Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

Разносчики и дрягили, естественно, сразу нанесли сюда кучи товаров, которые были сложены снаружи, прямо посреди дороги. Подноска стоила бешеных денег. Представление о тарифах, существовавших на улице Кенкампуа, сегодня может дать разве что Сан-Франциско времен золотой лихорадки 126, где, по утверждению очевидцев, подхватившие эту болезнь платили десять долларов за чистку сапог.

Улица Кенкампуа в те времена поразительно напоминала Калифорнию. По части сумасбродств в нашем веке ничего нового не придумали.

Но здесь все старались приобрести не золото, не серебро и не товары: в моде были небольшие листки бумаги, Белые, желтые («матери» и «дочки») и, наконец, еще не родившиеся голубые ангелочки («внучки»), милые сердцам дельцов акции, о которых все так пеклись с самого их младенчества, — вот о чем кричали со всех сторон, вот что было всем нужно, вот какова была истинная причина всеобщего неистовства.

Подумайте сами: сегодня луидор стоит 24 франка, завтра он снова будет стоить те же 24 франка, тогда как тысячеливровая «внучка», стоящая сегодня сто пистолей, к ^завтрашнему вечеру поднимется до двух тысяч экю. Долой монету — тяжелую, устаревшую, громоздкую! Да здравствует бумага — легкая как воздух, драгоценная, волшебная бумага, совершающая в портфелях Бог знает какие алхимические превращения! Памятник доброму господину Лоу, памятник высотою с колосса Родосского! 127

Это всеобщее увлечение было Эзопу II, он же Иона, только на пользу. Его спина, этот удобнейший пюпитр, которым одарила его природа, не простаивала ни секунды. Шестилйвровые монеты и пистоли непрерывным потоком лились в его кожаную суму. Но даже столь крупный барыш не мог нарушить его невозмутимости. Он уже сделался прожженным финансистом.

Против обыкновения этим утром горбун был невесел — он хворал. Тем, кто был так добр, что начинал его расспрашивать, он отвечал:

— Я слегка переутомился этой ночью.

— Но где, друг мой Иона?

— У господина регента, который пригласил меня на праздник.

Люди смеялись, подписывали, платили — благодать Божья, а не человек!

Около десяти утра от единодушного и невообразимого вопля в доме Гонзаго зазвенели все стекла. Так не грохочет даже пушечный выстрел, возвещающий о рождении престолонаследника. Люди хлопали в ладоши и ревели, шляпы взлетали в воздух, от восторга одни бесились, с другими делались судороги, у одних сердце выпрыгивало из груди, другие чуть не падали в обморок. На свет появились голубые акции, «внучки»! Свеженькие, чистенькие, маленькие, они только что вышли в королевской печатне из-под пресса. Есть от чего обрушить всю улицу Кенкампуа! Голубенькие «внучки», новорожденные, с подписью почтенного заместителя генерального контролера Лабастида!

— Здесь! Десять сверх номинала!

— Пятнадцать!

— Здесь двадцать! Плачу наличными!

— Двадцать пять! Плачу беррийской шерстью!

— Индийскими пряностями! Шелком-сырцом! Винами из Гаскони!

— Да не пихайтесь, матушка! В ваши-то лета!

— Ах, ты негодяй! Толкать женщину! Глаза твои бесстыжие!

— Внимание! Партия руанских бутылок!

— Есть плотная материя из Кентена! Тридцать сверх номинала!

Крики затолканных женщин, вопли полузадушенных недоростков, визгливые теноры, рокочущие баритоны, наподданные от всей души тумаки — ей-ей, голубые акции пользовались заслуженным успехом!

На ступенях крыльца появились Ориоль и Монтобер. Они шли от Гонзаго, который только что задал им по первое число. Оба были молчаливы и сконфужены.

— Теперь он нам уже не покровитель, — сказал Монтобер, выходя в сад.

— Теперь это хозяин, — пробурчал Ориоль, — который тащит нас туда, куда нам вовсе не хочется идти. Меня так и подмывает…

— Меня тоже! — не дал ему договорить Монтобер.

К ним подошел лакей в ливрее цветов принца Гонзаго и вручил каждому запечатанный пакет.

Друзья сломали печати. Оба пакета содержали по пачке голубых акций. Ориоль и Монтобер переглянулись.

— Клянусь головой! — воскликнул просиявший толстячок-финансист, поглаживая свое кружевное жабо. — Вот это называется ненавязчивое внимание!

— Да, так поступать умеет только он, — согласился, смягчившись, Монтобер.

Друзья пересчитали акции: их оказалось предостаточно.

— Поиграем? — предложил Монтобер.

— Поиграем! — не стал возражать Ориоль.

Последние сомнения были отброшены, и к друзьям вернулось доброе расположение духа. Внезапно за их спинами послышалось эхо:

— Поиграем! Поиграем!

Вся веселая компания сбежала с крыльца — Навайль, Тарани, Шуази, Носе, Альбре, Жиронн и прочие. Только что каждый из них тоже получил утешительное лекарство от угрызений совести. Они сбились в кучку.

— Господа, — заговорил Альбре, — у всех этих деревенских купцов водятся денежки. Если мы объединимся, нам удастся захватить рынок и уже сегодня нанести решающий удар. У меня есть мысль…

Все единодушно поддержали:

— Объединимся! Конечно, объединимся!

— А я? — осведомился чей-то пискливый голосок, который, казалось, доносился из кармана верзилы барона де Батца. Повесы оглянулись. Рядом с ними стоял горбун, подставив спину торговцу фаянсом, который отдавал весь свой оклад за дюжину бумажек и был при этом счастлив.

— Тьфу, пропасть! — попятившись, воскликнул Навайль. — Не люблю я этого субъекта!

— Убирайся отсюда! — грубо приказал Жиронн.

— Господа, я к вашим услугам, — учтиво отвечал горбун. — Но я купил себе здесь место, и сад этот принадлежит как вам, так и мне.

— Подумать только! — воскликнул Ориоль. — Демон, так озадачивший нас вчера вечером, на самом деле — мерзкий пюпитр, вот разве что умеет ногами передвигать!

— А еще мозговать, на ус мотать, языком трепать! — отчеканил горбун.

Затем он поклонился, улыбнулся и отправился по своим делам. Навайль долго следил за ним взглядом.

— Еще вчера я совсем не боялся этого человека, — пробормотал он.

— Это потому, — шепнул Монтобер, — что вчера мы еще могли выбирать, каким путем идти.

— Так какая же у тебя мысль, Альбре? Ну-ка расскажи! — послышались голоса.

Приятели окружили Альбре, и тот в течение нескольких минут что-то бойко им объяснял.

— Чудно! — похвалил Жиронн. — Я все понял.

— Чутно, — повторил барон де Батц, — я тоше фее понял, только опьясните мне…

— Это бесполезно, — заметил Носе. — За дело! Через час все должно быть разграблено.

Юные повесы немедленно разошлись. Примерно половина из них вышла через двор на улицу Сен-Маглуар, чтобы, сделав крюк, вернуться на улицу Кенкампуа. Другие стали прохаживаться по двое, по трое, с самым простодушным видом беседуя о текущих делах. Приблизительно через четверть часа Таранн и Шуази возвратились через ворота, выходящие на улицу Кенкампуа. Работая локтями, они пробились к Ориолю, который болтал с Жиронном.

— Это какой-то ужас! — поднял крик Таранн и Шуази. — Безумие! В трактире «Венеция» они идут по тридцать и тридцать пять, у Фулона по сорок и даже по пятьдесят! Через час за них будут давать два номинала! Покупайте скорее! Покупайте!

Горбин стоял в сторонке и тихонько посмеивался.

— Тебе, малыш, тоже кой-чего перепадет, — шепнул ему на ухо Носе, — только будь паинькой.

— Благодарю вас, ваша милость, — смиренно отозвался Эзоп II, — мне этого только и надо.

Между тем новость распространилась в мгновение ока: к концу дня голубые акции пойдут за два номинала. Сразу же набралась толпа покупателей. Альбре, державший у себя акции всей компании, начал их массовую продажу за наличные по полтора номинала; он знал, что ему хватит их еще часа на два такой торговли.

Через некоторое время в те же ворота с улицы Кенкампуа вошли Ориоль и Монтобер с постными минами на физиономиях.

— Господа, — отвечал Ориоль тем, кто интересовался причиной их уныния, — я не думаю, что нам следует сообщать эти ужасные новости, курс акций может пойти вниз.