Знак черепа - Данн Джон Аллан (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

Джон Аллан Данн

Знак черепа

Глава первая. ЭШАФОТ

Начался прилив, и над Темзой стал подниматься густой, смешивающийся с клубами коричневатого едкого дыма туман, образуя смог, который царапал глотку и заставлял слезиться глаза. Бормочущий голос священника у подножия виселицы звучал хрипло и неразборчиво, огни факелов в руках факельщиков мерцали в сгущавшемся полумраке тусклыми красноватыми пятнами, а белые перевязи и галуны стражников, сдерживающих толпу, едва виднелись, несмотря на яркое пламя двух больших костров, разведенных на эшафоте.

Зябкая сырость тумана пронизывала меня до самых костей, не защищенных в достаточной степени ни упитанным телом, ни теплой одеждой. Желудок мой был так же пуст, как и карманы, и единственной милостью, которую оказывал мне туман, было то, что он прикрывал дыры и прорехи на моем довольно поношенном, ветхом наряде.

Ученый и джентльмен, да, я по праву мог считать себя таковым, хотя ни одно из этих достоинств, увы, не оказывало сколько-нибудь существенного влияния на мое материальное благополучие. Я был недалек от того, чтобы позавидовать даже тем трем пиратам, что стояли между столбами виселицы, перебрасываясь грубыми шуточками с толпою зевак в притворной и наигранной браваде. По крайней мере, они казались сытыми, и близился конец всех их житейских невзгод.

Что касается меня, то будущее едва ли сулило мне какие-либо перемены к лучшему, разве что я попытаюсь последовать их примеру и примусь за профессию уличного грабителя или, если удастся украсть лошадь, разбойника с большой дороги.

По правде говоря, я находился на грани отчаяния и готов был на все, ибо вопросы морали у любого человека отступают на задний план перед проблемами борьбы за собственное существование.

С часовой башни парламента погребальным звоном прозвучали одиннадцать гулких ударов, потонувших в густом тумане, который окутал Лондон траурным покрывалом, словно участвуя в печальной церемонии предстоящей казни. Туман становился все гуще, и бормочущая, кашляющая и сморкающаяся толпа теснее сомкнулась вокруг эшафота, когда священник закончил проповедь.

Бродячий продавец стишков и куплетов сунул мне в руку несколько листов, на которых было что-то отпечатано, шепеляво выкрикивая при этом:

— Вот, шер, — то, што вы ишщете. Доштоверное опишание жизни и приклюшений пирата Томаша Тауни! Полный и иллюстрированный штихотворный отшет о его похождениях и злодействах! Всего один пенни, шер, — хоть штоит он не меньше двух!

Очевидно, туман порядком препятствовал его торговле, и последняя слабенькая искра надежды раздобыть пару шиллингов бесславно угасла, так и не разгоревшись, ибо в кармане у меня лежал авторский экземпляр той же баллады, поскольку создателем этих довольно надуманных и весьма скверных стихов являлся я сам; собственно говоря, я и пришел сюда, на Пристань казней, в надежде продать эти вирши.

Моя квартирная хозяйка скорее потребовала, чем предложила мне применить мою ученость для составления биографии знаменитого Тауни. Ее сын, ученик наборщика, сделал потихоньку от хозяина несколько оттисков и подговорил двух-трех юных оборванцев, чтобы те погромче расхваливали сие бессмертное творение в надежде на то, что прибыль от его продажи поможет уменьшить мой квартирный долг. Предприятие явно терпело крах, и меня ждал дома не очень любезный прием.

Толпа подалась вперед. Бендолл, боцман из команды Тауни, первым направился к лестнице на эшафот. Как и его товарищи, он весь был расцвечен длинными пестрыми лентами, висевшими у него на шее, запястьях, коленях и вокруг шапки. Поднявшись до середины лестницы, он остановился и обернулся к толпе. Стащив с ног тяжелые матросские башмаки, он один за другим швырнул их через головы стражников в гущу народа, где тут же возникла сутолока и потасовка, когда праздные зеваки и бездельники бросились в драку за обладание столь ценными сувенирами.

— Я поклялся не помирать в сапогах! — выкрикнул Бендолл. — Да неужели же здесь не найдется отважных ребят и добрых товарищей, чтобы протянуть мне руку помощи и вызволить из петли? Э-ге-гей, а ведь я знавал времена, когда здесь можно было встретить множество смельчаков; уж они-то не дали бы мне подохнуть как собаке! Ни одного нет? Ну так чума вас побери, трусливая свора! Захлопни свою книгу, поп! Мне не нужен партнер для последней пляски с дьяволом!

Палач взял его за связанные в локтях Руки и подвел под перекладину с висящим на ней, как тяжелая мокрая тряпка, черным похоронным флагом; здесь же болтались и три пеньковые веревки с петлями на концах. За боцманом последовал Даулинг, канонир; он был весел и шумлив, ибо успел хватить добрую кружку рома, выданную ему напоследок, так сказать, «на посошок». Он шатался, стоя на досках помоста, и орал дурным голосом пиратские песни, которые толпа тут же подхватывала хором:

Зрители оживились и начали активнее проявлять симпатии к приговоренным, что вызвало некоторую тревогу у представителя власти. Офицер, командующий стражей, приказал поторапливаться с казнью. К пылающим кострам добавили хвороста и масла. Даулинга подвели к его месту под перекладиной. Он продолжал орать песни до тех пор, пока на шею ему не надели петлю; почувствовав за ухом холодное прикосновение веревочного узла, он внезапно протрезвел и замолк. Глухой говор прошел по толпе, когда по лестнице легко взбежал Тауни, словно поднялся на квартердек 1 собственного судна. Сосед слева крепко прижал меня локтем, когда толпа хлынула вперед.

Мой сосед мог бы составить подходящую компанию бандитам на эшафоте. Он был одет в забрызганные грязью кожаные бриджи и куртку, перетянутую по животу широким кушаком; голова его под теплой шерстяной шапкой была повязана клетчатым носовым платком. Глаза этого плотно сложенного коренастого верзилы сверкали, как у волка, отражая пламя костров на эшафоте. Изборожденное морщинами лицо его цветом напоминало красное дерево; нос был перебит, ноздри возбужденно трепетали, а щеки и подбородок покрывала давно не бритая черная щетина.

— Эй, Том! — крикнул он простуженным басом. — Брось-ка мне подарочек на память!

То ли из уважения к его рангу, то ли выполняя его последнюю волю, но стражники оставили руки пиратского вожака свободными. Он повернул голову к окликнувшему его мужчине и, казалось, собрался ему что-то ответить, но передумал. Сняв с пальца золотое кольцо, он точным прицельным броском метнул его в сторону моего соседа. Тот обеими руками поймал драгоценный подарок;

когда массивное кольцо упало в его огрубевшие мозолистые ладони, я заметил, что на левой руке у него не хватает большого пальца.

Толпа завопила, и Тауни принялся срывать с себя ленты и разбрасывать их в качестве сувениров. Одна лента трепеща пролетела рядом с моей головой, и другой сосед жадно ухватил ее, уронив мне на ногу палку, на которую опирался до сих пор.

— Прошу прощения, сэр!

Голос принадлежал, как мне показалось, мальчику, и звучал он странно — чересчур изысканно и утонченно для окружающей нас компании. Однако лицо говорившего принадлежало взрослому мужчине с резкими чертами, свидетельствующими, что этот человек много страдал и многое перенес. Он глядел на меня большими блестящими глазами, а его необыкновенно красивая и благородная голова казалась приставленной волею злого волшебника к тщедушному телу карлика. Одна нога у него была тоньше другой и согнута в колене, в правой руке он держал костыль, а на искривленной спине между лопатками возвышался тщательно прикрытый лохмотьями горб — зрелище скорее жалкое, чем отталкивающее.