Адъютант его превосходительства - Северский Георгий Леонидович (читать книги регистрация .txt) 📗
— Ну, что выяснили? Кто он такой, этот самый Пискарев?
Этот вопрос был поручен Сазонову, он и начал обстоятельно рассказывать первым:
— Михаил Васильевич Пискарев — бродячий сапожник…
— Проверили?
— Спросил местных жителей. Выезжал в близлежащие села. Точно — сапожник.
— Причём хороший, — добавил Сергеев. — Я сам в прежние времена этим баловался — детворе обувку чинил. Толк досконально понимаю. Он — настоящий сапожник. На все сто! Я наблюдал, как он работает. Циркач, настоящий циркач!
— Где живёт? — спросил Лацис, прерывая неуместные восторги Сергеева, восхищённого искусством Пискарева.
— В ночлежке, которая при базаре. Там ни с кем дружбу не водит. И вообще он такой… смурной, что ли… — подробно докладывал Сазонов.
— Когда появился в Новозыбкове?
— Недавно.
— Недавно: год назад? неделю? месяц?
— Виноват, — обезоруживающе улыбнулся Сазонов и чётко доложил: — В Новозыбков он приехал за четыре дня до перемещения сюда штаба армии. Проверил по записям в ночлежке. До этого сапожничал в Киеве, на Сенном базаре. Тоже проверил.
— Ни с кем не встречается? — спросил Лацис у Сергеева, которому было поручено наблюдение за Пискаревым.
— Вроде нет. — И тут же поправился: — Нет, Мартин Янович. Следил за каждым его шагом. Обувку, которую ремонтирует, тоже всю проверяем…
— Ночлежка — рынок, рынок — ночлежка. Двое суток с него не спускаем, — зло сказал Фролов. — И все бесполезно.
— Странно, — задумчиво сказал Лацис. — В письме срочный вопрос…
— И все-таки я все больше начинаю думать, Мартин Янович, что это он сам и есть Николай Николаевич, — держался своей версии Фролов.
— Допустим, — похоже, даже согласился Лацис и затем жёсткой насмешливостью спросил: — А сведения такого масштаба — о дислокации наших войск — и другие секретные данные — он что, на базаре покупает?
— Не знаю, — вздохнул Фролов. — Возможно, и покупает.
— У кого? — Лацис вдруг сорвался с места и стал жёстко оговаривать Фролову: — Вы все ещё продолжаете надеяться лёгкую удачу и на счастливый случай? Так вот, запомните! В нашей работе их не бывает!.. — И чтобы все, что он сказал, выглядело просто выговором, Лацис тихо присел рядом с Фроловым и тихо сказал: — Поймите, Пётр Тимофеевич! При любом варианте рядом с сапожником должен появиться ещё один человек. Тот, который имеет доступ к секретным штабным документам. Только надо смотреть в оба… На это надо и себя и наших сотрудников настраивать. Нет, здесь где-то рыба покрупней.
— Тут вот я одно обстоятельство приметил, — неожиданно решился вмешаться Сергеев. — Так, ничего особенного… Место переменил в тот день, как письмо получил. То сидел возле у самих ворот, а теперь перебрался к ларям, где овощами торгуют… Может, это он просто так, а может… может, знак какой подаёт, ну чтоб на связь к нему выходили!
Лацис, Фролов и все остальные слушали Сергеева с нескончаемым интересом. Что и говорить, глаз у Сергеева приметливый.
— Мартин Янович, ясно одно — он, этот самый сапожник, враг, — запальчиво поднялся Сазонов. — Так?
— Ну так.
— Так может, взять его? Взять и за сутки-двое расколоть, как кедровый орех.
— Враги разные бывают, — задумчиво и по-доброму сказал Лацис. — Иные — как кедровые орехи, а иные — как чугунные ядра. Какая у нас с вами гарантия, что именно этот враг — как кедровый орех… Да и невыгодно нам брать Пискарева сейчас. Пока мы с ним будем возиться, Николай Николаевич все пойдёт и уйдёт. А нам ведь не столько Пискарев нужен, сколько он, другой…
И снова, как и накануне, чекисты с неуклонной осторожностью дежурили на базаре. Сапожник уже привык к соседству голодной компании беспризорников, шумной, драчливой, словно воробьиная стая в первые весенние оттепели. Беспризорников тоже не удивило, что к ним прибилось ещё несколько таких же голодранцев в живописном рубище. Почти каждый день кто-то из беспризорников покидал скудный Новозыбковский базар и отправлялся дальше в поисках своего «Клондайка» и точно так же кто-то новый возникал в их пёстрой артели.
Привалившись друг к другу, несколько беспризорников сидели возле рундука, совсем близко от Пискарева. А на рундуке сидел долговязый чумазый парень в рваной кацавейке, на голове у него красовалась ермолка, похожая на те, какие носят раввины. Ногами в рваных опорках он барабанил по пустому рундуку. Ни Фролов, ни Лацис, ни даже родная мать не узнали бы в этом беспризорнике Сазонова.
В полдень к сапожнику подошла полнощёкая, осанистая женщина в отливающем тёмной синевой плюшевом жакете, извлекла из кошёлки добротные комсоставские сапоги и басистым, требовательным голосом произнесла:
— Набойки нужно прибить. Прибьёшь, что ли?
Сапожник не спешил с ответом. Он неторопливо завернул в промасленную тряпочку сало и остатки хлеба, засунул свёрток в ящик и лишь после этого бесстрастно взял из рук женщины сапоги. Долго и придирчиво — и так и эдак — осматривал их, тщательно выстукивая подмётку заскорузлым пальцем, затем ровным, почти равнодушным голосом спросил:
— Платить чем будешь?
— Известно, деньгами. — Даже несколько возмутилась хозяйка сапог.
— Ну что ж. Тогда приходи завтра с утра. Заберёшь, — все тем же ровным, успокоительным голосом предложил сапожник.
— Но… больно долго что-то, — возразила женщина. — Не осерчал бы постоялец — сапоги-то ему небось надобны.
— Постояльцу своему скажешь, что хорошие сапоги требуют хорошей работы.
Беспризорному надоело барабанить ногами по ларю. Он ловко спрыгнул на землю, сделал замысловатую фигуру на пятках и весело, с бесшабашным видом зашагал между ларями, что-то бойкое насвистывая себе под нос… Сзади, в прорехи выпущенной напуском рубахи, видны были две острые грязные лопатки.
— Ты куда, Сова? — сонно вскинулся второй беспризорник.
— А ну вас всех… Жрать охота… — не оборачиваясь, ответил тот, кого назвали Совой, и, сокрушённо махнув рукой, смешался с околобазарной толпой. А второй беспризорник снова задремал на солнцепёке.
Сазонов передал женщину Сергееву, а тот, проводив её до самого дома, исподволь, осторожно навёл справки, кто она сама и кто её постоялец. И хотя соседи были испуганно-немногословны — постоялец в чинах, служит в штабе армии, — все же из их слов явствовало, что ведёт он строгий, замкнутый образ жизни, ни с кем не водит знакомств, и все его боятся, а пуще всех — хозяйка. Все говорило о том, что человек это опытный и осторожный, что все подступы к себе он перекрыл.
Теперь и Лацису, и Фролову, испытывающему неловкость за то, что предложил неверную версию, стало совершенно ясно, что это и есть таинственный Николай Николаевич. Ошибки не могло быть. Нужно только действовать немедленно — такие люди, как этот, опасность чуют за версту. И все же Лацис решил дождаться утра и получить в свои руки ту главную улику, без которой допросы длились бы бесплодно несколько дней, несмотря на всю очевидность собравшихся воедино фактов. Он был уверен, что получит её, эту неопровержимую улику,
На утро следующего дня женщина, как и было уговорено, забрала у Пискарева сапоги, и вскоре их уже осматривали у её дома чекисты — Сергеев и Сазонов. Сергеев запустил руку в голенище и, сосредоточенно хмуря брови, прощупывал вершок за вершком каждую складку подкладки. Наконец его лицо расплылось в удовлетворённой улыбке, будто он поймал в сапоге налима.
— Есть… Чего-то есть… — тихо выдохнул он, поглядывая то на Сазонова, то на застывшую в благоговейном ужасе хозяйку. Он вынул руку из голенища и сказал Сазонову: — Ножик дай.
Наблюдавшая за действиями Сергеева женщина испуганно зашептала, не веря, что такое могло случиться с важным постояльцем:
— Господи, никак, резать будете?.. А что ж я постояльцу потом скажу? Он у меня строгий.
Сергеев снова опустил руку с ножом в голенище и, орудуя им, утешил вконец расстроенную женщину:
— Ты не бойсь… Теперь мы ему все сами скажем. Все как есть — и про то, что было, и про то, что будет…
