Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмен - Ларссон Бьёрн
Бросив на меня злопыхательский взгляд, лекарь удалился. Как известно, в мои благие намерения входила задача вывести Скьюдамора из себя, разъярить его. С этим я справился неплохо, поскольку за два месяца плавания мы каждую ночь перемещали кого-нибудь из его пациентов. В конце концов он не выдержал и потребовал от капитана чтобы нас, помимо друг друга, приковали и к судну… хорошо бы даже на веки вечные. Однако первый помощник, который заменил Баттеруорта на капитанском мостике, отверг требование лекаря. В этом рейсе смертность среди невольников была ниже среднего уровня, а потому серьёзно что-либо менять в трюме не следовало. Между прочим, смерть действительно косила рабов куда меньше обычного, однако заслуги Скьюдамора в том не было. При всей моей скромности осмелюсь заметить, что это скорее заслуга вашего покорного слуги, который хитростью внушил большей части африканцев желание ещё какое-то время пожить на этом свете.
А вот Баттеруорт не дожил до Вест-Индии, хотя едва ли кто-нибудь счёл его кончину большой потерей, если таковое вообще случается при чьей-либо смерти… конечно, за исключением моей собственной. Впрочем, Баттеруорту оставалось винить самого себя и свою похотливость, если он успел перед смертью раскаяться. Мы уже третью неделю как вышли из Аккры, когда, к своей безудержной радости, я услышал эту новость от Тима, которого мне легко удалось сделать своим наперсником. Он жалел меня, а я не разочаровывал его в том, что достоин жалости, тем более что некоторые основания для неё были. Как-никак, моё хорошее настроение не предусматривалось теми, кто определил мне наказание.
Вот Тим и прибежал ко мне (насколько возможно было бежать среди нашего хитросплетения рук и ног), чтобы доложить: так, мол, и так, Баттеруорт при смерти.
— Ну, и чего ты сдрейфил? — спросил я у юнги, на котором не было лица, словно на него обрушились все печали и напасти в мире. — Я бы с удовольствием поменялся с Баттеруортом местами, чем протухать здесь, в трюме. Ты себе не представляешь, как часто мне хочется заснуть и не проснуться.
Но Тим был слишком потрясён, чтобы обратить внимание на мои слова.
— Ой, мистер Сильвер, это просто кошмар! — выпалил он.
И мне показалось, что в его глазах блеснули слёзы.
— Сейчас же успокойся! — велел я ему. — Одним капитаном больше одним меньше, нашёл, о чём горевать. Их же хоть пруд пруди.
— Да нет, мистер Сильвер, ужас не в том. Капитану Баттеруорту откусили конец!
— Чего?! — воскликнул я в изумлении и восторге.
— Я сам видел, — со слезами в голосе продолжал Тим. — Капитан поставил меня на караул у его каюты, велел никого не пускать, ни одной живой души. И вдруг слышу из-за двери истошный крик. Я совсем растерялся, открыть дверь без команды не решаюсь. И тут дверь распахнулась, и мимо сиганула негритянка, да так быстро, что я не успел её остановить. Из каюты доносятся стоны, я и заглянул туда. Тут-то я всё и увидел, мистер Сильвер. Сидит Баттеруорт без штанов, бледный, как будто уже покойник, а в руке огрызок этого дела. А кровь так и хлещет, мистер Сильвер, прямо жуть! Бьёт приступами, как помпа качает. Прямо жуть.
Засим ноги у юнги подкосились, и он упал передо мной. Я приподнялся, потянув за собой Джека, и по-отечески погладил Тима по голове.
— Не принимай близко к сердцу! — посоветовал я. — Жизнь, она иногда такая. Со временем к ней привыкаешь. Подумай о тех, кто служит в военном флоте и обливается этой кровью в каждом бою. Что, если бы они стали распускать нюни от каждой царапины?
— Да это ж его член, — надтреснутым голосом проговорил Тим, — это…
Дрожащие губы бедняги не сумели больше выдавить ни звука.
— Возьми себя в руки! — стоял на своём я. — Туземцы подумают, что ты плачешь по капитану Баттеруорту. А мы, обитатели трюма, не совсем в ладах с тем, кто ведёт наше судно.
— Нет-нет, — кивая, заверил меня Тим. — Я его тоже не люблю, но…
— …Но у тебя богатое воображение. Ты просто представил себе, каково было бы самому лишиться этого причиндала. Однако его всё-таки отхватили у другого. Твой остался при тебе. Видишь ли, Тим, я бы никому не советовал ставить себя на место других. Иначе впору сразу прыгать за борт. Давай-ка лучше взбодрись и окажи услугу своему товарищу Джону Сильверу. Иди на палубу и послушай, что там говорят: выживет этот треклятый капитан или нет. И ещё эта женщина… ты узнал её?
— Нет, — сказал Тим, физиономия которого вместо пепельно-серого стала обретать более натуральный цвет. — Я не успел её разглядеть, и вообще они все на одно лицо.
— Разумеется, Тим, если не умеешь смотреть…
— Я сразу побежал за Скьюдамором, — как бы оправдываясь и поясняя, сказал он.
— И правильно сделал! — похвалил я.
Слово одобрения обычно творит чудеса с изнемогшими и отчаявшимися юнцами вроде Тима. Действительно, он встал и потопал прочь, хоть и на дрожащих ногах.
Я же вновь улёгся и пересказал всё Джеку. Тот весело стукнул меня в живот (жест, который однажды по ошибке сделал я и который так понравился моему товарищу, что он перенял его) и только потом в лаконичных выражениях послал эту весть по рядам. Чуть погодя в трюме явно наступило радостное оживление. Туземцы, с которыми я делил свою участь, иногда подавали незнакомые мне сигналы, однако их легко было распознать даже без сигнальной книги, стоило только прислушаться. Теперь все радовались: похоже, языческие боги и шаманские побрякушки в кои-то веки одолели Всемогущего и поставили его на колени.
В тот же вечер Тим пришёл ещё раз.
— Капитан умер, — сообщил юнга без видимой печали. Казалось, он успел забыть свои первые впечатления.
— Ну да? — удивился я. — Неужели наш искусный лекарь не справился с таким пустяком, — отрезать эту штуку под корень и прижечь калёным железом, чтобы унять кровь?
— Ему не дали даже попробовать. Баттеруорт и близко не подпустил Скьюдамора. А когда капитан впал в беспамятство, было уже поздно.
— Если честно, я его понимаю, Тим.
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Любой на месте капитана предпочёл бы скорее спустить флаг, — объяснил я, — чем позволить Скьюдамору щупать самое сокровенное. Наш лекарь, да будет тебе известно, самый настоящий мужеложец и нехристь. Для него нет ничего святого. Берегись его!
Тим кивнул, явно уловив в моём голосе серьёзность.
— А что с женщиной? — как бы между прочим поинтересовался я.
— Чёрт её знает! — воскликнул Тим. — Её не видел никто, кроме меня, а я её тоже, можно сказать, не видел. Я очень виноват.
— Ты виноват? В чём же?
— В том, что мы не можем её наказать!
— Наказать? — переспросил я. — По-моему, её следует наградить! А на подозрении кто-нибудь есть?
— Нет. У Баттеруорта их перебывало столько, что всех не упомнишь. К тому же он обделывал такие дела в тайне. Сам приводил себе невольниц и был уверен, что всё шито-крыто. Как-никак, это запрещено.
— Тогда, скажу я тебе, он сам и виноват. Значит, наказывать никого не будут?
— Почему же? Человек десять отведают плётки. Но аккуратно, чтоб до Вест-Индии зажило.
Итак, вешать никого не будут, даже ту женщину, которая откусила столь здоровый кус и которую я приглядел для себя. Ведь я был убеждён, что смерть Баттеруорту принесла рабыня, которую он увёл у меня из-под носа. Такая женщина, подумал я с разлившимся по всем жилам удовольствием, явно моего поля ягода и пришлась бы мне по нраву… голову даю на отсечение.
Не дошло до моего слуха другое — что бесславная смерть Баттеруорта безумно напугала экипаж, во всяком случае, отбила у него охоту к распутству. «Беззаботный» вмиг превратился в самый целомудренный корабль, когда-либо бороздивший моря и океаны с грузом невольников. И самое приятное — даже Скьюдамор вынужден был обуздать свою грязную похоть. Вскоре чуть ли не половина моряков ходила мрачнее тучи: женщины составляли их единственную отраду, если не считать рома, а его выдавали строго по норме. Пожалуй, я постепенно даже примирился со своим положением. Чем маяться наверху, лучше уж было лежать в трюме, несмотря на вонь, кандалы и натёртые ими ноги, на стенания и хрипы больных, несмотря на глупцов, которые отказывались жить, на жидкую похлёбку, которой нам предстояло питаться до самого берега, на экскременты, в которых мы погрязали при малейшей качке, когда люки заделывались брезентом, на оскорбления, которые сыпались на меня, стоило мне появиться на палубе… Да, человеку моего склада было предпочтительнее валяться тут… но с сознанием, что я, а не другие члены экипажа, совершил нечто стоящее. И всё же — чего мне отнюдь не хочется скрывать — я завидовал женщине, которая таким простым и безболезненным для себя способом поставила на место всю команду.
