В диком рейсе - Кламан Курт (список книг TXT) 📗
Можешь считать меня чокнутым, но я понял еще и вот что. Морокой король запомнил меня. Даже когда меня вытаскивали на палубу, ОН все еще сверлил меня своим взглядом. Я никогда этого не забуду. Рыба-молот признала меня победителем, но лишь на этот раз. И я понял тогда, что покоя мне больше не видать. ОН повсюду будет искать меня, чтобы вновь сразиться со мной.
Когда судно дало ход, ОН поплыл следом за нами, устало ударяя ивостом. Немым упреком торчала из его глаза крестообразная рукоятка ножа. Вскоре опустились сумерки, и судно ушло из опасной зоны Я назвался Туром Нордстрандом Не задавая лишних вопросов, меня доставили в Венесуэлу.
Если где-нибудь в море ты увидишь треугольный парус спинного плавника, а впереди него крест — рукоятку ножа, знай: это ОН.
Мак-Интайр умолк. Он медленно подошел к самому штевню и молча уставился на черную водную равнину. Я же удалился в кубрик и бросился на койку. Я устал как собака. Но и во сне меня преследовали ужасные видения. Я не знаю, когда Мак-Интайр вернулся в кубрик. Перед восьмой склянкой нас растолкали на вахту. Мак-Интайр был уже возле котла и выгребал шлак. Выгребал молча, ни словом не обмолвившись о прошедшей ночи.
Жизнь на судне шла своим чередом. Мы примирились с тем, что ирландец стоит вместе с нами у топок, сидит рядом за столом и спит в нашем кубрике. Большинство избегало его, считая ненормальным, опасным чужаком и авантюристом. Я был единственным, кто знал о тяжких превратностях судьбы, выпавших на долю Мак-Интайра. Я вовсе не собираюсь утверждать, будто Мак-Интайр был заурядным кочегаром и пребывал в ясном уме, однако страха перед ним, как другие, я не испытывал, мои чувства к нему скорее можно назвать состраданием.
Во время одной из наших шахматных битв он объяснил мне смысл татуировки на «воем предплечье:
— Здесь, рядом с рыбой-молотом, цифры. Это даты, когда я прикончил четырех бестий, столь напоминавших ЬГО Первых двух я убил еще в Венесуэле, в третьего, смотри сюда, я влепил из шлюпки три пистолетные пули. Это было на рейде Порт-Луи, когда меня послали доставить на берег нашего кэпа. Последняя дата совсем свежая. Когда я расправлялся с четвертым, я увидел и ЕГО. ОН кружил вокруг, пока я вспарывал брюхо его сородичу. Я слышал, как с шипеньем режет воду спинной плавник, и видел крест, который ОН все еще носит в своем глазу. ОН не напал на меня, только кружил и кружил возле шлюпки. Один раз ОН прошел столь близко, что я даже испугался, такой ОН был огромный. Я тебе точно говорю — это настоящий морской король. У берегов Южной Америки я одолел ЕГО. С тех пор ОН идет по моим следам. Здесь, у восточного берега Мадагаскара, ОН снова хочет вызвать меня на бой. Я чувствую это.
История об акуле, жаждущей мести, показалась мне совершенно невероятной, и теперь я почти не сомневался в том, что Мак-Интайр потерял свой рассудок на Чертовом острове или лишился его позже, в битве с «морским королем» Так или иначе, а вахту он стоял — дай бог всякому. И я как-то постепенно начал забывать о его «пунктике».
Время тянулось медленно, монотонно и нудно. Мы даже разговаривать толком разучились. В извечном однообразии морских будней узорная ткань наших бесед мало-помалу вытерлась. Осталась одна лишь затхлая и прелая основа. Когда же мы оставили Гамбург? Год назад, десять, сто лет? Куда несет нас «Артемизия»? Мы не только не знали, где кэп собирается встать под разгрузку, но и вовсе потеряли вся кую ориентацию во времени и пространстве: изо дня в день все те же громады волн вокруг, те же альбатросы, капские голуби и дельфины. А может, мы и не идем уже, а стоим себе на одном месте?
Нет, мы все-таки двигались… Пенистые волны, вздымаемые стальным штевнем старушки «Артемизии», свидетельствовали, что есть для нас в этом мире какое-то место назначения, а мятежные события последующих дней доказали, что время тоже не стояло на месте: «время собирать камни и время разбрасывать камни». И события эти роковым образом сплелись с несчастной судьбой нашего «Мака-рыбы» — Мак-Интайра «короля ирландского»…
В долгом тропическом рейсе наши продовольственные запасы протухли и зачервивели, питьевая вода воняла и цветом напоминала болотную жижу, да и той выдавалось всего по кружке в день матросам и по две кочегарам. Начальство же наше (мы знали об этом доподлинно от стюарда) угощалось свежей ветчиной и запивало еду холодным пивом. Мы решили объявить протест и первым делом коллективно выбросить свой харч за борт. Для выработки плана боевых действий все собрались в столовой, но не успели закончить этот импровизированный митинг, как вошел донкимеи Джонни.
Все мигом очутились на своих местах. Ян, Фред и я играли в карты, Ренцо мирно вырезeq o (а;ґ)л из куска дерева кораблик. Донкимен, искоса поглядывая на нас, налил себе холодного чая.
— Не скоро мы еще сойдем на бережок, — сказал он, ухмыляясь. — Ни одного порта на горизонте.
Он определенно ухватил кое-что из наших разговоров и хотел теперь подзавести нас, чтобы вызнать все поточнее. Самое лучшее было — смолчать. Однако не в правилах Яна держать свою «хлопушку» закрытой.
— Ах, знаешь, Джонни, — сказал он с наигранным дружелюбием, — мы тут как раз размышляли над тем, что будем совать в пасть котлу, когда кончится уголь.
Все заулыбались. Ян не робел и нахально рассуждал дальше:
— Ты же сам, как донкимен, знаешь, что уголька-то у нас — кот наплакал!
Получалось, будто до прихода Джонни мы только и делали, что спорили о запасах угля. Прямо-таки можно подумать, что топливо для нас важнее еды. Донкимену предложили высказаться. Он почувствовал, что мы берем его «на пушку», быстро допил свой чай и выскочил из кубрика. Мы услышали, как его деревянные сандалии прощелкали к машинному отделению, и поняли, что он пошел к механику — доложить, в каком мы настроении. Первым подал голос Ренцо:
— Покатил на нас бочку «свиной морде»! Расскажет, должно быть, о червях в угле.
— За борт, — закричал Фред, — за борт вонючую труху, и у всех на глазах!
Кто-то поставил на стол миску. Все побросали в нее свои куски сыра, так что червяки только полетели во все стороны. За сыром последовала и протухшая колбаса. Нас было шесть человек кочегаров, но присоединились еще и матросы. Молча двинулась наша процессия на бак.
На мостике мелькнула рыжая голова «бульдога» — нашего дорогого чифа. Мы дошли уже до второго люка. Никто не проианес ни слова. С самыми серьезными минами подошли мы к релингам. Кто-то шепнул, что чиф наблюдает в бинокль. Но это нас не остановило. В конце концов это ведь были наши продукты, и мы могли поступать с ними как заблагорассудится. И даже если мы их сообща отправляем в воду, то это еще вовсе не мятеж.
Харч летел за борт, а мы стояли рядам, вытянувшись, как на парадном смотре. Вонючая труха пошла на корм рыбам. Милосердное море покачало немного кусии на гребнях волн, потам, отчаянно споря из-за каждой корки, на них накинулись альбатросы. Ренцо громко рассмеялся. Жорж одернул его:
— Прикуси язык, парень. Пусть они не думают, что тут шутки шутят.
Мы молча отправились в кубрик. Беспорядок кончился. Один матрос прибежал с мостика — он только что отстоял свои вахту — и тут же поспешил сообщить нам о том, что происходило наверху.
— Кэпу нарушили послеобеденный отдых, так что он метался там злой как черт, — начал рассказывать вахтенный, очень ловко имитируя казарменные металлические нотки в голосе кэпа. — «Что происходит, штурман?» — «Люди протестуют, капитан. Там их собралась целая толпа, и все швыряют свои продукты за борт». Настроение у кэпа стало еще гаже. Опять, поди, разбушевалась его язва: ветчина оказалась для желудка чересчур жирной, а стакан портвейна — слишком тяжелым. Словно стервятник, накинулся он на штурмана: «Что, на моем судне — протестовать? В море? Сколько было человек?» И штурман всех вас пересчитал. «Десять человек, капитан, — сказал он, — шесть кочегаров и четыре матроса. Они выкинули в море сыр и колбасу». Это сообщение совсем взбесило кэпа. Забегал он взад-вперед по мостику и стал расспрашивать чифа о продуктах. Ваше недовольство его очень удивило. «Бульдог» же думал, как бы ему получше выгородить себя. «Капитан, — сказал он, — ведь мы уже так долго в море, холодильников у нас нет, вот продукты и протухли!» Мне показалось, что я ослышался: надо же, «бульдог» отбрыкивался! «Я не знаю, — говорит, — что мы теперь сможем выдать людям», — и вид у него такой виноватый. И тут послушайте, что оказал кэп: «Что вы им выдадите? Те продукты, что есть на борту! О том, что пища в тропиках не сохраняется, я знаю и без вас. Курс менять я не собираюсь!» Кэп рассвирепел ужасно. Он уже проклинал и чифа и команду, кричал, что никто ему не указ. Потом они пошли в каюту кэпа. Больше я ничего не смог разобрать, отчетливо услышал только имя Мак-Интайра…
