Полярная станция “Зебра” - Маклин Алистер (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
А ведь были ещё фреон и водород, которые выделялись холодильными агрегатами и аккумуляторами, их уровень в атмосфере тоже постоянно увеличивался. Хуже того, дым по всему кораблю настолько сгустился, что даже в носовых отсеках видимость упала до нескольких футов, и бороться с этим было нечем, потому что электростатические очистители воздуха тоже требовали энергии, а когда их все же порою включали, им не хватало мощности, чтобы справиться с таким количеством сажи и копоти. Каждый раз, когда дверь в машинное отделение открывалась – а это случалось все чаше и чаще, так как силы пожарников тоже были на пределе, – по всей субмарине прокатывались волны зловонного ядовитого дыма. Пожар в механическом отсеке уже два часа как удалось потушить, но остатки тлеющей обшивки испускали, казалось, даже больше смрада, чем прежде.
Но самую грозную опасность представлял растущий уровень содержания в воздухе окиси углерода, этого смертельного, всепроникающего газа, который не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха и убийственно воздействует на красные кровяные тельца. Нормальная концентрация окиси углерода на борту «Дельфина» составляла до тридцати долей на миллион, но сейчас она уже поднялась до четырех, а то и пяти сотен. Когда она вырастет до тысячи, ни одно живое существо не протянет больше минуты.
И наконец холод. Как мрачно напророчил коммандер Свенсон, температура «Дельфина», дрейфующего с остывшими паропроводами и выключенными обогревателями, опустилась до температуры окружающего нас океана, так что холод стоял собачий. В абсолютных величинах это было не так-то и страшно: всего каких-то два градуса ниже нуля по шкале Цельсия. Но на человеческий организм это действовало разрушительно. Надо учесть, что у большинства моряков теплой одежды не было совсем – в нормальных условиях температура на «Дельфине» поддерживалась в районе 22 градусов Цельсия, – и что им было запрещено, да и сил не хватало двигаться, чтобы хоть как-то бороться с холодом, а вся энергия, так стремительно утекавшая из их слабеющих тел, тратилась на то, чтобы заставить мышцы грудной клетки втягивать в легкие все больше и больше режущего горло воздуха, и на выработку биологического тепла её уже не оставалось. Было в самом буквальном смысле слова слышно, как люди дрожат, как судорожно трясутся у них конечности, заставляя вибрировать палубу и переборки, как стучат у матросов зубы, как некоторые из них, дойдя до крайности, тихо плачут без слез от бессилия и сырого, пронизывающего холода. Но все эти проявления человеческой жизни поглощал один доминирующий звук, от которого мурашки бежали по коже: негромкий, сиплый, свистящий стон, издаваемый людьми, которые с силой втягивали воздух в свои агонизирующие легкие.
В эту ночь каждому на «Дельфине», кроме больных да нас с Хансеном, ставших, хотя, как мы надеялись, и временно, калеками, довелось спуститься в механический отсек, чтобы сразиться с огненным демоном. Число пожарников в смене постепенно возросло с четырех до восьми, а время работы уменьшилось до трех-четырех минут, так что эффективность должна была бы увеличиться, но из-за мрака, ставшего поистине адским, из-за густеющего, мазутно-черного дыма, а главное, из-за тесноты и загроможденности отсека оборудованием дело шло до безумия медленно. А тут ещё и страшная слабость, которая одолевала всех нас: у молодых мужчин сил оставалось, как у малых детей, и они чуть не плакали, отчаянно, но без каких-либо видимых результатов вороша и отдирая дымящиеся куски теплоизоляции.
Я побывал в механическом отсеке только раз, в 5.30 утра, когда вытаскивал сломавшего ногу матроса, но знал, что никогда в жизни не забуду того, что там увидел: мрачные, призрачные фигуры в мрачном, призрачном, клубящемся мире, шатающиеся и спотыкающиеся, точно зомби в полузабытом ночном кошмаре, гнущиеся, оступающиеся и падающие на палубу, в какие-то провалы, заполненные сугробами пенящейся углекислоты и бесформенными дымящимися лохмотьями отодранной от корпуса турбины тепловой изоляции. Люди на пределе, люди в крайней стадии изнеможения. Одна вспышка пламени, одна вспышка такого древнейшего элемента, как Время, – и все блестящие технологические достижения двадцатого века сведены к нулю, и рамки выживания человека, так расширившиеся с появлением ядерного топлива, моментально сужены до предысторических масштабов. Каждый час ночи приближал человека к смерти, никто из экипажа «Дельфина» не сомневался сейчас в этом. Разве что доктор Джолли. Он на удивление быстро справился с последствиями своего неудачного похода в механический отсек и появился в центральном посту уже через несколько секунд после того, как я покончил со сломанной ногой Рингмана. Он тяжело воспринял известие о смерти Болтона, но ни словом, ни взглядом не дал понять нам со Свенсоном, что именно мы несем ответственность за гибель этого полярника. В благодарность за это Свенсон, по-моему, уже собирался покаяться, что не прислушался к предостережению доктора Джолли и заставил перенести на корабль человека, балансировавшего на грани жизни и смерти, но в этот момент из машинного отделения прибыл пожарник, доложивший, что ещё один из его смены поскользнулся и не то вывихнул, не то сломал ногу в щиколотке. Это был второй за сегодняшнюю ночь серьезный случай в механическом отсеке, если не считать ушибов, синяков и царапин. Джолли схватил один из лежащих под рукой дыхательных аппаратов и, прежде чем мы сумели его остановить, исчез за дверью.
Вскоре мы уже и счет потеряли его походам. Их было по меньшей мере пятнадцать, а скорее всего, много больше: к шести утра голова у меня совсем перестала варить. Недостатка в клиентах у него, разумеется, не было. И вот ведь какой парадокс – два диаметрально противоположных вида поражения наиболее часто встречались этой ночью: ожоги и обморожения. Ожоги от горящей обшивки, а потом, позднее, от паропроводов – и обморожения от углекислоты, попадавшей на лицо и руки. Джолли ни разу не отказался поспешить на помощь, даже после того как сам основательно треснулся головой о трубу или балку.
Время от времени он горько корил «старину-капитана» за то, что тот вытащил его из тишины и покоя станции «Зебра», бросал незамысловатые шуточки, надевал маску и отправлялся в новую вылазку. Дюжина самых пламенных речей в парламенте и конгрессе не сделала бы для укрепления англо-американской дружбы больше, чем сделал за одну эту ночь неутомимый доктор Джолли. Примерно в 6.45 утра в центральный пост заявился старшина торпедистов Паттерсон. Конечно же, он зашел через дверь, но оттуда, где между Свенсоном и Хансеном сидел на палубе я, разглядеть дверь было уже невозможно.
Паттерсон подполз к Свенсону на четвереньках, голова у него моталась из стороны в сторону, он то и дело заходился в кашле и дышал с частотой пятьдесят вдохов в минуту. На нем не было защитной маски, и он безостановочно дрожал всем телом.
– Надо что-то делать, капитан, хрипло проговорил он. Слова вылетали у него изо рта без всякого порядка, как при выдохе, так и при вдохе: когда дыхание затруднено, речь всегда запутывается. – Семь человек уже лежат между носовым торпедным отсеком и матросской столовой. Им очень худо, капитан.
– Спасибо, старшина, – Свенсон тоже был без маски и чувствовал себя не лучше Паттерсона, грудь его тяжело вздымалась, в горле хрипело, по серым щекам обильно стекали пот и слезы. – Как только сможем, обязательно что-нибудь сделаем.
– Надо добавить кислорода, – вмешался я. – Прикажите срочно добавить кислорода в атмосферу на корабле.
– Кислорода? Больше кислорода? – Свенсон покачал головой. – Давление и так слишком высокое.
– Давление их не убьет. – Я жестоко страдал от холода и режущей боли в груди и глазах, мой голос звучал так же странно, как и голоса моих собеседников. – Их убьет окись углерода. Она убивает их уже сейчас. Надо поддерживать соотношение кислорода и окиси углерода. Сейчас этой отравы слишком много. Она постепенно прикончит всех нас.
– Добавить кислорода, – приказал Свенсон. Даже это небольшое усилие далось ему нелегко. – Добавить кислорода…
