Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Теплица стала именоваться Парфёновской…
И вот теперь артель получила законное ведро огурцов, мужики малость выпили, посудачили с огородниками и двинулись назад к Орочену.
Их встретили нежданные гости. Из тайги за чаем с сахаром приехали Степан с Ландурой, оставив Лушку с детьми на стойбище. Пока старатели ходили в магазин и отоваривалась, старая тунгуска приготовила им в котле, по своему разумению, шикарный ужин.
Когда артельщики сели за стол, Ландура слила кипяток и вывалила варёные огурцы в широкое деревянное блюдо. Потрясённые старатели застыли с разинутыми ртами.
Но, что поделаешь, никогда тунгуска не видывала этих овощей и не знала, как их едят. Поднимать гвалт приискатели не стали, так как не хотели обижать Парфёнова, которого уважали и ценили пуще всяких огурцов. Посмеялись и забыли…
Игнатий воспитывал своих подчинённых доверием. На съёмках золота сам Парфёнов редко присутствовал, поручал это дело артельщикам по очереди, а он потом относил золото в скупку и, вернувшись, благодушно говорил:
— Ну-у, ребятки, сегодня сдали столько-то, наши весы малость прибрёхивают, приёмщик нам чуток прибавил весу, ясно дело, отказываться грешно от прибытка…
Повесит на гвоздик квитанцию, а там же на полочке весы и разновесы хранятся. Золото сдавали не всякий день, оно лежало чуть ли не на виду, и никто на него не зарился, не посягал.
Игнатий больше интересовался, сколько промыли тачек песков, куда вильнула струя россыпи. Если добыча падала, то подзовёт молодых: «Ну-ка, робятки, вы не курите, силёнок с избытком, пробейте пару опережающих шурфиков, вон та-ам», — приказывал уверенно и строго, но никогда не отчитывал за вину при всех.
К примеру, отведёт на перекуре в сторонку или задержит кого вечером на делянке и обожжёт укоризненным взглядом.
— Как тебе не стыдно, ядрена-корень, так с мамкой нашей шутковать. Ить она мужняя баба, шитвой нас обеспечивает, кормит и поит, ночей в хлопотах недосыпает, а ты, как девку гулящую, Нюркой её обзываешь? Нехорошо-о… Ежель ишшо раз услышу, собирай манатки и скатертью дорожка, иди с Богом.
…Игнатий поседел за последние годы, изморщинился, но ещё был крепок и разворотлив. Сейчас смачно жевал варёный огурец да нахваливал Ландуру.
— При моей бедности зубов, съеденных проклятой цингой, наипервейшая пища, молодец, тёща. Их можно в таком виде совсем не жевать, только посасывай себе, — хитро подмигнул тридцатилетнему крепышу Ивану Бутакову. — Ванька, у вас там под Качугом в деревне все однофамильные, што ль?
— Все, как есть, — с готовностью отозвался Иван, — деревня Бутаково зовётся от этова. Есть недалече Антипино, там все Антипины, в Павлово одни Павловы проживают. Так уж повелось.
— Как же вы баб и ребятишек не перепутываете?
— Знамо дело, бывает в такое… дык, всё одно, Бутаковы родятся, разницы нету…
Появилась гармонь, и потекли одна за другой раздольные песни. Игнатий спел свою любимую «Забубённую головушку», но показалась она ему чрезмерно горькой, ибо жизнь приискательская стала совсем иной.
Он вызвал из барака на свежий воздух Ивана Бутакова, они присели в издальке от дверей на ошкуренные брёвна. Легонько охватила жаркие спины ночная прохлада.
— Вот что, Иван, тебе хотел сказать, — начал Игнатий, — в артельке мы только двое партейцы… ты ведь сам видишь, что всё кругом на приисках творится не стихийно, а воротят жизни на правильное русло кадровые партейцы, старые партизаны с большевистской закваской.
Я сначала был сочувствующим, всё приглядывался, а, как довелось вступить в их ряды, то понял, что партейное слово несу в себе. Как на белый свет снова народился от такой ответственности. И ты мне помогай. Мы с тобой самое трудное должны шутя сделать.
Ты у мамки нашей, у Нюры, к примеру, хлеб добрый научись печь и обучи этому Ваську Трошина, чтобы в любой момент у нас замена была, да и не только хлеб… обязаны мы всё уметь, всему любого научить. На нас люди глядят, их надо убедить и разъяснить политику…
Ко мне как-то этот самый Васька подходит и суёт газету, а там пропечатано, как счас помню: «Троцкий выслан из пределов СССР постановлением особого совещания ОГПУ за антисоветскую деятельность», — Васька ко мне подступается, разъясни да обскажи, что за деятельность у него была, а я, как пенёк трухлявый, молчу, ни хрена не знаю.
А через полгода он мне опять напомнил, говорит: «По Алдану в Укулан приплыл парохода Якутскгоспара „Лев Троцкий“, почему, дескать, до сих пор злостный оппозиционер мутит воду наших рек и корабль не переименован хотя бы в „Коммунар“?»
Я на Ваську блымкаю глазами, ничего не могу ответить… Грамотёшки имею маловато, ясно дело, а учиться поздновато. Беда…
— Игнатий, ты случаем не знаешь Костю Шатрова из мастерских?
— Как не знаю! Кайлушки к нему не раз оттягивать на горн таскал. А чё с ним?
— Повезло Косте здорово, аж завидки берут. На днях уехал в Америку на два года для изучения драг и дражной работы, все расходы взяло на себя государство… Я чё про Костю-то вспомнил, вчерась бегал в Незаметный на американское кино «Дитя подмостков».
— Ну и как, понравилось?
— Такая мура, зря ноги бил. Один вор драгоценности умыкнул, а баба, до смеха ушлая и храбрая, ловит его и разоблачает, отводит подозрение от честных людей. Кино это состоит из шести частей-фильмов, будут зевать зрители целую неделю.
Никому не понравилась первая серия. Вот, в чём вопрос, зачем везут сюда за тыщи вёрст такую дребедень? Рабочему человеку все эти буржуйские штучки противны и непонятны, все ихние страсти-мордасти, закатывание глазок, обмороки. Тьфу!
Это похоже на изобретение машины для убивания блох, сначала блоху поймай, а машина потом убьёт, да ещё пальцы тебе оттяпает. Бестолковая и чуждая жизнь. Учат эти фильмы ненасытности, стремлению к обману и богатству.
— Ничего, вот окрепнем и своих кинов понаделаем. Слыхал? Начали постройку двух металлургических заводов-гигантов в Сибири, Магнитогорского и Кузнецкого. Отпущено шестнадцать мильёнов рублей для разгону… вот, куда наше золото определяется, надо работать ещё хлеще..
— Слыхал, явно и наше золото помогает, ить оно — мировые деньги. Что хошь на нево можно закупить, хоть самого энтого Чемберлена с потрохами, были бы мы в достатке. Ты прав, Игнатий, работать нужно всё лучше, только бы не война.
Последние штаны отдадим на оборону, лишь бы миром жить. У меня в Бутаково трое малых ребятишек, куда им деваться без отца, ежель меня под винтовку поставят?
А, всё одно, такая злоба гложет за разбой на КВЖД, уже два раза просился в армию, не берут, не особого распоряжения. Наши регулярные части дали белякам там прикурить.
— Правильно сделали, — усмехнулся Парфёнов, — не спросясь броду, не суйтесь в воду, господа… зубы враз повыщёлкиваем.
— Папиросы вчерась купил с рук, дорогие, зараза, — показал пачку Иван, — «Пушка» называются, дерут за них спекулянты по рублю, выгода — четыреста процентов.
— Купи махорку «Заяц» полмешка да кури. Кто не велит, а вообще-то, брось это дело, так жить куда чище, без дыма. Я сроду не курил.
— Шикануть хотелось, под инженера сработать.
— Ладно, Иван, пошли в барак. Озяб я чё-то. Надо спать, с рассветом топать на деляну. Хэх! Огурчиков ишо не желаешь отведать?
— Вот тётка удивила, — весело заржал Бутаков, — кому расскажи, не поверит, что варёные огурцы ел. Это надо же додуматься!
— Не смейся над ними… эвенки — что дети малые, добры и безответны, грешно над ними зубы скалить.
Артельщики уже угомонились. Лежали на нарах, похрапывали. Ландура со Степаном натянули у края леса полог. Рядом догорал костёр. Игнатий направился к ним расспросить о Лукерье и детях.
Удаганка сидела рядом со спящим мужем, курила свою старенькую ганчу. Невдалеке паслись олени. На реке пыхтела и гремела паровая драга, выгрызая золотой песок.
Игнатий присел рядом с Ландурой и молча уставился на угли костра. Первой заговорила тунгуска.
— Шибко худые времена идут. Однако, мор будет тайга ходи, люди собсем пропадай. Худо… худо.
