Тайна Обители Спасения - Феваль Поль Анри (библиотека электронных книг .txt) 📗
– Интересно, а если бы все эти бумажки обменять на монеты в два су, – бормотал Эшалот, развязывая узелок,– большая бы куча получилась? Может, она даже не уместилась бы в балагане? Леокадия производит впечатление веселой и беззаботной женщины, но все это – лишь видимость. Иначе как бы ей удалось скопить столько денег?
Послюнявив палец, Эшалот начал пересчитывать купюры.
Как их нежный шелест волновал Симилора! Он затаил дыхание, забыв обо всем на свете: для Амедея не существовало сейчас ничего, кроме этих бумажек. Чтобы передать чувства, обуревавшие нашего героя, нужно быть гениальным поэтом. О, жажда наживы! Как ты преображаешь людей!
Можно описать любовь, ненависть, все страсти, присущие людскому роду, но тот трепет, который охватил Симилора при виде пачки купюр, словами выразить нельзя. В этом чувстве было что-то нечеловеческое.
Амедей часто останавливался возле менял и подолгу ласкал взглядом эти соблазнительные листочки бумаги! Еще подростком Симилор мечтал о том, как бы ему раздобыть побольше таких листочков, и эти грезы доводили его порой до исступления.
В сущности, Амедей не был жаден. Напротив, он был чрезвычайно расточителен, как, впрочем, все молодые люди, которые прибывают в Париж проматывать капиталец покойного отца.
Можно сказать, что Симилор относился к деньгам как истинный француз.
Когда от родительского богатства ничего не остается, молодой мот становится либо мошенником, либо нищим. Выбор зависит от его темперамента.
Что касается Амедея, то он был достаточно яркой личностью. У него были задатки для того, чтобы выбрать любой из этих двух путей.
Однако это еще не полная характеристика нашего героя. Дело в том, что в глубине души Амедей был поэтом. Он хотел сделать из своей жизни произведение искусства. Симилор мечтал в полной мере насладиться всеми радостями, испробовать все утехи, не упустить ничего, что доставляет наслаждение душе и телу. Но для этого Симилору были нужны деньги.
Итак, он тихонько повернулся на своем ложе. Солома была сырой и потому не шуршала. Встав на четвереньки, Амедей вытянул шею, не спуская глаз с Эшалота. В эту минуту Симилор напоминал дикого зверя, который собирается подползти к своей жертве, чтобы потом наброситься на нее.
Что же касается Эшалота, то он ничего не подозревал. Он был уверен, что находится здесь один, и спокойно продолжал свое дело.
– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, – бубнил он. – И все это потратят на лейтенанта! Двадцать один, двадцать два... Нет, уже двадцать три: две бумажки слиплись. Какие они приятные на ощупь! Хозяйка сказала – двадцать пять, – что ей ничего не стоит все начать с нуля. Вот это я понимаю! Вот это настоящая преданность близкому человеку. Тридцать, тридцать один... G другой стороны, то, что она лишится всех денег, может быть мне на руку, тридцать семь, тридцать восемь. Сейчас нас разделяет ее богатство, сорок один, а если оно исчезнет?
Вдруг какое-то странное шуршание заставило Эшалота насторожиться. Однако он тут же забыл о нем: дело в том, что одна из купюр оказалась надорванной.
– Что теперь делать? А вдруг ее не примут? – спрашивал себя встревоженный Эшалот.
Симилор замер. Он чуть было не выдал себя: одна его нога запуталась в соломе, и потому Симилор не мог пошевелиться, не рискуя привлечь внимания Эшалота.
Несмотря на это, Симилор твердо решил, что попытается завладеть деньгами. Это было нелегкой задачей. Симилор прекрасно знал своего старого приятеля и не сомневался, что тот будет защищать вверенное ему сокровище до последней капли крови.
Конечно, деньги – великое дело, но ведь Амедею предстоит напасть на своего лучшего друга! Симилор заколебался. «Да, скверная ситуация», – думал он. От напряжения бедняга покрылся холодным потом.
В тот миг, когда Эшалот добрался до пятидесятой купюры, он услышал, что в углу кто-то шевелится. Эшалот быстро обернулся и увидел, что в темноте сверкают два глаза.
Эшалот вздрогнул. Кто же это мог быть? Несмотря на то, что на столеторела свеча, он не видел лица незнакомца. Эшалот схватил деньги, засунул их в карман и застегнул свой редингот на все пуговицы.
Симилор понял, что его обнаружили. Делать было нечего. Пришлось встать на ноги.
– Это ты, Амедей? – воскликнул Эшалот, облегченно вздохнув. – Как ты меня напугал!
Симилор скрестил руки на груди и сделал несколько шагов вперед.
– О, жалок тот, в ком совесть нечиста! – произнес он первое, что пришло ему в голову, чрезвычайно выразительно продекламировав эти слова. – Такого человека легко напугать. Что ты сделал с ребенком, которого доверили тебе?
– Сейчас я тебе все объясню. Понимаешь, тут случилось такое... – начал было Эшалот.
– Впрочем, я не вправе тебе ничего говорить, – внезапно спохватился он. – Это не моя тайна. Я могу тебе сказать только одно: наш ребенок находится в надежном месте. Его хорошо кормят, о нем заботятся, так что ему сейчас гораздо лучше, чем тут, в балагане. Им занимается женщина, имеющая большой опыт воспитания детей.
Симилор слушал приятеля, не перебивая. Амедей лихорадочно пытался сообразить, что бы ему наплести Эшалоту, на какую бы хитрость пойти. Что лучше: поторговаться или сразу начать драку?
Мы уже говорили, что Симилор был достаточно храбрым человеком. К тому же он был весьма высокого мнения о своих боксерских способностях.
Однако, с другой стороны, Амедей понимал, что хоть Эшалот и тихоня, справиться с ним будет довольно трудно.
– Кто мы, братья или не братья? – неожиданно спросил Симилор. – Я еще помню времена, когда мы делили на двоих жалкую корку хлеба. Но ты, видно, давно забыл об этом. Не сомневаюсь, ты сегодня отлично поужинал, а у меня живот подвело от голода!
– Если ты хочешь есть, я сейчас дам тебе денег! – воскликнул Эшалот.
– Ты разбогател, – с горечью продолжал Симилор, – ты разоделся в пух и прах. А что на мне? Какие-то мерзкие лохмотья!
– Я не имею права рассказать тебе, в чем тут дело... Извини, – потупившись ответил Эшалот.
– Понимаю! – завопил Симилор. – Ты – жулик, ты – преступник! Я видел, как ты считал деньги! У тебя в руках – миллионы! Ты – плохой брат, ибо ты предал меня. Ты наверняка собираешься сбежать за границу и бросить нас с Саладеном прозябать в нищете.
– Клянусь тебе... – начал было потрясенный Эшалот.
– Молчи! Не надо лживых клятв! Я их презираю, – Симилор полностью вошел в роль. Можно было подумать, что его негодование абсолютно искренне. – Если бы речь шла только обо мне, я бы промолчал. По отношению ко мне ты еще можешь вести себя, как последний подлец. Но я отец! Меня беспокоит будущее Саладена. Послушай, предлагаю тебе разделить эти деньги между нами. Тольк: поровну! А если ты не захочешь пойти мне навстречу, мне придется отобрать у тебя все!
XXXIV
БИТВА
Эшалот был добрым малым. Хотя слова Симилора обескуражили его, верный рыцарь Леокадии все же решил вступить со своим противников в переговоры. Однако Амедей был явно не в состоянии внять голосу рассудка. Сейчас это был совсем не тот Симилор, которого мы знали. Один его вид внушал ужас. Он напоминал разъяренного быка, узревшего красную тряпку тореадора. Симилора била дрожь. Казалось, он полностью лишился рассудка.
«Ну и дела! – подумал Эшалот. – Какой же он все-таки болтун! Если бы у него завелись деньги, он сразу спустил бы их на женщин и вино, а о Саладене даже и не вспомнил бы!»
Эшалот вздохнул, медленно засучил рукава и удостоверился, что его редингот застегнут на все пуговицы.
Закончив эти нехитрые приготовления, Эшалот шагнул к своему противнику.
– Конечно, мне не хотелось бы драться с другом детства, однако этого требует моя честь, – произнес доблестный рыцарь мамаши Лео.
До чего же простонародье любит говорить о чести! В низших слоях общества это слово употребляется гораздо чаще, чем в высших.
Симилор немедленно принял элегантную боксерскую стойку. Его натренированные ноги напоминали две пружины: возможно, читатель помнит, что эти ноги рисовали многие художники. Сжатые кулаки Симилора находились на уровне его лица. Он мотнул головой, и его шляпа отлетела в сторону.
