Пираты Карибского моря. Проклятие капитана - Папоров Юрий Николаевич (читаем книги онлайн txt) 📗
— Меркурий! — громко приказал с мостика де ла Крус. — На дно его! В рыбье царство! Больше никогда и никому не станет угрожать и не будет страшен! В преисподнюю! Так следует поступать всегда с теми, кто утрачивает истинный смысл жизни человека на земле!
Фрегат пирата как раз оказался превосходной целью для удара по нему всеми орудиями штирборта, поскольку «Бостон» не успел еще развернуться. Залп был дружен, прицел — точным. В воздух полетели доски, люди, обломки рей и ошметки парусов, а бак-борт «Бостона» превратился в гигантское решето, через которое у ватерлинии тут же в трюмы устремилась вода. Это было последним, что ясно виделось с борта «Андреса II», поскольку ночь наступила быстро, как это обычно и происходит в тропиках.
Когда из воды подняли на борт «Андреса II» последнего из оставшихся в живых пиратов, выяснилось, что капитану «Бостона», Вальтеру Кеннеди, с наступлением сумерек, буквально за пару минут до ухода «Бостона» под воду, удалось уйти на лодке. Этот изворотливый пройдоха в 1721 году все же был схвачен, судим в Англии и повешен. Последними словами его были: «Я стал пиратом, потому что был в полной мере свободен и потому, что они выбирали капитана поистине лучшего среди самих себя. Того, кто по-настоящему способен им быть и руководить другими. И капитан, особенно во время сражений, командовал абсолютно без какого-либо контроля над собой. Однако, если он оказывался негодным, экипаж вправе был лишить его звания капитана, избрать другого и доверить свои жизни иному, более толковому моряку. Да, для многих это было справедливо и привлекательно. Но так пираты жили два десятилетия тому назад. Все это уже ушло в историю. Большинство капитанов пиратских кораблей начала восемнадцатого века не иначе как деспоты».
Уже на самом подходе к Пуэрто-Рико «Андрес II» повстречал испанское сторожевое судно. Капитан его — он не был в силах сдержать слез — рассказал, что всего неделю назад четыре небольших пиратских корабля, скорее всего американские пираты, захватили сторожевой бриг, капитаном которого был его любимый младший брат.
— Дело произошло напротив Акульего мыса. По сути дела, бриг являлся военным трофеем, а его экипаж — военнопленными. К ним и следовало относиться по законам военного времени. Однако, к несчастью, один из кораблей принадлежал контрабандистам с Ямайки, которым бриг моего брата мешал заниматься подпольной торговлей. Эти с Ямайки сумели уговорить американских пиратов, и шестьдесят три члена экипажа были повешены.
Де ла Крус ничего не ответил и нервно зашагал по палубе взад и вперед.
— Мы обязательно бы вступили с ними в бой, будь мы рядом, — заверил Хорхе. — И накажем их, коль повстречаем! Обязательно! Их ждет достойная кара. Всякое безнаказанное преступление порождает многочисленные новые.
— Но как освободить моего брата Матео Луке? Варвары посадили его в клеть и возят по Ямайке в усладу черни. У нашей матери отнялись ноги. Жена брата не знает, как дальше жить! А у них шестеро детей!
— Обещаю, — решительно начал де ла Крус, — как только захвачу первого же капитана из пиратов, обменяю его на вашего брата! Их дикий, действительно достойный варваров, поступок ясно доказывает насколько сегодня Ямайка и ее власти недалеко ушли от времен и проделок Генри Моргана. И разум вложить в их головы можно только силой.
Пока де ла Крусу удалось потопить в бою пиратский бриг «Королева Анна», захватить и обменять его капитана по прозвищу Полный Парус на пуэрториканского капитана Матео Луке, генерал Корнехо на девяти кораблях из эскадры Наветренных островов, с погруженною на них тысячей солдат, в отместку разрушил дотла, — «сгладил с землей», как говорил генерал, — английскую колонию Нью-Провиденс на Багамских островах. Разрушить-то разрушил, однако порт и город очень быстро поднялись из пепла.
С приближением ночи бриз перешел в крепкий ветер, и Хорхе убрал не только кливера, но и ряд верхних парусов. Неровный полет кричавших чаек явно предвещал наступление непогоды. В подобных случаях перламутровое сияние луны, отрывавшейся от еще чистого горизонта, щедро серебрило дорожку к борту корабля. Однако это не могло длиться долго. Поднимавшиеся волны ломали путь к неведомому, таинственному ночному светилу.
На мостик поднялся Добрая Душа. То ли ему показалось что-то не то в выражении лица старшего помощника, то ли ради того, чтобы что-либо сказать, он произнес:
— Мы с нашим капитаном выдержим любой из самых страшных штормов!
— Скептицизм есть совокупность свойств, присущая лентяям. Я к ним не отношусь, — спокойно сообщил Хорхе.
— Я обожаю нашего капитана всеми гафелями моего сердца!
— Объясняться в любви, Добрая Душа, лучше всего ее предмету. Я люблю Педро не меньше, чем ты. И верю, что любовь есть оправданное рабство.
Конечно, в этом конкретном случае не могло быть и речи о том, что сто лет спустя заявит великий лирический поэт Италии Уго Фосколо: «Любовь обещает счастье, но приносит нам боль». Поэт, конечно же, имел в виду любовь между мужчиной и женщиной. А чувства тех трех мужчин скрепляла дружба. Над головами каждого в любую минуту могла появиться Костлявая с мечом в руках.
Так, собственно, и произошло через сутки после того, как шторм ушел на север. Все, кто нес вахту, разом услышали тревожный голос марсового:
— Впереди фрегат! Несет красный вымпел! На всех парусах идет на нас! Расстояние шесть-семь кабельтовых!
Успех громко залаял, и де ла Крус, моментально появившийся на мостике, отдал команду:
— Свистать всех наверх! По местам стоять! К бою изготовиться!
Добрая Душа отсвистал свое и поспешил на мостик, к подзорной трубе.
— По наглости это может быть только отчаянный рыцарь наживы Эдвард Тич Чернобородый на своем бриге «Аве Мария». Однако перед нами фрегат.
— Но он мог сменить корабль, — заметил Педро.
— И все же рискованно начинать бой в плотном окружении рифов.
— Однако, если это Чернобородый, второго такого случая может и не представиться, — заявил де ла Крус. — Я давно ищу с ним встречи.
— Чернобородый из-за своих безжалостных, свирепых, явно садистских проделок не сходит с языка жителей всех испанских поселений Вест-Индии. Он для них — вызывающий ужас выходец из ада, — сказал Хорхе. — Надо бы его наказать! И как следует!
Эдвард Тич Чернобородый, родом из Бристоля, прежде носил фамилию Драммонд. Поначалу был корсаром, а потом решил, что это занятие приносит ему малый доход, и стал пиратом. Ему потворствовал мэр Нью-Провиденса. Когда порт и город были разрушены испанским генералом Корнехо, Чернобородый стал действовать, имея своими базами порт Нассо и остров Большой Кайман. Он отбил у английского корсара новый фрегат и назвал его «Месть за „Королеву Анну“. Собственно, Чернобородый искал возможность свести счеты с корсаром Педро де ла Крусом.
При личной встрече с этим пиратом, прежде чем на себя обращала внимание его пышная, кокетливо подстриженная смоляная борода, надолго запоминались длинные, могучие, как у гориллы, руки и тяжелые, как у слона, ноги. Обильная, густая борода была предметом особой гордости Тича Чернобородого, отличавшегося жестоким и, как многие говорили, «кровавым» характером. Он часто украшал свою бороду цветными ленточками. Одно упоминание его имени действительно наводило панический страх на любого испанского поселенца в Вест-Индии. Этот английский пират не уставал придумывать самые изощренные пытки. Чаще всего он сам лично применял их к захваченным испанцам, которых затем обычно не оставлял в живых. Его неприязнь к испанцам носила патологический характер.
Де ла Крус хорошо знал о разных причудах, а точнее, дурачествах Чернобородого, которые он выкидывал, когда понимал, что перед ним жертва — корабль и экипаж — слабее, чем его фрегат и ватага головорезов. Во многих случаях его выдумки производили ожидаемый им эффект. От страха несчастные теряли способность к сопротивлению. Излюбленным приемом Тича был «дьявол во плоти», как его называли сами пираты. Прежде чем взять жертву на абордаж и начать сражение, Чернобородый запихивал в специально взъерошенные волосы головы и бороды длинные, уже запаленные фигурные свечи. Изготавливали их из пеньки, смоченной в растворе извести и селитры. Они медленно горели и отчаянно дымили. Сознательно изорванная одежда, дикие выкрики, пересыпанные нецензурными словами, производили на людей ужасающее впечатление. Казалось, он воистину восстал из преисподней. Страха прибавляли широкая портупея с тремя пистолетами со взведенными курками, множество ножей, дага за поясом и две кривые сабли по бокам.
