своего разговора с чиновником.
Было уже почти совсем темно, когда Филиппо дошел до низенького подъезда своего дома и нагнулся, чтобы войти в него. Вдруг легкие торопливые шаги остановили его, и в ту же секунду чья-то рука быстро дотронулась до его плеча. Филиппо поспешно обернулся и увидел даму, лицо которой, закрытую вуалью, как ему показалось, было совершенно незнакомым. С минуту молча стояли в растерянности эти два человека, некогда так горячо любившие друг друга.
Филиппо соображал, кто бы могла быть эта донна, пристально и страстно смотрящая на него; он даже не вспомнил о Жуане, да и кто бы мог предположить, что она станет разыскивать его по всему Лондону.
Жуана, казалось, онемела, неожиданно очутившись возле человека, некогда безраздельно ею любимого, ради которого пожертвовала она родиной, отцом и матерью и которого ненавидела теперь так глубоко и сильно, что пренебрегла всеми опасностями, связанными с его преследованием. Ей удалось наконец напасть на след итальянца, за которым она бросилась в Лондон, где поселилась в роскошном отеле, чтобы ей было удобней продолжать свои розыски. То, что другим казалось безумием, сделалось для Жуаны главной целью, для достижения которой она жертвовала всей своей жизнью. Обманутая женщина ничего не боялась, все испробовала, чтобы узнать о местопребывании Филиппо. Она была у всех окружных чиновников Лондона, справлялась у уличных полисменов — и все это оказалось бесполезным. В этот вечер она отправилась к последнему полицейскому чиновнику, и счастливое стечение обстоятельств столкнуло наконец ее с Филиппо, которому и в голову не приходило, что перед ним стоит Жуана, давно забытая им девушка из Алькалы.
— Что вам угодно, леди? — спросил он на ломаном английском языке, когда Жуана приблизилась к нему.
— Неужели не узнаешь меня, Филиппо? — проговорила она на родном его наречии, которое, видимо, произвело на него сильное впечатление. — Всмотрись в меня! Или, может, я до того подурнела и постарела, что ты не в состоянии узнать меня? Но нет, зеркало мне говорит, что все старания мои сохраниться к этому часу были далеко не бесплодны.
— Ты, Жуана! Здесь, в Лондоне! — вскрикнул от неожиданности Филиппо, страшно побледнев при этом открытии.
— Слова твои необыкновенно холодны, — произнесла молодая женщина, снова опуская вуаль, — северный климат сильно повлиял и изменил тебя. Но Жуана тебе напомнит южную негу и сладострастие, она приехала, чтобы еще раз быть твоей!
— И для этого ты ехала из Мадрида в Лондон?
— Тебе это кажется теперь удивительным! Ты, как видно, неприятно удивлен этой неожиданной встречей, я так рада, а ты между тем стоишь, как приговоренный к казни! А помнишь ли — прежде, мой Филиппо, когда я дорожила невинностью, когда моя добродетель сдерживала твою любовную страсть, как ясно и естественно все это казалось тебе! Да, после бесплодных поисков в Париже и во всей Франции я приехала в Лондон, чтобы отдаться тебе, еще раз быть твоей, а там уже — умереть без сожаления!
Жуана произнесла эти слова так убежденно и страстно, как будто вся ненависть ее разбилась о вновь проснувшуюся любовь, как будто ею овладела одна мысль, одно желание: еще раз увидеть своего Филиппо, услышать его пылкие речи, вволю насмотреться в прекрасные глаза и потом умереть с ним вместе, лишив себя и его жизни, чтобы хотя бы в последнюю минуту существования возлюбленный принадлежал ей одной безраздельно! Что должно было испытать это страстное, любящее создание, прежде чем пришло к этому ужасному решению! Как должна была страдать и мучиться Жуана, прежде чем она согласилась бросить ребенка, пожертвовать им ради преследования того, кто нагло надругался над ее невинностью, над ее юной любовью! Какие пытки должна была испытывать она теперь, когда наконец после долгих лет разлуки очутилась лицом к лицу с самым дорогим на свете человеком!
Она затрепетала при мысли о том бесконечном счастье, какое ждало бы ее, если бы Филиппо остался верен ей и продолжал искренне ее любить. Но холодное выражение его лица заставило бедняжку опомниться, вернуться к действительности.
— Странно, — пробормотал он, — все это так неожиданно! Родители твои тоже приехали с тобой?
— Мои родители, — повторила Жуана, и невыносимая боль и ирония зазвучали в ее голосе. — Мои родители… Да, да, ты их увидишь, и они простят тебя!
Филиппо молча и пристально посмотрел на Жуану, чтобы по выражению ее лица узнать, что с ней творилось. Только для одного его, Филиппо, пренебрегла она всеми опасностями, отважилась на это длительное путешествие, чтобы еще раз с ним увидеться; но все, что говорила она, как-то странно его тронуло.
— Я до сих пор не могу еще опомниться и объяснить себе всего этого, — проговорил он, наконец, после долгого молчания.
— Пойдем, проводи меня! Мы живем очень близко; дома ты узнаешь все подробнее. Но ты колеблешься? Я понимаю, ты не любишь меня больше, ты в этом уже не раз сознавался! Но проводи меня только сегодня; пожертвуй ради меня несколькими часами, слышишь ли, ради меня и наших воспоминаний! Помнишь, как клялся ты в вечной и пламенной любви? Прошло много лет после того. Как часто возобновлял ты эти клятвы?.. Но не сердись, я говорю это, сознавая, что ты меня не любишь, и все же неужели ты не можешь принести мне эту небольшую жертву во имя воспоминаний прошлого! Пойдем. Я прошу, умоляю тебя… Выполни хоть раз в жизни мою просьбу, дай мне хоть один приятный миг после такой долгой разлуки, я прошу тебя…
— Да, я пойду, так как мне необходимо переговорить с тобой, — сказал Филиппе, на которого эта неожиданная встреча и с мольбой смотрящая Жуана произвели глубокое впечатление. Давно уже он забыл о существовании бывшей возлюбленной, другие имена и женщины уже давно вытеснили ее образ из его памяти. И вдруг появилась она, да так неожиданно, осыпала его нежными, пламенными словами, предстала во всем блеске своей красоты, которая — Филиппе должен был сознаться в этом — стала еще полнее и роскошнее. Она возбудила в нем жалость и воскресила жажду наслаждений.
Люди легкомысленные и страстные бывают необыкновенно великодушны, хотя это качество как-то не согласуется с их в высшей степени эгоистичными натурами.
Филиппе принадлежал к числу людей пылких, у которых чувственность стоит на первом плане и заглушает все остальные душевные качества. Пусть натуры эти считаются пустыми и ничтожными; мы не разделяем этого мнения, хотя также и не соглашаемся с изречением Спинозы, говорящим что «ни один человек не может отвечать за свои поступки». Мы требуем только, чтобы к нравственным недостаткам относились так же снисходительно, как и к физическим, чтобы над слабостью, бесхарактерностью произносили такой же приговор, как над слепотой, глухотой и другими аномалиями.
Филиппе же чересчур отдавался чувственности; будь у него побольше твердой воли, он не замедлил бы ограничить или даже искоренить свою пылкость; но изменить характер, уничтожить природные качества так же немыслимо, как излечиться от физических недостатков. Если только существует зародыш чахотки или другой болезни, если есть природные душевные недостатки, то все внутренние и наружные средства их искоренить будут бесполезны.
Как следствием неизлечимой болезни бывает гибель, так и нравственные пороки неизбежно наказываются смертью; только в первом случае гибель является следствием, в последнем же случае — искуплением, наказанием за душевные слабости и грехи.
Страстность Филиппо, доходящая до безумия, должна была когда-нибудь погубить его! Его часы теперь были сочтены, недаром же Жуана так долго искала его, недаром она горела жаждой мщения. Судьба Жуаны, вобравшая в себя падение, любовь, превратившуюся в ненависть, принесенные ею страшные жертвы — все это он должен был искупить своей смертью. Несчастная это хорошо сознавала и осудила как себя, так и обольстителя своего на неизбежную смерть. Жуана чувствовала нестерпимую муку, сердце ее болезненно сжалось, когда Филиппо согласился следовать за ней. Он и не подозревал, что шел на смерть, шел искупить свои грехи. Брачная постель должна была стать их могилой, смертельный яд — заменить им шампанское!
