Сан-Андреас - Маклин Алистер (лучшие книги онлайн txt) 📗
Таковы условия, при которых приходилось жить и умирать морякам британского торгового флота; таковы были их враги, которые неуклонно стремились уничтожить их. Учитывая состояние здоровья, условия жизни, а также необычайно высокое «внимание» со стороны противника, шансов на выживание у «купцов» почти не было. Это была классическая проигрышная ситуация. При таких обстоятельствах поражал ставший обыденным факт: люди, спасшиеся в ходе нескольких торпедных атак, когда судно сразу же шло на дно, по возвращении в Англию тут же начинали искать другое судно и отправлялись в море. По сути, эти люди не являлись бойцами, но своей выносливостью, упорством и решительностью (они наверняка рассмеялись бы, если в мы воспользовались словами «доблесть» и «мужество») они не уступали тем, кто охотился за ними и стремился их погубить.
Глава 1
Тихо, незаметно, без всякого предупреждения, будто какая-то внезапная и неожиданная сила приложила к этому руку, за час до рассвета погасли огни на «Сан-Андреасе». Такие светомаскировки, хотя и крайне редко, порою случались и не вызывали особой тревоги. На мостике остались освещенными только компас, маршрут движения и основная телефонная связь с машинным отделением, поскольку для них требовалось небольшое напряжение и, кроме того, для их освещения имелся свой отдельный электрогенератор. Верхние огни зависели от главного генератора, но это не имело значения, поскольку они были отключены. Мостик, как, впрочем, и любой другой мостик, по ночам погружался в темноту. Единственным исключением был так называемый кентский экран, круглая, стеклянная, вращающаяся на большой скорости пластина прямо перед рулевым, дающая точную информацию обо всех окружающих условиях. Третий помощник капитана Бейтсман, стоявший на вахте, был спокоен: насколько ему было известно, на сотни миль вокруг не было ни суши, ни кораблей, за исключением «Андовера», фрегата его королевского Величества. Бейтсман понятия не имел, где находится фрегат, но это не имело значения. На фрегате всегда было хорошо известно, где находится «Сан-Андреас», поскольку этот корабль был оснащен очень чувствительным радаром.
В операционной и послеоперационной палатах все текло как обычно. Хотя окружающее море и небо были покрыты тьмой, как в полночь, уже царило утро. На этих высоких широтах и в это время года утренний свет или, точнее, то, что им называлось, появлялся не ранее десяти часов утра. В этих двух основных помещениях, наиболее важных на госпитальном судне, каковым был «Сан-Андреас», свет автоматически подавался от электрических батарей, если главный электрогенератор выходил из строя. Во всех остальных помещениях судна аварийное освещение осуществлялось с помощью никель-кадмиевых ламп: спираль, идущая от основания этих ламп, давала необходимый минимум освещения.
Тревогу вызывало другое — полное отсутствие света на верхней палубе.
Корпус «Сан-Андреаса» был выкрашен в белый цвет, точнее, он был когда-то белым, но под воздействием времени, мокрого снега, града и льдинок, приносимых арктическими ветрами, стал мрачным, грязновато-серым. Вокруг всего корпуса шла широкая зелёная полоса. Огромные красные кресты были нарисованы по обеим сторонам судна, а также на носу и на корме. Ночью эти красные кресты освещались мощными прожекторами, а ночь в это время года царила двадцать часов в сутки. Мнение относительно необходимости этих огней было у всех разным. Согласно Женевской конвенции, такие красные кресты гарантировали безопасность от нападений противника.
Следовательно, «Сан-Андреас» теоретически был в полной безопасности.
Находившиеся на его борту никогда не подвергались никаким нападениям противника, поэтому были склонны верить в силу Женевской конвенции. Но члены команды, которые служили на флоте ещё до того, как «Сан-Андреас», бывший обычным грузовым судном, получил свой нынешний статус, относились к конвенции довольно скептически. Плавание по ночам освещёнными, как рождественская ёлка, было чуждо всем инстинктам людей, которые за годы службы привыкли весьма справедливо считать, что прикуривать сигарету на верхней палубе — это всё равно, что привлекать внимание блуждающей поблизости немецкой подводной лодки. Они не доверяли огням. Они не доверяли красным крестам. Но больше всего они не доверяли немецким подводным лодкам. Для такого цинизма имелись вполне достаточные основания: другим госпитальным судам, как им было известно, в отличие от них, менее повезло, но были ли нападения на них преднамеренными или случайными, никто точно не знал. В северных морях свидетелей, как правило, не оставалось. То ли из-за деликатности, то ли из-за понимания бессмысленности подобных вопросов члены команды никогда не обращались с ними к тем, кто, по их мнению, проживал просто в райских условиях: к докторам, медсёстрам, сиделкам и санитарам.
Стеклянная дверь по правому борту открылась, и в ходовую рубку вошёл человек с фонариком в руке.
— Капитан, это вы? — спросил Бейтсман.
— Кто же ещё? Дадут мне когда-нибудь спокойно позавтракать? Вот ещё несколько ламп. Пойдёт?
Капитан Боуэн был жизнерадостным человеком среднего роста, начинавшим полнеть, хотя ещё и довольно крепкого телосложения, с серебристо-белой бородой и глазами-буравчиками. Уже давно миновал тот возраст, когда он мог уйти в отставку, но он никогда не просил отставки и не собирался этого делать, ибо и суда и команды торгового флота страдали от серьёзных потерь, и если новый корабль построить можно было довольно быстро, то не так легко было создать нового капитана, а капитанов уровня Боуэна практически не осталось.
Три дополнительные лампы давали не больше света, чем обыкновенные свечи, но и этого было вполне достаточно, чтобы заметить, как быстро, всего за несколько секунд, которые понадобились капитану, чтобы пройти расстояние от кают-компании до рубки, его плащ покрылся снегом. Капитан снял свой плащ, в дверях стряхнул с него снег и немедленно закрыл дверь.
— У чертова генератора опять перебои, — произнёс Боуэн. Казалась, это его не особо волнует, никто и никогда не видел капитана расстроенным. — А тут ещё и кентский экран опять замигал. Ничего удивительного. Впрочем, от него всё равно толку мало. Густой снег. Ветер тридцать узлов, и видимость нулевая. — В его голосе чувствовалось какое-то удовлетворение, но ни Бейтсман, ни Хадеон, рулевой, не осмеливались спросить, чем это вызвано. Они все трое принадлежали к тем, кто мало доверял Женевской конвенции, а при таких погодных условиях можно было надеяться, что ни самолёт, ни корабль, ни подводная лодка не обнаружат их. — С машинным отделением связывались?
— Лично я — нет, — с чувством бросил Бейтсман, и Боуэн невольно улыбнулся. Старший механик Паттерсон, родом с северо-востока Британии, из района Ньюкасла, очень гордился своим высоким мастерством, отличался весьма взрывчатым характером и относился с нескрываемым отвращением к тем, кто, по его мнению, постоянно совал нос в его дела.
— Я сам ему позвоню, — сказал капитан. Боуэн дозвонился до старшего механика и в трубку произнёс:
— Джон, это вы? Опять нам повезло, да? Что там? Катушки полетели? Щетки? Или, может быть, предохранители? Всего хватает? Угля? Щеток? Пробок? Ага, значит, аварийное отключение вызвано... Ну, хорошо. Надеюсь, на сей раз топлива у нас хватит. — Капитан Боуэн говорил серьёзным тоном, и Бейтсман улыбнулся: каждому члену команды, вплоть до помощника буфетчика, было хорошо известно, что Паттерсон был абсолютно лишен чувства юмора.
Ссылка Боуэна на топливо относилась к тому случаю, когда во время отдыха Паттерсона после дежурства главный электрогенератор остановился из-за отсутствия топлива, а заменявший Паттерсона молодой инженер не сообразил переключиться на подачу топлива из вспомогательного резервуара. Можно себе представить, какова была реакция Паттерсона на эти слова. Боуэн едва сдерживался от смеха, держа трубку на расстоянии, пока треск и вопли в ней не прекратились, а затем быстро закончил разговор и, повесив трубку, дипломатично заметил:
