Осада Бостона, или Лайонел Линкольн - Купер Джеймс Фенимор (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
— Объясни мне, что все это значит? — спросил Лайонел у своего друга. — Как ты попал в жилище этих несчастных? И что за беда случилась с Джэбом?
— В твоем вопросе заключается и ответ на него, майор Линкольн, — серьезно ответил капитан, не сводя внимательных глаз с больного — Я здесь, потому что они несчастны.
— Твои побуждения похвальны. Но чем он болен?
— Видимо, функции его организма ослаблены из-за какого-то значительного повреждения. Сообразив, что он болен от истощения, я дал ему столько вкусной и питательной пищи, что ее хватило бы для самого крепкого солдата в пашем гарнизоне, однако состояние его, как ты сам видишь, остается очень опасным.
— Он болен заразной болезнью, свирепствующей в городе, а ты накормил его до отвала, когда он был в жару!
— Что такое оспа в сравнении с самым страшным недугом — голодом? Полно, Лео, ты слишком много читал в школе латинских поэтов, и у тебя не хватило досуга изучить естественную философию. Врожденный инстинкт научит даже ребенка найти лекарство от голода.
Лайонел не был склонен вступать со своим другом в спор по вопросу, в котором тот считал себя знатоком, и обратился к Эбигейл:
— Но вы-то, с вашим опытом больничной сиделки, вы бы могли посоветовать ему быть осторожнее!
— Может ли слушаться опыта сердце матери, если ее дитя молит о пище? — ответила несчастная Эбигейл. — Нет, нет, мать не может быть глуха к его стонам, а когда сердце истекает кровью, разум молчит.
— Не надо никого упрекать, Лайонел, — сказала Сесилия. — Вместо того чтобы разбирать причины, вызвавшие опасность, постараемся лучше справиться с ней.
— Слишком поздно, слишком поздно! — ответила неутешная мать. — Его часы сочтены, и смерть уже витает над ним.
— Оставьте эти лохмотья, — сказала Сесилия, осторожно пытаясь отнять у женщины одежду ее сына. — Не утомляйте себя бесполезной работой в такую священную минуту.
— Вы не знаете, сударыня, что такое чувства матери, и дай вам бог никогда не знать материнских горестей.
Я работала для своего сына двадцать семь лет; не отнимайте у меня этого утешения в те немногие минуты, что ему осталось жить.
— Неужели ему столько лет? — воскликнул в изумлении Лайонел.
— Да, и все-таки ему еще рано умирать!
Ральф, который до тех пор стоял неподвижно и не сводил глаз с умирающего, при этих словах обернулся к Лайонелу и дрожащим от волнения голосом спросил:
— Он умрет?
— Боюсь, что да! Его лицо уже отмечено печатью смерти.
Легкими, почти неслышными шагами старик подошел к постели Джэба и сел напротив Полуорта. Не замечая удивления капитана, он поднял руку, словно призывая всех к молчанию, а затем, посмотрев с горестным участием на лицо больного, сказал:
— Итак, смерть пришла и сюда. Она не щадит даже самых юных и обходит лишь одного старика. Скажи мне, Джэб, какие видения встают перед твоими очами: мрачная обитель осужденных навеки грешников или сияющие чертоги праведников?
При звуках этого хорошо знакомого голоса в помутневших глазах дурачка появился проблеск сознания, и он с кроткой доверчивостью взглянул на старика. Клокотание у него в горле стало громче, потом совсем стихло, и глубоким голосом он сказал:
— Бог не сделает зла тому, кто никогда не причинил зла божьим созданиям!
— Императоры, короли и все сильные мира сего могли бы позавидовать твоему жребию, безвестное дитя нищеты! — произнес Ральф. — Ты и тридцати лет не подвергался испытаниям и уже расстаешься со своей земной оболочкой. Как и ты, я достиг возмужалости и познал всю тяжесть жизни; но я не могу умереть подобно тебе! Помолись же за несчастного старика, который так долго влачит эту бренную жизнь, что смерть позабыла о нем, помолись за старика, который устал от земной юдоли, где царят грехи и предательство. Но подожди умирать! Не уходи, пока твоя душа не унесет с собой на небеса хоть какие-нибудь знаки раскаяния этой грешницы!
Эбигейл тяжело застонала: работа выпала у нее из рук, голова опустилась на грудь, и она поникла в позе глубокого отчаяния. Вдруг она вскочила и, отбросив назад непокорные пряди волос, тронутых сединой, но еще пышных и блестящих, огляделась вокруг такими дикими и растерянными глазами, что привлекла к себе внимание всех.
— Настал час, когда ни страх, ни стыд больше не смогут сковать мой язык, — сказала она. — Слишком явно видна рука провидения, собравшего всех вас у смертного одра моего сына, чтобы я могла долее молчать. Майор Линкольн", в жилах этого беспомощного больного течет ваша кровь, хотя он и не разделял вашего благополучия.
Джэб — ваш брат!
— Она, обезумела от горя! — воскликнула Сесилия. — Она сама не знает, что говорит!
— Она сказала правду! — спокойно ответил Ральф.
— Слушайте, — продолжала Эбигейл, — слушайте страшного свидетеля, которого небо прислало сюда, чтобы подтвердить, что я не лгу. Он знает мою тайну, хоть я и думала, что грех мой сокрыт от всех в сердце человека, тяжко передо мной виноватого.
— Женщина! — вскричал Лайонел. — Желая обмануть меня, ты обманываешь только себя! Пусть голос самого неба прозвучит в подтверждение этой проклятой выдумки, все равно я никогда не поверю, что это безобразное существо произвела на свет моя красавица мать!
— Как он ни безобразен и жалок, его мать была не менее красива, хотя и менее счастлива, чем твоя мать, которую ты так превозносишь, надменный сын богатства!
Ты можешь взывать к небесам и богохульствовать, но все-таки он твой брат, твой старший брат!
— Это правда, святая правда! — повторил старик.
— Не может быть! — вне себя крикнула Сесилия. — Лайонел, не верь им, они противоречат сами себе.
— Ты сама служишь подтверждением моим словам, — сказала Эбигейл, — ведь ты у алтаря признала над собой власть сына? Как же могла я, молодая, легкомысленная, неопытная, не поддаться обольщениям отца!
— Так Джэб все-таки твой сын?! — воскликнул Лайонел и вздохнул с облегчением. — Но продолжай твой рассказ, ты среди друзей!
— Да, да, — ломая руки, с горечью сказала Эбигейл. — Вы легко прощаете мужчине грех, за который осудите женщину. Майор Линкольн, какой бы презренной, отверженной я ни казалась вам, но ваша мать была не более прекрасна и чиста, чем я, когда моя юная красота привлекла к себе взоры вашего отца. Он был знатен и могуществен, а я была простая и никому не известная девушка.
Несчастный залог нашей пагубной страсти появился на свет уже после того, как ваш отец встретил вашу более счастливую мать.
— Может ли это быть?
— Да, это так, — прошептал Ральф.
— Когда добродетель и честь были давно позабыты, пришел стыд. Я жила в доме надменных родных вашего отца, и у меня было много случаев убедиться в его непостоянстве и увлечении целомудренной Присциллой. Он ничего не знал о моем положении. В то время как мне хотелось умереть от сознания своего позора, он не думал обо мне и доказывал своим поведением, как легко забывают в дни счастья тех, с кем раньше делили вину. Наконец родился ты; он не знал того, что я приняла новорожденного из рук его завистливой тетки. Какие черные мысли нахлынули на меня в эту горькую минуту! Но благодарение богу, они рассеялись, и я избежала греха убийства.
— Убийства!
— Да, убийства! О, вы не знаете, как желанна месть для тех, кто несчастен! Случай не замедлил представиться, и на краткий миг я вкусила адскую радость отмщения.
Ваш отец уехал добиваться своих прав, а в это время его любимую жену, оставшуюся здесь, поразил ужасный недуг. Да, как ни сильно изменилось обезображенное оспой лицо моего бедного сына, прекрасное лицо твоей матери было еще безобразнее. Эта оклеветанная женщина была на смертном одре так же страшна, как страшен сейчас мой Джэб. Но всемогущий бог справедлив, и я склоняюсь перед его волей.
— Оклеветанная женщина! — повторил Лайонел. — Говори же, говори и я буду всегда благословлять тебя!
Эбигейл застонала так протяжно и глухо, что окружавшим ее почудилось, будто это испустил дух ее сын.
