Полярная станция “Зебра” - Маклин Алистер (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
– Боитесь врезаться в кита? – подкинул я вопрос.
– Боимся врезаться в другую подводную лодку, – без улыбки ответил Свенсон. – Тут уж нам крышка обоим. Учтите, и русские, и наши ядерные субмарины так и снуют подо льдами туда-сюда вокруг полюса в обоих полушариях. Здесь сейчас движение оживленнее, чем на лондонской Тайме Сквер.
– И все-таки шансов мало…
– А какие шансы столкнуться в воздухе у двух самолетов на пространстве в десять тысяч квадратных миль? Теоретически – никаких. А в этом году уже было три таких столкновения. Так что лучше пусть себе сонар попискивает…
Но наш основной глаз, когда мы подо льдом, это тот, что смотрит прямо вверх.
Давайте-ка сходим поглядим, что там и как.
Мы прошли в тот конец центрального поста, где справа по борту и ближе к корме у поблескивающей стеклами машины, состоящей из движущейся бумажной ленты шириной в семь дюймов и самописца, который чертил на ленте узкую прямую черную линию, корпели доктор Бенсон и ещё один моряк. Бенсон что-то там подкручивал и был полностью погружен в это занятие.
– Верхний эхолот, – пояснил Свенсон. – Обычно его называют ледовой машиной. Доктор Бенсон вообще-то не имеет к ней никакого отношения, у нас на борту два квалифицированных специалиста, но когда выяснилось, что оторвать его от этого занятия можно только с помощью военного трибунала, мы махнули рукой и оставили все, как есть… – Бенсон заулыбался, но даже глаз от бумажной ленты не отвел. – Работает ледовая машина на принципе отражения звука, как обычный сонар, но эхо приходит ото льда. Если он есть, конечно.
Тонкая черная линия означает чистую воду над головой. Когда мы идем подо льдом, перо совершает вертикальные движения и не только показывает наличие льда, но и дает его толщину.
– Остроумно, – заметил я.
– И очень серьезно! Подо льдом это может стать для «Дельфина» вопросом жизни и смерти. И уж точно это вопрос жизни и смерти для станции «Зебра».
Если мы сумеем засечь её положение, мы все равно не сможем добраться туда, не пробившись сквозь лед. А где он тоньше всего, нам подскажет именно эта машина.
– А как вы считаете, нам могут встретиться в это время года свободные ото льда места?
– Мы называем их полыньями. Скорее всего, нет. Обратите внимание, лед не стоит на месте даже зимой, так что на него действуют разные силы, и разрывы вполне возможны. Но чистая вода при таких температурах долго не продержится, сами можете это прикинуть. Тонкий ледок нарастает уже за пять минут, а дальше прибавляется по дюйму в час, по футу за два дня. Однако если мы встретим полынью с трехдневным, к примеру, льдом, то вполне можем пробиться сквозь неё наружу.
– Прямо рубкой?
– Именно. Нашим «парусом». У всех современных атомных субмарин рубка специально укреплена с единственной целью – пробиваться сквозь арктический лед. Конечно, действовать приходится очень аккуратно, потому что толчок передается всему корпусу.
Я немного поразмыслил над этим и спросил:
– А что случится с корпусом, если вы всплывете слишком резко – а так, если я правильно понял, может произойти при неожиданном изменении солености и температуры воды – и в последнюю минуту обнаружите, что вас отнесло в сторону и у вас над головой прочный массив в десять футов толщиной?
– В том-то и загвоздка, – ответил Свенсон. – Как вы правильно определили, это последняя минута. Лучше об этом даже не думать, не то что говорить: мне вовсе не улыбается видеть по ночам кошмарные сны…
Я взглянул на него испытующе, но он больше не улыбался. И продолжал, понизив голос:
– Честно говоря, сомневаюсь, что в команде «Дельфина» найдется хотя бы один человек, у которого душа не уходит в пятки, когда мы ныряем под лед. У меня-то уж точно. Я уверен, что наш корабль – лучший в мире, доктор Карпентер, но мало ли что может пойти наперекосяк. А если что-то случится с реактором, паровыми турбинами или электрогенераторами – что ж, понятно что мы уже в гробу и даже крышка заколочена. Эта крышка ледовое поле. В открытом море нас черта с два так просто возьмешь: в случае любой неполадки мы мигом всплывем на поверхность или хотя бы на перископную глубину и включим наши дизели. Но для дизелей нужен воздух – а подо льдом его нет. Стало быть, если что-нибудь случится, нам остается одно: искать полынью, пока ещё заряжены аккумуляторы, а это один шанс из десяти тысяч в эту пору, или же … В общем, дело ясное.
– Да, весьма бодрящий рассказ, – откликнулся я.
– А что? – он неопределенно улыбнулся. – Но такого никогда не случится!
Зря, что ли, наш драгоценный Бенсон так возится с этой игрушкой?
– Вот оно! – воскликнул Бенсон. Первая плавающая льдина… Еще одна…
И еще! Поглядите-ка сами, доктор.
Я поглядел. Перо, которое раньше, еле слышно поскрипывая, чертило сплошную горизонталь, теперь прыгало вверх и вниз по бумаге, вырисовывая очертания проплывающего над нами айсберга. Линия было выровнялась, но тут же перо снова задергалось: ещё одна льдина появилась и уплыла. Пока я смотрел, горизонтальные отрезки появлялись все реже и реже, становились все короче и короче – и наконец исчезли совсем.
– Вот и все, – кивнул Свенсон. – Теперь мы плывем глубоко, по-настоящему глубоко, и всплывать нам больше некуда.
Коммандер Свенсон обещал поторопиться. Сказано – сделано. На следующий день чья-то тяжелая рука легла мне на плечо ещё до рассвета. Я открыл глаза, заморгал от падающего с потолка света и увидел перед собой лейтенанта Хансена.
– Вы так сладко спали, док, что даже жаль было будить, – весело сказал он. – Но мы уже здесь.
– Где здесь? – недовольно пробурчал я.
– В точке с координатами 85 градусов 35 минут северной широты и 21 градус 20 минут восточной долготы. То есть там, где, по последним данным, находилась станция «Зебра». С учетом полярного дрейфа, разумеется.
– Уже? – Я недоверчиво взглянул на часы. – Нет, в самом деле?
– Мы дурака не валяем, со скромной гордостью заявил Хансен. Шкипер приглашает вас подняться и посмотреть, как мы работаем.
– Я мигом!..
Если «Дельфин» все же сумеет пробиться сквозь лед и сделает попытку связаться со станцией «Зебра», пусть даже вероятность удачи равна одному шансу из миллиона, я хотел бы при этом присутствовать.
Мы с Хансеном уже приближались к центральному посту, когда меня вдруг качнуло, потом тряхнуло и чуть не сбило с ног, я едва успел ухватиться за поручень, идущий вдоль коридора. Я почти повис на нем, пока «Дельфин» метался и вертелся, точно истребитель в воздушном бою. Ни одна известная мне субмарина не выдержала бы ничего подобного. Теперь я понял, для чего нужны ремни безопасности на сиденьях в центральном посту.
– Что тут, черт побери, происходит? – обратился я к Хансену. – Чуть с кем-то не столкнулись?
– Наверно, попалась полынья. Вернее, место, где лед потоньше. Когда мы такую штуку обнаруживаем, то уж стараемся её не упустить, вот и крутимся, как реактивный «ястребок», прикрывающий свой хвост. Команда от этого обычно в диком восторге, особенно когда пьет кофе или ест суп.
Мы зашли в центральный пост. Коммандер Свенсон вместе со штурманом и ещё одним моряком, низко пригнувшись, что-то внимательно изучал на штурманском столе. Дальше к корме матрос у верхнего эхолота ровным, спокойным голосом считывал цифры, определяющие толщину льда. Свенсон оторвал взгляд от карты.
– Доброе утро, доктор. Джон, по-моему, здесь что-то есть.
Хансен подошел к столу и пристально уставился на табло. По-моему, смотреть там было не на что: крохотная световая точка, пробивающаяся сквозь стекло, и квадратный лист карты, испещренный кривыми черными линиями, которые матрос наносил карандашом, отмечая движение этой точки. В глаза бросились три красных крестика, два из них совсем рядышком, а как раз когда Хансен изучал карту, моряк, обслуживающий ледовую машину, оказывается, доктор Бенсон был все же не настолько увлечен этой игрушкой, чтобы играть с нею посреди ночи, – громко выкрикнул:
