Пираты - Рис Селия (читаем книги .txt) 📗

Не отрываясь от рукоделия, я искоса поглядывала на него, догадываясь о том, что он имеет в виду не только обстановку, но и меня тоже.

У меня не было почти никаких сведений об Уильяме, хотя он по-прежнему не выходил у меня из головы. Находясь под бдительным надзором, я не могла беспрепятственно выходить в город. Всего несколько раз за три с лишним года мне удалось вырваться из дому и навестить кормилицу в «Семи звездах». Последнее, что я узнала о нем, — это то, что он благополучно вернулся из первого плавания и вскоре опять ушел в море, так и не сумев — или не захотев? — повидаться со мной. Признаюсь, я была очень разочарована и в высшей степени удивлена. Ведь я так ждала его возвращения! Мне было легче переносить бесконечные нравоучения миссис Уилкс, предвкушая нашу встречу и придумывая убийственные характеристики на мачеху и ее знакомых дам. Я откладывала в памяти каждый эпизод, Демонстрирующий их тщеславие, снобизм и глупость. У меня был острый язычок, так что я не сомневалась — Уильяму будет над чем посмеяться. Боже, какой же я была дурочкой, по привычке считая нас обоих детьми и не подозревая о том, как быстро меняют людей время и обстоятельства!

Когда мы, наконец, увиделись, то едва узнали друг друга.

Уильям сидел на скамейке в конюшне, о чем-то беседуя с Робертом. Он заметно вытянулся и загорел до черноты, а его когда-то новенькая матросская роба полиняла от солнца и насквозь пропиталась дегтем и морской солью. Роберт подвинулся, и я опустилась на скамью рядом с Уильямом.

— У жены моего отца, миссис Уилкс, свои взгляды на этикет, — сказала я, как бы извиняясь за то, что его заставили дожидаться здесь.

— И на тебя тоже, как я погляжу, — рассмеялся он, покосившись на мое платье из дорогой парчи и шелка. — Ты похожа на настоящую леди.

— Только снаружи! — улыбнулась я.

В глазах его заплясали веселые чертики, и я узнала в нем прежнего Уильяма и с облегчением поняла, что, несмотря на внешние перемены, ничто между нами не изменилось.

— А теперь отвечай как на духу, — потребовала я. — Где тебя носило столько лет и почему я об этом ничего не знаю?

Уильям с грустью покачал головой, и смех исчез из его глаз. Внезапно он показался мне намного старше своих лет.

— Это все отец, — вздохнул он. — Папаша у меня, конечно, не подарок, но такой подлянки я даже от него не ожидал. Наплел мне, что «Амелия» — обычное торговое судно, а она оказалась невольничьим. Представляешь, они начали сколачивать настилы и устанавливать их в трюме еще до того, как мы вышли в Бристольский залив. Сначала я даже не понял, что происходит: всю ночь пилят да молотками стучат… — Уильям снова рассмеялся, но смех его отдавал горечью. — Я же был тогда совсем зеленым, зеленее, чем вода в трюме. Одного спросил, другого, никто не отвечает, все молчат и рожи воротят. Сунулся к капитану — получил по зубам без лишних разговоров. А когда, наконец, догадался, куда попал, почувствовал себя полным идиотом. Теперь-то я знаю, что у других парней просто выбора не было — либо на «Амелию», либо прямиком в лапы вербовочной команды [7], ну а я, как распоследний дурак, добровольно на эту гнусь подписался! Хотя и не без отцовского содействия.

— Я тоже догадалась, — сказала я, — да только слишком поздно. Когда мы расстались, я пошла к отцу в контору, а когда вернулась в порт, чтобы предупредить тебя, «Амелия» уже ушла.

— Не переживай, Нэнси. Мы были детьми и все равно не смогли бы ничего сделать. Тем более, я уже подписал договор и не имел права отказаться. — Уильям умолк, в задумчивости уставившись на свои руки, узкие и гибкие, с длинными, тонкими пальцами, совсем еще мальчишеские руки, если не обращать внимания на мелкие шрамы и мозоли на ладонях, отчего они стали такими же шершавыми и грубыми, как извозчичьи рукавицы. — Работорговля — поганое занятие, поверь мне, Нэнси, — продолжил он тихим голосом. — Я своими глазами видел, как с людьми обращаются стократ хуже, чем с животными. А ведь они не животные, а такие же люди, как мы, что бы там ни говорили попы, называя их язычниками и каннибалами! И страдают не только чернокожие африканцы, хотя им, конечно, приходится тяжелее всего. Их безжалостно разлучают с близкими, сковывают по рукам и ногам, гонят порой сотни миль пешком под палящим солнцем, а потом набивают в трюмы, как сельдей в бочки… — Уильям бросил виноватый взгляд на Роберта, усердно чистившего скребницей бок гнедого жеребца моего брата. — Я понимаю, что тут невозможно сравнивать, но и наш путь отнюдь не усыпан розами. Нас прилично кормили, на борту был хороший хирург [8], и все равно мы потеряли от дизентерии и тропической лихорадки треть команды в первом рейсе и почти половину в следующем.

— Если все было так паршиво, зачем же ты пoдписался на второй рейс?

— Не подпиши я договор, меня просто высадили бы на берег, и пришлось бы мне тогда добираться домой из Африки своим ходом, — вздохнул Уильям, словно воспоминания причиняли ему боль. — Я иногда подумывал переметнуться к пиратам, если те вдруг возьмут «Амелию» на абордаж, но даже пираты брезгуют захватывать невольничьи суда. От них так разит, что вонь на мили вокруг разносится. Некоторые дезертировали, но я решил остаться и вытерпеть до конца. Зато теперь мне причитается жалованье сразу за два рейса.

— Тебе еще не заплатили?

Он покачал головой:

— Нет. А деньги мне сейчас очень нужны. Я собираюсь поступить на военную службу.

— На военную службу? — Я не верила собственным ушам. — В Королевский флот?!

Роберт окинул Уильяма удивленным взглядом. Никто не поступал на флот по своей воле, туда попадали только те, кому не удавалось ускользнуть от вербовочных команд. В Бристоле об этом знали все.

— Я отлично представляю, что обо мне скажут, но после того, через что мне пришлось пройти под началом капитана Томаса, меня не пугают никакие трудности. Пускай там опасно, пускай мало платят, но это достойное мужчины занятие. А торговать людьми — подло и омерзительно!

Отвернувшись от меня, он скользнул взглядом по сытым коням в стойлах, лакированному экипажу в каретном сарае, янтарной кладке стен, нарядному газону перед парадным подъездом, и мне не составило труда прочесть его мысли. Мои шелка и ленты, арабские скакуны братьев, мебель, картины, ковры и даже камни для постройки нашего нового дома — одним словом, все, что составляло богатство семейства Кингтонов, покупалось на доходы от того самого подлого и омерзительного занятия, о котором он только что говорил.

Я знала, о чем думал Уильям, но понятия не имела, что ему ответить. Мне вдруг сделалось ужасно неловко. Я тоже отвела глаза, а в памяти внезапно всплыли бесчисленные страницы счетов, фактур, накладных и бухгалтерских отчетов, переписанных мною за столом в отцовской конторе. Тогда я очень старалась сажать поменьше клякс и держать строчку как можно ровнее. Я не вдумывалась в смысл написанного, аккуратно выводя круглым детским почерком наименования изделий: табак, железные слитки, мотки медной проволоки, раковины каури, нитки бус, бочонки с порохом, ткани. Это в левом столбце баланса. А в правом я столь же бездумно выписывала количество мужчин, женщин и детей, на приобретение которых пошли все эти товары. Я словно прозрела, наконец-то полностью осознав, чем в действительности занимался мой отец.

Слово «работорговец» произносилось бристольцами с оттенком презрения и брезгливости. Ни один из знакомых мне матросов не стал бы по собственной воле наниматься на службу к человеку, торгующему живым товаром. Раньше я об этом не задумывалась и не спрашивала о причинах, ну а сегодня, видимо, настал и для меня момент истины. Я не могла заставить себя поднять глаза и посмотреть на Уильяма. Так и сидела, потупившись и ощущая в отчаянии, как мое лицо заливает жгучая краска стыда.

— Ты меня не совсем правильно поняла, Нэнси, — снова заговорил он. — Я действительно собираюсь поступить на службу, но не простым матросом, а мичманом. И деньги мне нужны, чтобы приобрести гардероб, достойный молодого джентльмена, и заплатить за место в мичманском кубрике. Мне удалось кое-что скопить за эти годы, так что вместе с жалованьем должно хватить. — Он поднялся. — За ним-то я и пришел.