Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
В коридоре она хотела было расспросить его, но он ограничился кратким замечанием:
— Умоляю, ваше величество, идемте скорее. Нельзя терять ни мгновения. Через несколько минут вы все узнаете.
Актон направился по служебной лесенке, ведущей в замковую аптеку. Здесь королевские врачи и хирурги Веро, Тройа, Котуньо могли найти более или менее полный набор лекарств для оказания первой помощи больным, раненым или пострадавшим от несчастных случаев.
Королева догадалась, куда ее ведет Актон.
— С моими детьми ничего не случилось? — встревожилась она.
— Нет, государыня, не волнуйтесь, если нам и придется произвести опыт, мы сделаем это, во всяком случае, in anima vili [65].
Актон отворил дверь; королева вошла и быстрым взглядом окинула комнату.
На кровати без чувств лежал человек.
Королева приблизилась к нему скорее с любопытством, чем с испугом.
— Феррари! — промолвила она.
Потом в изумлении повернулась к Актону.
— Он умер? — произнесла она таким тоном, словно хотела спросить: «Вы его убили?»
— Нет, государыня, — ответил министр, — он всего лишь в обмороке.
Королева посмотрела на него; взгляд ее требовал объяснения.
— Нет, государыня, — повторил Актон. — Право же, это самое обыкновенное дело. Я послал, как мы условились, своего секретаря к начальнику почтовой конторы в Капуа: он должен был передать Феррари, когда тот будет проезжать, что король ждет его в Казерте. Поручение было исполнено, и Феррари только успел переменить лошадь. Но, въехав в главные ворота замка, он повернул слишком круто — ему помешали кареты наших гостей. Конь упал, все его четыре ноги подкосились, а всадник ударился головой об столб. Его подняли без чувств, а я велел перенести его сюда и сказал, что посылать за лекарем не к чему, я буду лечить его сам.
Королева, поняв мысль Актона, сказала:
— Но в таком случае уже нет надобности пытаться подкупить его, чтобы он молчал. Можно не опасаться, что он проговорится. Лишь бы он не приходил в себя достаточно долго, чтобы мы успели вскрыть письмо, прочесть и снова запечатать. Ничего другого нам и не требуется. Но, — сами понимаете, Актон, — надо, чтобы он не очнулся, пока мы не закончим это дело.
— Я предусмотрел это еще до прибытия вашего величества, ибо думаю точно так же, как вы.
— И что же вы предприняли?
— Я дал несчастному двадцать капель лауданума Сиденхема.
— Двадцать капель, — повторила королева. — А достаточно ли это для человека, привычного к вину и крепким настойкам, как, вероятно, привычен к ним этот курьер?
— Пожалуй, вы правы, государыня; можно дать ему еще.
Накапав в ложку десять капель желтоватой жидкости, Актон влил их в рот больного.
— И вы уверены, что благодаря этому снотворному он долго не очнется? — спросила королева.
— Во всяком случае, не придет в себя настолько, чтобы понимать, что делается вокруг.
— Но я не вижу его сумки, — заметила королева.
— Король вполне доверяет ему и поэтому не прибегает к обычным мерам предосторожности. А когда речь идет о простой депеше, курьер прячет ее в кожаный карман своей куртки и в нем же привозит ответ.
— Так посмотрим, — ничуть не колеблясь, сказала королева.
Генерал распахнул куртку, порылся в кожаном кармане и извлек оттуда конверт, запечатанный личной печатью австрийского императора, а именно, как и предвидел Актон, печатью с головой Марка Аврелия.
— Прекрасно! — заметил генерал.
Королева хотела взять письмо, чтобы распечатать его.
— Нет, нет, не так! — возразил Актон.
Он подержал конверт над свечкой, сургуч мало-помалу размяк, и один из углов конверта приподнялся.
Королева провела рукою по лбу.
— Что же мы сейчас прочитаем? — промолвила она.
Актон вынул письмо из конверта и, склонившись, подал королеве.
Королева развернула бумагу и прочла вслух:
«Замок Шёнбрунн, 28 сентября 1798 года.
Превосходнейший брат мой, кузен и дядя,
свойственник и союзник!
Отвечаю Вашему Величеству собственноручно, как и Вы собственноручно писали мне.
По моему мнению, согласованному с придворным советом, нам не следует начинать войну с Францией, прежде чем мы не обеспечим себе все шансы на успех, причем один из шансов, на который я рассчитываю, заключается в участии 40 000 воинов из русской армии под началом фельдмаршала Суворова, которому я предполагаю поручить верховное командование нашими войсками, однако эти 40 000 воинов прибудут сюда лишь в конце марта. Повремените же, превосходнейший брат мой, кузен и дядя, задержите всеми возможными средствами начало военных действий. Не думаю, чтобы Франция желала войны больше, чем того хотим мы; воспользуйтесь ее мирным настроением; дайте пока любое объяснение тому, что произошло, а в апреле мы начнем войну, собрав все свои силы.
Вот все, что я хотел сказать Вам, превосходнейший брат мой, кузен и дядя, свойственник и союзник. Засим возношу Господу мольбу, чтобы он хранил Вас под своим святым покровом.
— Это совсем не то, чего мы ждали, — сказала королева.
— Только не я, — возразил Актон, — я никогда не допускал мысли, что император начнет военные действия ранее будущей весны.
— Как же быть?
— Я жду распоряжений вашего величества.
— Вам известно, генерал, почему я желаю, чтобы война началась немедленно?
— И вы берете на себя ответственность, ваше величество?
— Как же я могу взять ее на себя после такого письма?
— Письмо императора обернется так, как мы того пожелаем.
— Что вы хотите сказать?
— Бумага — вещество податливое, можно заставить ее говорить то, что нам нужно. Весь вопрос заключается в том, чтобы рассчитать: предпочтительнее ли начать войну немедленно или повременить, атаковать или ждать атаки.
— Тут спорить, мне кажется, не о чем. В каком состоянии находится французская армия, нам известно, — в настоящее время она неспособна к сопротивлению. Если же мы предоставим ей время организоваться, то сопротивляться не сможем мы.
— Но вам кажется, что, получив такое письмо, король не откроет военных действий?
— Конечно; он будет рад, что есть предлог не двигаться из Неаполя.
— В таком случае я знаю только одно средство, — решительно заявил Актон.
— Какое?
— Заставить письмо сказать противоположное тому, о чем оно говорит.
Королева схватила руку генерала.
— Возможно ли? — прошептала она, пристально глядя на него.
— Чего же проще?
— Объясните мне… Минутку!
— Что такое?
— Разве вы не слышали? Он застонал.
— Не обращайте внимания.
— Но вот же он поднимается на кровати!
— Чтобы снова упасть, видите?
И действительно, несчастный Феррари с громким стоном опять растянулся на своем ложе.
— О чем мы говорили?
— Я сказал, что бумага плотная, неокрашенная, исписана только с одной стороны.
— Так что же?
— Значит, можно при помощи кислоты вытравить написанное императором, оставив только три последние строчки и подпись, а вместо совета отложить военные действия до апреля порекомендовать приступить к ним немедленно.
— Вы предлагаете, генерал, дело весьма серьезное.
— Потому-то я и сказал, что только королева может взять на себя такую ответственность.
Каролина на минуту задумалась; она помрачнела, нахмурилась, взгляд ее стал жестким, руки сжались.
— Хорошо, — сказала она, — беру все на себя.
Актон посмотрел на нее.
— Я же сказала, что за все отвечаю. За дело!
Генерал подошел к раненому, пощупал у него пульс и, повернувшись к королеве, сказал:
— Раньше чем через два часа он не очнется.
— Чего вы ищете? — спросила королева, заметив, что Актон осматривается по сторонам.
— Мне нужны жаровня, огонь и утюг.
65
На животном (лат.).