Бунт на «Баунти» - Холл Норман (полная версия книги .txt) 📗
После Хейворда к присяге привели Джона Халлета. Ему шел уже двадцатый год, и я с трудом узнал в стоящем перед нами взрослом мужчине тощего запуганного парнишку, каким его запомнил. Халлет был одет в изящную лейтенантскую форму: светло-голубой камзол с золотыми пуговицами, белыми обшлагами и отворотами; белые шелковые штаны и чулки; блестящие черные туфли. Войдя в каюту, он снял шляпу, сунул ее под мышку и поклонился председательствующему. Нас, подсудимых, он одарил взглядом, в котором ясно читалось: «Видите, чего я достиг? А вы кто такие? Пираты и бунтовщики!»
Его рассказ оказался короче остальных, но имел весьма важное значение для Моррисона и меня. Халлет показал, что, когда баркас уже собирался отваливать, он видел Моррисона, стоявшего у гакаборта с мушкетом в руках. Кроме того, он заявил, что видел оружие у Беркитта, Эллисона и Миллворда. Обо мне он рассказал, отвечая на вопросы членов суда.
Суд. Вы видели Роджера Байэма в день мятежа?
Халлет. Насколько помню, один раз видел.
Суд. Что он делал?
Халлет. Спокойно стоял у левого борта и внимательно смотрел в сторону капитана Блая.
Суд. Был ли он вооружен?
Халлет. Кажется, нет.
Суд. Вы с ним разговаривали?
Халлет, Нет.
Суд. Не знаете ли вы, препятствовали ему перейти на баркас или нет?
Xаллет. Насколько мне известно, он и не собирался покидать корабль.
Суд. Вы не слышали, ему кто-нибудь это предлагал?
Халлет. Нет.
Суд. Какие еще подробности о поведении Байэма в тот день вы можете сообщить?
Халлет. Когда Байэм стоял у борта – об этом я уже говорил, – капитан Блай что-то ему сказал, на что Байэм рассмеялся, повернулся и ушел.
Суд. Расскажите, что вам известно о поведении в тот день Джеймса Моррисона.
Халлет. Когда в тот день я увидел его в первый раз, он не был вооружен, но вскоре после этого появился с оружием в руках.
Суд. Что у него было за оружие?
Халлет. Мушкет.
Суд. Теперь расскажите о Томасе Эллисоне.
Халлет. Он подошел ко мне с оружием в руках и нагло заявил: «Мистер Халлет, вам тревожиться нечего. Мы лишь собираемся высадить капитана на берег, а потом вы и другие сможете вернуться».
По совету мистера Грэхема я от вопросов воздержался. Моррисон спросил:
– Вы сказали, что видели меня вооруженным. Можете ли вы, перед лицом Бога и этого суда, подтвердить, что это был именно я, а не кто-нибудь другой?
Халлет. Подтверждаю.
Моррисон. Должно быть, вы помните, что я лично помогал вам выносить один из ваших сундуков. Скажите, был я тогда вооружен или нет?
Халлет. Эпизода с сундуком я не припоминаю.
Последним из экипажа «Баунти» давал свидетельские показания слуга капитана Блая Джон Смит. Ничего нового его показания не внесли. За ним были вызваны капитан Эдвардс и лейтенанты с «Пандоры». При виде Эдвардса и Паркина меня охватил все тот же гнев, который я испытывал столько раз в те страшные месяцы, что мы находились в их власти. Тем не менее справедливости ради я должен сказать, что их показания относительно того, как разворачивались события на Таити, были безупречно точны. Нам хотелось бы задать им несколько вопросов касательно их жестокого обращения с нами, однако к бунту это отношения не имело, и мы промолчали.
Моряки с «Пандоры» были последними свидетелями обвинения, и суд объявил перерыв до следующего дня. Нам предстояло выступить в свою защиту.
Глава XXII. Защита
Будучи единственным мичманом среди обвиняемых, я по правилам должен был выступать первым. Однако когда в субботу утром суд собрался, я попросил перенести мое выступление на понедельник. Разрешение было дано, и суд вызвал Коулмана. Говорил он недолго, после чего задал вопросы Фрайеру, Коулу, Пековеру, Перселлу и другим. Все подтвердили его невиновность, поскольку он был оставлен на «Баунти» насильно.
Суд объявил перерыв до понедельника.
Почти все воскресенье я провел со своим адвокатом мистером Грэхемом. С ним пришли адвокаты и других обвиняемых, и три группки людей расселись в разных концах кают-компании, чтобы не мешать друг другу.
К этому времени я уже написал черновик моих возражений против обвинения. Мистер Грэхем внимательно его прочитал и указал мне на несколько упущений. Затем он посоветовал, кого из свидетелей мне вызвать и какие вопросы им задать.
Я вспомнил: давая показания, Хейворд заявил, что проснулся ночью накануне бунта и слышал, как я спускался вниз в половине второго.
– Это показание весьма важно для вас, мистер Байэм, – проговорил мистер Грэхем. – Вы ведь говорили, что Тинклер спустился вместе с вами и вы пожелали друг другу доброй ночи?
– Совершенно верно, сэр.
– Тогда Хейворд должен был это слышать. Нам следует постараться, чтобы он признал это. Доказав, что Тинклер был с вами, мы тем самым подкрепим ваш рассказ о разговоре с Кристианом, который Тинклер подслушал. Должен сказать, Халлет нанес нам сильный удар, показав, что вы рассмеялись и отвернулись, когда капитан Блай с вами заговорил.
– Ложь, от первого до последнего слова – ложь! – вскричал я.
– Не сомневаюсь. Мне кажется, что и Хейворд, и Халлет произвели на суд неблагоприятное впечатление. Однако сбрасывать со счетов их показания нельзя. Этих показаний достаточно, чтобы осудить Моррисона, его положение стало гораздо серьезнее. Скажите, у вас была возможность понаблюдать за Хейвордом и Халлетом в день бунта?
– Да, я видел их неоднократно.
– Что вы можете сказать об их поведении? Хорошо ли они держали себя в руках?
– Напротив, они были напуганы до смерти, оба плакали и умоляли о пощаде, когда им приказали перейти на баркас.
– Чрезвычайно важно, чтобы вы осветили это. Задавая вопросы свидетелям, не забудьте остановиться на этой теме. Если свидетели признают, что Халлет был очень встревожен, неопровержимость их показаний пошатнется.
Незадолго до вечера мистер Грэхем собрался уходить.
– Кажется, мы обговорили все, мистер Байэм, – заключил он. – Вы желаете сами зачитать свои возражения или хотите, чтобы это сделал я?
– А что вы посоветуете, сэр?
– Прочесть самому, если только вы не будете слишком уж волноваться.
Я ответил, что на этот счет у меня нет опасений.
– Прекрасно! – ответил он. – Вы произведете большее впечатление, если расскажете все сами. Читайте не торопясь и отчетливо.
К этому времени закончили свои наставления и другие адвокаты, и все трое покинули борт «Гектора». С тех пор как мы были взяты в плен, ни один день не пролетал так стремительно.
Утром в понедельник 17 сентября выстрел из пушки возвестил о продолжении судебного заседания. Мы прибыли на корабль примерно за полчаса до его начала. На квартердеке уже стояла толпа офицеров и штатских; все с любопытством нас разглядывали, словно мы были какие-то невиданные звери. Так мне во всяком случае показалось, но я думаю, что это следует приписать моему возбуждению.
За несколько минут до девяти зрители заняли свои места, а ровно в девять в кают-компанию вошли члены суда. Все встали и стояли до тех пор, пока не расселись лорд Худ и другие офицеры.
После нескольких секунд молчания профос выкрикнул:
– Роджер Байэм, встаньте!
Я поднялся, глядя в лицо лорду Худу.
– Вы обвиняетесь, так же как и остальные, в разбойном захвате корабля его величества «Баунти». Вы выслушали свидетелей обвинения. Теперь суд готов выслушать все, что вы можете сказать в свою защиту. Вы готовы?
– Да, сэр.
– Поднимите правую руку.
Когда я произносил слова присяги, рука моя дрожала.
Сэр Джозеф сидел, устремив взор прямо перед собою, и ждал, когда я начну. На секунду меня охватила паника. Все лица расплылись у меня перед глазами, и вдруг, словно издалека, я услышал собственный голос:
– Милорд, высокочтимые господа судьи! Бунт – преступление тяжкое, и тот, кто обвиняется в нем, вызывает естественный ужас и отвращение любого человека. Я имею несчастье предстать перед вашим судом именно в таком неблаговидном качестве. Я отдаю себе отчет в том, что дело складывается для меня не благоприятно, но это лишь видимость: перед лицом Бога и этого суда я заявляю, что невиновен ни в помыслах, ни в деяниях, в которых меня обвиняют.
