Стоунхендж - Корнуэлл Бернард (серия книг .txt) 📗
Камабан рассмеялся этому вопросу.
— Я могу найти сотню людей для установки камней! — презрительно сказал он.
Сабан улыбнулся.
— Так пусть эта сотня людей расскажет тебе, как они поднимут один камень на другой, — он указал на длинный камень. — Когда его установят, брат, он будет в четыре раза выше человеческого роста. В четыре раза! А как ты поднимешь другой камень на его вершину? Ты знаешь? — он посмотрел за спину Камабана и ещё громче прокричал этот вопрос. — Кто-нибудь знает? — он повернулся к копьеносцам. — Ваккал? Гундур? Вы можете мне сказать? Как вы поднимете камень-перекладину на вершину этой колонны? И не одну перекладину, а целый круг из камней! Как вы сделаете это? Ответьте мне!
Никто не произнёс ни слова. Все только смотрели на него. Камабан пожал плечами.
— Земляная насыпь, конечно, — сказал он.
— Земляная насыпь? — Сабан презрительно засмеялся. — Тебе нужно поднять тридцать пять перемычек, брат, и ты сделаешь тридцать пять насыпей? Сколько на это уйдёт времени? И как ты наскребёшь эти насыпи из этой скудной земли? Поднимай камни с помощью земляной насыпи и твои праправнуки не увидят храм достроенным.
— А как ты будешь делать это? — сердито спросил Камабан.
— Как надо, — ответил Сабан.
— Скажи мне! — закричал Камабан.
— Нет, — сказал Сабан, — а без меня, брат, у тебя никогда не будет храма. У тебя будет беспорядочная куча обломков скал. — Он указал на Ханну. — Если ты убьёшь этого ребёнка, я уйду прочь отсюда и ни разу даже не оглянусь, ни разу! Она ребёнок рабыни, но я люблю её. Ты думаешь, что она дочь Дирэввин? — Сабан с презрением плюнул на длинный камень. — Ты думаешь, что Дирэввин послала бы своего ребёнка в племя, где руководишь ты? Обыщи всё, брат, разрушь каждую хижину, но не ищи здесь ребёнка Дирэввин.
Камабан долго смотрел на него.
— Ты клянёшься, что она не дочь Дирэввин?
— Да, — сказал Сабан и почувствовал, как мороз пробежал по коже, потому что лживая клятва не проходит бесследно, но если бы он заколебался, или сказал бы правду, Ханна сразу бы умерла.
Камабан внимательно следил за ним, затем подал знак жрецу выйти вперёд и опустить череп символа племени к Сабану. Он всё ещё прижимал меч к тоненькому горлу Ханны.
— Положи руку на череп, — приказал он Сабану, — и поклянись именем предков, что этот ребёнок не выродок Дирэввин.
Сабан медленно вытянул руку. Это была самая страшная клятва, какую он мог принести, а лгать перед предками было равнозначно предательству своего племени, но он положил пальцы на череп и кивнул.
— Я клянусь.
— Жизнью своей дочери? — продолжал требовать Камабан.
Пот градом катился с Сабана. Весь мир, казалось, пошатнулся перед ним, но на него Ханна смотрела, и он почувствовал, что снова кивнул.
— Жизнью Лэллик, — сказал он, и он осознавал, что произнёс ужасную ложь. Теперь, чтобы Лэллик осталась жива, он должен искупить её, но не знал, как сможет сделать это.
Камабан оттолкнул Ханну, и она подбежала к Сабану и, рыдая, вцепилась в него. Он поднял её на руки и крепко прижал к себе.
— Построй мне храм, брат, — сказал Камабан, заталкивая меч себе за кожаный пояс, — построй мне храм, но торопись! — Он повысил голос. — У тебя всегда много отговорок! Камень твёрдый, земля слишком сырая для салазок, копыта волов повреждены! И ничего не делается! — последние слова он провизжал. Он весь затрясся, и Сабан подумал, что его брат сейчас закатит глаза и с завываниями погрузится в транс, который наполнит храм кровью и страхом, но Камабан только взвизгнул, словно от боли, резко повернулся и пошёл прочь. — Построй мне храм! — прокричал он, а Сабан ещё крепче прижал к себе рыдающую от страха Ханну.
Когда Камабан вышел из храма в сопровождении своих воинов, Сабан опустился на длинный камню и глубоко вздохнул. День был холодным, но с Сабана всё ещё градом катился пот. Килда подбежала к нему и взяла Ханну на руки.
— Я думала, что он убьёт вас обоих! — сказала она.
— Я поклялся жизнью моей дочери за жизнь Ханны, — глухо сказал Сабана. — Он узнал, кто она, а я поклялся, что это не так, — он закрыл глаза, его трясло. — Я принёс лживую клятву.
Килда молчала. Рабы уставились на Сабана.
— Я подверг риску жизнь Лэллик, — слёзы лились по его щекам, оставляя полосы на светлой каменной пыли.
— Что ты будешь делать? — тихо спросила Килда.
— Боги должны простить меня, больше не сможет никто.
— Если ты построишь богам храм, — сказала Килда, — они простят тебя. Построй его, Сабан, построй, — она протянула руку и утёрла слёзы с его лица. — А как ты поднимешь перекладины?
— Я не знаю, — ответил Сабан. — Я, правда, не знаю.
«Но если он придумает это, — подумал он, — тогда вероятно боги смилуются над ним, и Лэллик будет жить». Теперь только храм может спасти её, и он повернулся к рабам.
— Работайте! — приказал он им. — Работайте! Чем скорее всё будет закончено, тем скорее вы все будете свободны!
И они работали. Они били молотками, откалывали куски от камней, долбили камни и землю, и шлифовали поверхность камней. Их руки постоянно ломило от боли, ноздри забивались пылью, и жгло глаза. Самые сильные трудились над длинным камнем, и, как и обещал Сабан, он был готов незадолго до середины зимы. Наступил день, когда был готов и превратился из куска скалы в стройный, изящный, слегка конусовидный монолит. Сабан уже знал, как можно установить его. Он припомнил совет Галета и предложил поднимать камень боком, так как опасался, что узкий камень может переломиться надвое. Но сначала камень нужно было передвинуть к краю его ямы, и на это ушло шесть дней, заполненных работой с рычагами, потом и ругательствами. А потом его нужно было поставить набок, и на это ушёл ещё один целый день. Наконец он стоял на направляющих брёвнах, и Сабан обвязал верёвки по всей длине камня и привязал постромки к шестидесяти волам, которые должны были втянуть камень в яму.
Яма была самой глубокой, какую Сабан когда-либо видел. Её глубина была в два человеческих роста, и он выложил её уклон и противоположную уклону стенку ямы расколотыми надвое брёвнами, смазанными свиным жиром. Верёвки протянулись от камня над ямой, через ров и валы к стаду из шестидесяти волов. Их дыхание образовывало лёгкий туман. Сабан подал сигнал, и погонщики начали колоть стрекалами животных, а скрученные кожаные верёвки поднялись над землёй, выровнялись, задрожали и напряглись, и, наконец, камень медленно двинулся вперёд.
— Теперь медленнее! Медленнее! — кричал Сабан. Он опасался, что камень может опрокинуться, но он достаточно безопасно скользил вперёд, откалывая щепки от бревенчатых роликов. Рабы вытягивали брёвна из-под задней части колонны, а её передний край уже приблизился к уклону. Затем одна из верёвок порвалась, вызвав шквал криков и долгое ожидание, пока не принесли новую верёвку и привязали её к упряжке.
Волов опять начали подгонять, и огромный камень очень медленно скользил вперёд, пока половина его не начала нависать над уклоном, а другая половина всё ещё оставалась на роликах. Затем волы потянули вперёд ещё немного, и Сабан закричал погонщикам остановить животных, потому что камень, наконец, начал качаться. Какое-то мгновение он, казалось, балансировал на краю уклона, а потом его передняя часть рухнула вниз по брёвнам. Земля сотряслась от удара, и огромный валун скользнул вниз по уклону в яму.
На ночь Сабан оставил камень в этом положении. Один конец колонны под углом устремлялся в небо, а выточенный на нём выступ, который будет креплением для перекладины самой высокой арки, застыл под светом зимних звёзд.
На следующий день он приказал рабам принести корзины с меловым гравием и речными камнями к краю ямы и обвязал десять верёвок вокруг наклонённого камня. Он протянул верёвки через верх треноги, которая была в четыре раза выше человеческого роста, и дальше к волам, ожидающим с внешней части рва. Выемка в вершине треноги, через которую скользили верёвки, была гладко отполирована и смазана жиром. Сами верёвки тоже были смазаны жиром. Камабан и Хэрэгг оба пришли посмотреть, и главный жрец не смог сдержать восхищения.
