Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
К счастью, я смог уйти с вечеринки Гриона пораньше, вместе с Колей. Мы сказали, что должны обсудить некоторые технические проблемы. В Нейи, когда мы приняли немного свежего кокаина, Коля справился об Эсме. Если приступы будут продолжаться, то мне, по его мнению, следовало пригласить специалиста, которого он рекомендовал.
— Но, возможно, она просто страдает от malaise du papillon. — Я не понял, что он имел в виду, когда говорил о «болезни бабочки» [152]. Он не захотел уточнять и добавил: — Димка, ты должен быть готов к тому, что она вскоре пойдет своей дорогой.
Это проявление Колиной ревности показалось мне неожиданным.
— У нее есть все, чего она хочет! Свобода, какой только она пожелает. Она получит все что угодно. Ты это знаешь, Коля. Она — ребенок. Я обязан защищать ее. Возможно, когда ей тоже исполнится двадцать один, я женюсь на ней. Это все, чего я жду.
Похоже, мои слова произвели впечатление на Колю. Он согласился, что брак предоставлял определенные удобства. Он всегда с нежностью говорил о жене. Он любил ее так же сильно, как я — Эсме. Но мы слишком распереживались. Он встал и оделся.
— Идем, мой милый Димка. Теперь мы отправимся на настоящую вечеринку.
Мы поехали в моем «хотчкиссе» в ночной клуб на рю Буасси д’Англа, хотя уже было два часа утра. Здесь Коля чувствовал себя непринужденно. Нас окружали живописцы и поэты. Яркие зеленые, красные и фиолетовые фрески были выполнены в новейшем кубистском стиле. Музыка казалась лихорадочной, высокой, нервной и прерывистой, как в новых русских балетах. Я с тревогой ожидал появления Сережи — здесь было полно русских из Колиного прошлого, изгнанных призраков, отдавших свои антисоциальные таланты всеобщему хаосу. Мужчины открыто танцевали с другими мужчинами. Многие женщины носили фраки и обнимали своими похотливыми руками податливых молодых девушек. Танцуя, все целовались, обнимались, гладили и ласкали друг друга. Коля смело заказал у официанта «Ш и К», и нам тут же принесли «коктейль» — бутылку шампанского и небольшой пузырек с кокаином. Нас почти немедленно окружили знакомые, которые возникали у нашего стола из полутьмы. Некоторых я знал очень хорошо, еще со времен «Алого танго» и «Привала комедиантов». Они как будто перенеслись прямо из петербургского клуба в его парижскую версию, даже не сменив свою эксцентричную одежду. В прежние времена они казались достаточно безвредными, но среди них скрывались политики и гангстеры. Я предположил, что в Париже положение не изменилось. И конечно, некоторые люди, выглядевшие простыми клоунами, вскоре попытались задушить былую защитницу, мадемуазель Свободу.
Из этого небезопасного логова мы перебрались на частную вечеринку, где Мистангет [153] и половина артистов из «Казино де Пари» устраивали импровизированное представление. Я как раз слушал смешную песню о полете на аэроплане — и тут кто–то коснулся моей руки. Хорошо одетый человек, темноглазый и смуглый, улыбнулся мне, как будто узнал старого знакомого. К моему удивлению (он казался французом), мужчина заговорил со мной по–русски. Он был из Одессы, но я никак не мог его вспомнить.
— Ставицкий, — представился он, пожимая мне руку. — У нас был небольшой бизнес несколько лет назад. Вы тогда были еще мальчиком. Вы не изменились.
Я тотчас вспомнил нашу единственную встречу. Этот человек с помощью моего кузена Шуры покупал кокаин у голландского дантиста, в приемной которого я и познакомился с миссис Корнелиус. Ставицкий был одет очень вычурно, как одесский денди, хотя теперь жил в Париже, а не в Одессе.
— Вы, похоже, преуспеваете. — Я был рад его увидеть.
Он усмехнулся:
— Не стану жаловаться. Да и вы тоже кое–чего добились. Этот дирижабль, ваша афера, — удачная идея, а?
Мне не понравилось, что он назвал мой проект аферой, но я привык к снисходительному жаргону парижан и поэтому не очень обиделся. Мы вместе пили водку и гренадин, как в старые добрые времена. Ставицкий сказал, что надеется повидаться со мной снова. Если у меня появятся другие патенты, следует ему сообщить. Когда Ставицкий уже возвращался к своему столику, я спросил, нет ли каких–нибудь известий о Шуре.
— Я могу точно вам сказать, где он. Ведет небольшую операцию в Ницце. Я видел его неделю назад. Передать ему что–то?
— Только то, что я в Париже. Он может найти меня через мастерскую по созданию дирижаблей в Сен–Дени.
— Я ему скажу. — Ставицкий подмигнул. — Вам не стоит платить за это такие деньги. — Он указал на остатки нашего кокаина. — Приходите в следующий раз ко мне. Для друзей у меня особые цены.
Он взмахнул рукой и исчез в волнующемся людском море, окружавшем нас. Он был добрым человеком, в следующие несколько лет добился заслуженной известности, но — увы — его использовали ленивые политиканы, которые, сами будучи евреями, выставили евреем и его. Ставицкого убили в маленькой хижине в швейцарских горах [154]. До некоторой степени, полагаю, мне следовало радоваться тому, как потом пошли мои дела, хотя тогда я никакой радости не испытывал. Если бы я задержался в Париже подольше, то и сам мог бы разделить судьбу Ставицкого.
Поначалу ничто не предвещало беды. Но 30 января случилась забастовка в ангаре для дирижаблей. Все инженеры и монтеры потребовали более высокой заработной платы. Это было ударом хотя бы потому, что я считал наши отношения с рабочими просто превосходными. Мы стояли плечом к плечу, стремясь к общему идеалу. Во всем был повинен, несомненно, какой–то агитатор–социалист. Состоялось экстренное совещание совета. Мсье де Грион сказал, что мы, несомненно, должны отклонить все требования. Эти саботажники коварно подрывали самые основы французского общества. Речь шла не просто о наших непосредственных интересах, но об интересах всех приличных людей. Понимая его принципы, я был тем не менее обеспокоен смыслом его слов. Наш график оказался под угрозой. Мы обещали закончить проект через год. В нашем проспекте говорилось о первом путешествии в ноябре 1921 года и о регулярных рейсах с января 1922‑го. Остановить работу теперь было бы просто безумием. Мы не могли позволить себе нарушить ритм нашей работы. Мы не просто потеряли бы неделю или две: следовало поддерживать взаимодействие проектировщиков и инженеров на всех уровнях. Де Грион сочувствовал мне, но его аргументы были сильнее. Только мы с Колей проголосовали против резолюции, которая запрещала вести переговоры с рабочими.
С этого момента я стал удивленным свидетелем безумной, не поддающейся описанию лавины событий. В течение месяца половина наших людей перешла в другие конторы. Мы не могли продолжать работу, не имея полной команды, наем и обучение нового персонала заняли бы очень много времени. Мсье де Грион оставался непреклонным. Я сказал, что его упрямство угрожает нам гибелью. Я видел, что мои мечты снова рухнули, в тот самый момент, когда я уже поверил в их осуществление. Постепенно в сомнительных газетах стали появляться разные истории. «Трансатлантическая аэронавигационная компания» попала в сложное положение и пыталась добиться финансирования от правительства. Акционеры начали продавать свои акции. К апрелю некоторые даже заговорили о предъявлении исков. По крайней мере, в одном скандальном листке нас с Колей назвали парочкой русских шарлатанов, обманувших французскую общественность своими мошенническими прожектами. У моей двери ночью и днем дежурили репортеры, которые пытались выяснить, была ли доля правды в этих слухах. Неужели компания на краю банкротства? Я приходил в бешенство. Я не мог ничего ответить. Я объяснял, что всегда был только ученым, а не финансистом. План представлялся исключительно убедительным, потому что мое судно — самое современное в своем роде. Я предъявлю миру свои достижения, если смогу закончить строительство. Я обвинял забастовщиков в близорукости. Это, конечно, стаю красной тряпкой для большевистской прессы. В заголовках красных газет появились обвинения, адресованные половине выдающихся бизнесменов Франции (а также «белогвардейским агентам»), — нас обвиняли в преднамеренном мошенничестве. Акции «Аэронавигационной компании» очень быстро упали в цене. Мсье де Грион с грустью сказал мне, что ему придется выйти из совета. Только Коля поддерживал меня, пытаясь убедить людей остаться, поскольку без них компания, несомненно, рухнет.
