Белый юг - Иннес Хэммонд (бесплатные версии книг txt) 📗

— Мертвая, она выглядела очень счастливой, — промолвил Кальстад мне в утешение.

Накануне Кальстад пошел по санному следу и нашел спрятанные Бландом ботинки Ваксдаля и Келлера. Так что, покончив с едой, мы могли сразу же отправиться к нашей новой стоянке. Шли против ветра, который набирал штормовую силу. Лед под нами ходил ходуном, трескался и рычал, когда под снежным покровом края расколотых льдин со скрежетом терлись друг о друга.

Если бы не айсберг, нам бы ни за что не найти то место, где лежала туша морского леопарда, ибо к трем часам на белой равнине не осталось никаких следов. Айсберг рисовался черным силуэтом на фоне бледного круга солнца. Уже через час, уютно расположившись в палатке, мы коптили мясо леопарда.

Всю ночь страшно выл ветер. Сон мой был очень чуток: мучила боль и тревожило ощущение, будто движение льда становится все сильнее, а скрежет льдин все громче. Ближе к утру я, должно быть, забылся тяжелым сном, ибо проснулся от такого оглушительного треска, словно над ухом палили из винтовок.

Выглянув из палатки, в сером сумраке раннего утра я с ужасом увидел, что повсюду вместо заснеженной равнины тянулась черная поверхность воды, забитая ледяной кашей. Наша палатка плыла на ледовом плоту не более сорока футов в поперечнике, и мы находились посреди открывшегося разводья. Зубчатая кромка нашей льдины, словно составная часть картинки-загадки, точно соответствовала рисунку общего ледяного поля, от которого она откололась. Место, где стояли сани и лежала туша морского леопарда, стало темным пятном. Тяжело было видеть, как нас медленно уносило от всего этого. В палатке осталось лишь три-четыре фунта замороженного мяса. Но этого хватило бы ненадолго.

Льдина мягко покачивалась на волнах. Постепенно пришел сон — странное полузабытье.

Я внезапно проснулся от мягкого звука трения льда об лед и постукивания под льдиной. Я выглянул наружу, моля бога, чтобы нас прибило к той же стороне разводья, где были наши вещи.

Но судьба была против нас. От саней и туши морского леопарда нас отделяло около четверти мили воды. Нас прибило к большой и на вид довольно надежной льдине. Я разбудил остальных, и мы переправились на прочный лед, снова поставили палатку и приготовили еду. Я ломал голову, как бы нам перебраться через воду и вернуть мясо. Но сделать это было невозможно. Ветер изменил направление, и брешь между нами и нашим прежним лагерем увеличилась. В довершение всего у Кальстада начался бред, и он не мог двигаться, поэтому было решено остаться на месте, чтобы следующим утром добраться до туши морского леопарда. Я снова погрузился в тяжелое полузабытье.

В какой-то момент этого лишенного времени дня меня разбудил Кальстад. Он больше не бредил, но его трясло, словно бы лихорадило.

— Вы должны идти дальше, херр каптейн, — проговорил он слабым голосом.

Я покачал головой:

— Нет смысла.

— Другие… — прошептал он. — Я умру здесь… Вы должны оставить меня и идти дальше…

— Ты не умрешь, — сказал я. Но сам этому не верил.

Вечером, задыхаясь от едкого дыма, мы кое-как приготовили остатки Мяса. Кальстад есть отказался.

Впервые за много дней я спал как убитый, без снов, без тревог. Скорее это походило на обморок, чем на сон, поскольку я был в полном оцепенении.

Когда я проснулся, было ясно и солнечно. До льдины, где осталась туша морского леопарда, тянулась по-прежнему четверть мили воды. К северу и западу пак, кажется, снова сомкнулся в сплошную массу. Вернувшись в палатку, я увидел, что Кальстад мертв.

Я разбудил остальных, и мы похоронили его в снегу. Для него борьба окончилась.

— Теперь пойдем дальше, йа? — спросил Ваксдаль. Глаза его были воспалены, а темная борода казалась иссиня-черной на прозрачном лице. И он и Келлер, оба страдали от изнеможения. И все же хотели идти вперед. Стойкости у них было побольше, чем у меня. Я же мечтал заползти в палатку и умереть, как умер Кальстад. Но идти было необходимо. Мы взяли с собой одну палатку, спальные мешки и винтовку. Все это нужно было тащить на себе. Перед тем как уйти, мы съели жир, на котором накануне вечером готовили последний кусок мяса. Я достал компас, заметил направление, и мы отправились.

Все мы очень ослабли. Лыжами решили пользоваться по очереди. Но вскоре пришлось их бросить, так как не было сил удерживать равновесие и слишком сказывалась лишняя нагрузка на ноги, когда нужно было переступать через битый лед. От съеденной пищи боли в животе были невыносимые. Дико болели обмороженные ноги. Келлер на глазах ослабевал, я же держался только потому, что поклялся не сдаваться, пока слабость не одолеет обоих норвежцев.

Продвигались мы ужасно медленно. Приходилось то и дело обходить участок открытой воды. К полудню мы сделали что-то около двух миль, но Келлер уже настолько ослаб, что нам пришлось его вести, поддерживая с двух сторон. Яркий свет впивался в глаза раскаленной иглой. Начиналась снежная слепота.

Этой ночью Келлер пожелал, чтобы его оставили. Он слишком ослаб, чтобы двигаться дальше, говорил он. Но оставлять его было нельзя: у нас была только одна палатка. Ваксдаль обозвал его трусом. Это подействовало, и Келлер пошел с нами дальше. В моем журнале есть запись, сделанная в то утро:

Из-за слабости мы этим утром прошли не больше мили. Глаза у меня так болели, что все расплывалось, когда я прокладывал курс по карте. Келлер едва брел, обняв нас руками за шеи.

Чуть за полдень мы занялись установкой палатки в последний раз. Вдруг Ваксдаль схватил меня за руку, указывая куда-то, в слепящую снежную даль.

— Пингвины, — прохрипел он.

Пингвины? Значит, еда! В ледовом мираже маячили какие-то черные пятна. Я поднял винтовку: она стала невероятно тяжелой. Ствол так и ходил из стороны в сторону. Я и секунды не мог удержать прицела. Тогда велел Ваксдалю стать на колени и положил винтовку ему на плечо.

Пингвины смешно размахивали крыльями над головой, и смутно, точно во сне, я слышал их крики.

И тут понял, что это не пингвины: ведь пингвины не машут над головой крыльями. Я выронил винтовку и двинулся вперед. Фигурки таяли, терялись в неудержимо колеблющемся мираже света. Из горла у меня вырывались хриплые каркающие звуки. Тут я споткнулся и упал навзничь. Снег был мягким. Мною овладевало удивительно сладкое состояние апатии. Я знал, что мне нужно подняться, но сил больше не было.

Я очнулся и почувствовал тепло и запах пищи. В мои растрескавшиеся губы была втиснута ложка. Я пытался проглотить горячую жидкость, но меня стошнило. Открыв глаза, увидел склонившегося надо мной капитана Эйде. Лицо его то приближалось, то удалялось, и я услышал странный звук — это был мой собственный голос. Мне было необходимо что-то сказать. Но что именно, не мот вспомнить и снова потерял сознание.

Мне сказали, что я проспал шестнадцать часов. Когда же, наконец, открыл глаза, то рядом с собой в палатке увидел Кирре, второго помощника капитана с «Южного Креста». В памяти вдруг всплыло все, что мне нужно было им сказать.

— У людей на айсберге нет ни крошки, — прохрипел я.

Кирре протянул руку, успокаивая меня.

— Все хорошо, Крейг. Лежите и отдыхайте. Капитан Эйде ушел еще вчера и взял с собой еще девять человек. А мы пойдем после.

— Но ведь он не понимает, как это срочно! — закричал я взволнованно. — Он же не знает, что они…

Кирре улыбнулся и потрепал меня по руке, точно ребенка.

— Он все знает. Вы бредили. Часами только и твердили, что у них ни крошки, что они скоро умрут, если никто к ним не придет на помощь. Эйде давно ушел, у него двое саней и много мяса, и идет он форсированным маршем. Он велел передать, чтобы вы не волновались.

— Ну а пролом? — вскричал я. — Он ведь не знает, что там разводье шириной в целую четверть мили, совсем недалеко от вас, к востоку. Его нужно обходить.