Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗

Новое звено относилось к разряду неожиданностей. О новом звене полиция вспомнила лишь теперь, когда ханум оказалась в Ашхабаде. Анко Хамбер не без удовольствия написал неофициальному руководителю персидской разведки американскому гражданину Дэвису, что персидские разведчики блестяще проваливают всякое дело. Не подлежало сомнению, что Настя–ханум уехала по паспорту, полученному в советском консульстве. Вот почему ее спокойно пропустили в контрольно–пропускном пункте на границе. Настя–ханум не воспользовалась фальшивыми документами, изготовленными у Анко Хамбера. Появление Насти–ханум на границе не вызвало никакого шума. Эта тихоня, поэтическая возлюбленная расточала улыбки, проливала слезы, вдыхала ароматы цветов и… действовала.

Анко Хамбер не сказал ничего Гуляму. Он ограничился извинениями:

— Мы ошиблись. Мадам нет в Мешхеде. Мы не знали. У нас в нашем консульском деле исключены методы… так сказать, сыска… Я говорил вам: мы не имеем своих агентов, как консульства других государств. Нет, нет и нет. Мы пользуемся в таких случаях сведениями скверных агентов скверной шахиншахской полиции… тахмината… Мы ошиблись… нас ввели в заблуждение…

Испарина выступила на той части груши, которую принято именовать лбом. Анко Хамбер не успевал вытирать пот, и носовой платок намок…

Гулям сидел в кресле обессиленный. Он устал возмущаться. Он только процедил сквозь зубы:

— Ошибки… заблуждения… обман.

Анко Хамбер вспыхнул от негодования. По правде говоря, негодование его было наигранным. Анко Хамбер продолжал вытирать свою грушу. Он вспотел еще сильнее. И скороговоркой сказал:

— Караван? При чем тут караван? Ваша супруга покинула пределы Персии задолго до нашей… так сказать, беседы… Но и ваше письмо… этой тайнописью, оказалось бесполезным.

Тусклым, безразличным голосом Гулям спросил:

— Почему же?

До сознания дошло только, что Настя–ханум уехала. О письме он даже не думал. Анко Хамбер решил, что он спрашивает про письмо.

— Луры… охрана каравана вышла из повиновения. Мы пытались повести переговоры, но вождь луров шейх Музаффар выехал в Тегеран и…

— Великолепно… — проговорил Гулям, — я еду в Тегеран.

— Вы хотите встретиться с шейхом луров? Договориться?

Гулям не счел нужным объяснять Анко Хамберу, что решил получить визу на въезд в Советский Союз. Он во что бы то ни стало должен был узнать, что случилось.

В тот же день афганский консул сообщил, что король Афганистана милостиво разрешает векилю Гуляму проследовать в пределы Афганского государства.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Мышь резвится — кот ходит вокруг».

Персы любят эту пословицу, особенно персы влиятельные, «господа могущества», которых никто не посмеет сравнить с мышью. Кот же — зверь страшный, особенно в мышином мире…

Господин консул Анко Хамбер чувствовал себя сейчас котом. Он вполне вошел в роль персидского кота, хотя даже намек, что он мог бы иметь что–либо общее с персом, привел бы его в негодование. Всегда и во всем он оставался англичанином, и притом англичанином–коммерсантом. Ему, конечно, хотелось бы походить на английского дипломата. Но сколько Анко Хамбер ни старался, сколько ни кичился своим консульским званием, от, него на сто шагов несло Сити, затхлыми бухгалтерскими запахами торговых контор.

Мышь, впрочем, отнюдь не резвилась, хотя кот и ходил кругом. Мышь, если позволительно было так назвать представительного и, очевидно, очень знатного, очень богатого кочевника с юга, важно восседала в парикмахерском, палисандрового дерева кресле в салоне самой модной из модных парикмахерских Тегерана — заведении Донцентри, сирийского еврея. Это заведение находилось в самом бойком месте персидской столицы, на центральной площади, в вызывающе скромном особнячке: с вызывающе скромными, но гигантскими витринами бесценного бемского стекла. Сквозь бемское стекло так хорошо видна вся площадь и так хорошо просматриваются все подходы к парикмахерскому салону господина Донцентри, пленившего своим цирюльническим мастерством господ тегеранцев!

На этот раз все законы природы нарушилась. Мышь восседала в палисандровом кресле, шедевре парикмахерской мебели, и подставляла роскошную вьющуюся с проседью бороду под парикмахерские ножницы. А кот, маленький, с выпячивающимся из серых в полоску брюк животом, господин консул Анко Хамбер, отчаянно вертелся на стуле у бемской витрины, вставал, садился, вытирал клетчатым фуляровым платком багровую лысину, венчавшую жирную грушу, заменявшую ему голову. Электрические вентиляторы не умеряли духоты салона Донцентри. От жары и духотищи кот в своем черном шерстяном пиджаке и бабочке–галстуке чувствовал себя жарко и потно. След–рубец от тульи котелка на лбу груши даже посинел. Черный респектабельный котелок лежал тут же на стуле рядом.

Бороду дервишу–кочевнику — если допустить, конечно, что все столь бородатые люди являются дервишами и кочевниками, — подстригал с невообразимым изяществом и ловкостью сам маэстро Чили. А все, кто когда–либо удостаивались чести бриться и подстригаться в столичной парикмахерской Донцентри, знали первого мастера салона, элегантного, обворожительного Чили, и восхищались им и его искусством. Маэстро Чили знал «всех и вся» в Тегеране. С поразительной зоркостью он примечал солидного клиента, едва нога его ступала на дорожку цветника, разбитого перед парикмахерским заведением. Беззвучный возглас, прищур глаз — и… швейцар с мускулатурой чемпиона французской борьбы распахивал перед посетителем дверь. Швейцар–чемпион никогда не произносил ни слова, никогда он не говорил даже «добро пожаловать!».

«Добро пожаловать!» — говорил сам великолепный Чили, если, конечно, клиент того заслуживал. Дверь распахивал здоровенной лапищей швейцар–чемпион, а на пороге возникал вылощенный, завитой, облаченный в костюм премьер–министра сам маэстро Чили и приветствовал дорогого гостя: «Добро пожаловать, милостивейший господин…» Как успевал Чили одновременно стричь–брить почтенных клиентов и приветствовать вновь пришедших, одному аллаху известно. Только никто не припомнит еще случая, чтобы Чили не приветствовал самолично каждого мало–мальски заслуживающего внимания клиента. Да и не было случая, чтобы мало–мальски почтенный клиент остался недоволен обслуживанием в заведении Донцентри. А Чили брил–стриг исключительно таких клиентов, у которых стояла приставка перед именем: «господин министр» «властитель армии», «господин могущества», «светоч юстиции», «хозяин богатства» или еще что–либо очень пышное… Вообще удостоиться личного обслуживания маэстро Чили в салоне Донцентри означало по меньшей мере сопричислиться к высшим кругам знати столицы резашаховской Персии.

Дервиша–кочевника, повторяем, стриг сам Чили. Степняку, о чем свидетельствовала его одежда, и вдруг такой почет? Степняков в Тегеране не любят за непокорный, задиристый нрав. Значит, если сам маэстро Чили взялся стричь и брить дервиша–кочевника, — это был особенный кочевник.

Конечно, он степняк, но войлочная чуха его сваляна из тончайшей шерсти белой верблюдицы. Его безрукавка — из манчестерского тончайшего сукна, его сыромятные сапожки из кожи великолепной выделки, а полотняные шаровары прибинтованы к чулкам шелковой тесьмой, столь искусно вытканной, что даже Чили сглотнул слюну от зависти. Одежда этого дикаря стоила по меньшей мере двадцать верблюдов, а кинжал в драгоценных ножнах и все сто…

Господин консул от нетерпения потел и мурлыкал. Он сладострастно предвкушал удовольствие запустить когти в эту громадную, здоровенную мышь. А когда мышь уже поймана, можно и поиграть с ней. Анко Хамбер потел от нетерпения, но не спешил. Он считал, что поиграть стоило. Играючи можно сделать просто и спокойно многое, чего никак не сделаешь, когда вздумаешь напустить на себя излишнюю серьезность. Анко Хамбер без излишней скромности почитал себя дипломатом, а дипломату свойственны в поведении дипломатические тонкости.