Фрегаты идут на абордаж - Комм Ульрих (электронная книга TXT) 📗
— Я имею в виду всем вам известного и почитаемого шкипера Берента Якобсона Карфангера, сына капитана и судовладельца Иоханна Якобсона Карфангера и его супруги Анны, дочери шкипера Дитриха Янсена.
Последние его слова прозвучали во внезапно наступившей тишине, которую через несколько мгновений нарушил грохот опрокинувшегося кресла — столь поспешно вскочил со своего места Карстен Хольсте. С размаху грохнув кулаком по столу, он возопил:
— Кого?! Мы что, торчим здесь целый вечер ради того, чтобы выслушивать ваши шутки, господин Грот? А если вы говорите серьезно, то я хотел бы спросить вас, на кой дьявол нам этот молокосос? Тогда уж и я могу предложить моего Мартина: он как-никак на три года старше вашего племянника Карфангера!
И тут, как ни странно, именно Томас Утенхольт сделал попытку унять разбушевавшегося Хольсте, положив ему руку на плечо:
— Успокойтесь, крестный, надо полагать, капитан Грот достаточно хорошо обдумал свои слова, и наш долг — столь же серьезно к ним отнестись.
Давайте послушаем те доводы, которыми может подкрепить свое предложение один из наших почтенных сограждан и старейшин гильдии Алерт Хильдебрандсен Грот.
Такого поворота событий Алерт Грот ожидал менее всего. Еще не было такого случая, чтобы Томас Утенхольт что-либо предпринимал, не будучи заранее уверенным в собственной выгоде. Однако времени на раздумья по этому поводу не оставалось, надо было немедленно дать достойный отпор Карстену Хольсте, поэтому Алерт Грот обратился к присутствующим:
— Найдется ли в Гамбурге еще один шкипер, который бы с пятнадцати лет ходил в море, знал все морские пути от Гренландии до Ост-Индии и при этом всегда плавал в одиночку? К тому же этот шкипер, к досаде английских приватиров, испанских и французских корсаров, не потерял еще ни одного корабля с тех пор, как здесь, в этой зале, десять лет назад принял морскую присягу, как полагается каждому шкиперу и капитану. Ни карибским флибустьерам, ни берберийским пиратам из Алжира, Туниса и Триполитании еще никогда не удавалось захватить и разграбить его судно. Не удавалось, ибо искусство сражаться один на один с этим коварными разбойниками и побеждать их Берент Карфангер постигал у одного из величайших флотоводцев нашего времени — адмирала генеральных штатов Михиэла Адрианезона де Рюйтера. Так что вряд ли кому бы то ни было пристало называть его молокососом.
— Вот-вот, к голландцам он подался постигать премудрости морского дела, — прошипел из своего угла старый Хольсте, — в Гамбурге, видите ли, ему не нашлось учителей, ха!
— Да, к генеральным штатам, которые в сорок восьмом году откололись от империи, — поддержал Хольсте кто-то из старейшин, а тот добавил:
— Лучше не напоминайте мне об этих голландцах. Не они ли прибрали к рукам всю нашу торговлю?
— И весь промысел сельди!
— И китовый тоже!
Шум нарастал; все новые и новые голоса принимались поносить все голландское, и в первую очередь тех гамбургских шкиперов и членов правления капитанской гильдии, кто был голландского происхождения — всех этих Маринсенов, Дорманов, Антонисенов, Карфангеров. Не забыли помянуть и самого Алерта Хильдебрандсена Грота. Некоторые кричали, что, дескать, Алерт Грот для того и предложил своего племянника, чтобы в правлении гильдии снова стало одним голландцем больше. Наступал такой момент в споре, когда словесные аргументы уступают место кулакам. И тогда вновь среди неописуемого гвалта раздался голос старого Утенхольта:
— Тихо на корабле! Зачем понапрасну поднимать шум, любезные братья?
Разве не все мы в равной мере гамбургские мореходы? И разве не всех нас одинаково задевает то, что гамбуржцев повсеместно вытесняют с наезженных торговых путей, из тех мест, где некогда все держала в руках немецкая Ганза? А вы тут ударяетесь в междоусобицы и распри. Если Берент Якобсон Карфангер кого-то не устраивает, пусть встанет и выскажется, как подобает члену правления гильдии.
И Томас Утенхольт поочередно оглядел всех сидевших за столом. Вновь поднялся со своего места Карстен Хольсте и заявил, что, по его разумению, если кто-то проплавал десять лет и не потерял при этом ни одного судна, то тут что-то нечисто. Не иначе этот Карфангер носит под платьем какой-нибудь там колдовской амулет или ведьмино зелье, а то и вовсе запродал свою душу дьяволу, и дух его обречен после смерти вечно скитаться над морями, как тот голландец, что не сумел своими силами обогнуть мыс Доброй Надежды и потому прибег к помощи сатаны.
— Все вы знаете, — вещал старик, — что немало есть на свете моряков, кому привелось своими глазами видеть Летучего Голландца, и всякий раз эта встреча не предвещала ничего, кроме беды: или жестокий шторм, или подводные камни в тумане, или повальная болезнь среди матросов на судне.
Приподнявшись, он наклонился над столом и, глядя в глаза Алерту Гроту, продолжал зловещим голосом:
— Подумайте хорошенько, отчего это ваш племянник, имея один-единственный корабль, рискует больше любого другого шкипера? Отчего, хочу я вас спросить, может он себе такое позволить, а? Истинно говорю вам, Алерт Грот: хотите верьте, хотите нет, а много есть непонятных вещей между небом и землей, и еще больше — между небом и водой, гораздо больше, чем вы думаете, провалиться мне на месте, если это не так!
Ситуация вновь грозила обернуться против Карфангера, который и в самом деле происходил из голландской семьи, если бы не вмешательство Томаса Утенхольта, призвавшего собравшихся еще раз как следует обдумать и взвесить предложение Алерта Грота. Сказав это, он отодвинул свой стул с высокой спинкой и резными подлокотниками и направился к двери, бросив на ходу, что собирается поглядеть, какая на дворе погода. Тут же сорвался с места Карстен Хольсте и выскочил вслед за Утенхольтом, продолжая его в чем-то убеждать. Через несколько минут оба вернулись в зал, и по выражению лица Карстена Хольсте можно было догадаться, что он больше не будет выступать против Берента Карфангера.
Пока в зале разворачивались все эти события, Хармсен и Карфангер в пивной вели разговор о будущем гамбургского мореходства. Карфангер считал, что использовавшееся до сих пор частное конвоирование рано или поздно приведет его к упадку. «Ганза, — говорил он, — всегда опиралась на могучий военный флот империи, и хотя та не всегда оказывала ей непосредственную поддержку, все же без империи ганзейский союз ни за что не достиг бы такого могущества. Нынче, однако, силы и власть империи уже не те, как, впрочем, и города тоже, потому так вольготно живется частным конвоирам. И все это перед лицом того обстоятельства, что помимо такой традиционно могучей морской державы, как Англия, на сцену выходит еще одна — Голландия: недавно отгремевшая война на море между британцами и генеральными штатами не оставляет на этот счет никаких сомнений. И если гамбургский торговый флот собирается и в дальнейшем не сдавать своих позиций в морской торговле, то в самом ближайшем будущем следует начать поиски новых средств для этого».
Иоханн Хармсен поставил на стол рюмку, которую только что собирался поднести ко рту. И чем только его зять забивает себе голову! Едва он собрался что-либо ответить, как возле их стола появился Алерт Грот, положил руку на плечо Карфангера и произнес:
— Ступай за мной, Берент, выслушай решение правления гильдии.
Войдя следом за ним в зал, Карфангер остановился у стола, за которым сидели старейшины в широкополых шкиперских шляпах, затенявших их лица.
Томас Утенхольт поднялся и огласил решение собрания, в котором говорилось, что почтенный, мужественный и многоопытный шкипер Берент Якобсон Карфангер, гражданин вольного имперского и ганзейского города Гамбурга, избирается членом правления гильдии капитанов и шкиперов вместо скончавшегося Карстена — Реймерса. Затем судовладелец вручил вновь избранному тяжелый почетный кубок братства и подвел его к стулу, на котором раньше сидел Карстен Реймерс.
Так молодой шкипер Берент Карфангер, владелец «Мерсвина», был избран — и, судя по всему, единогласно — членом правления гильдии капитанов города Гамбурга. А между тем порывистый западный ветер без устали гнал над Эльбой сплошную стену холодного дождя, и снег, еще вчера сверкавший белизной, превращался в мутные потоки, уносившие с собой оставшийся с зимы мусор в свинцовые воды Эльбы и Альстера, где в гавани уже начинали потихоньку пробуждаться после долгой зимовки парусники торгового флота.
