Зверобой, или Первая тропа войны - Купер Джеймс Фенимор (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗

Расщепленный Дуб объявил народу, что пленник показал себя настоящим мужчиной; правда, он жил с делаварами, но не стал бабой. Вождь спросил, желают ли гуроны продолжать испытания. Однако даже самым кротким женщинам жестокое зрелище доставляло такое удовольствие, что все в один голос просили продолжать. Хитрый вождь, которому хотелось заполучить славного охотника в свое племя, как иному европейскому министру хочется найти новые источники для обложения податями населения, старался под всевозможными предлогами вовремя прекратить жестокую забаву. Он хорошо знал, что если дать разгореться диким страстям, то остановить расходившихся индейцев будет не легче, чем запрудить воды Великих Озер в его родной стране. Итак, он призвал к себе человек пять лучших стрелков и велел подвергнуть пленника испытанию ружьем, указав в то же время, что они должны поддержать свою добрую славу и не осрамиться, показывая свое искусство.

Когда Зверобой увидел, что отборные воины входят в круг с оружием наготове, он почувствовал такое же облегчение, какое испытывает несчастный страдалец, который долго мучается вовремя тяжелой болезни и видит наконец несомненные признаки приближающейся смерти. Малейший промах был бы роковым — выстрелить нужно было совсем рядом с головой пленника; при таких условиях отклонение на дюйм или на два от линии прицела сразу решало вопрос жизни, и смерти.

Вовремя этой пытки не дозволялись вольности, которые допускал даже Гесслер note 40 , приказавший стрелять — по яблоку. Опытному индейскому стрелку в таких случаях разрешалось наметить себе цель, находившуюся на расстоянии не шире одного волоса от головы пленника. Бедняги часто погибали от пуль, выпущенных слишком торопливыми или неискусными руками, и нередко случалось, что индейцы, раздраженные мужеством и насмешками своей жертвы, убивали ее, поддавшись неудержимому гневу. Зверобой отлично знал все это, ибо старики, коротая долгие зимние вечера в хижинах, часто рассказывали о битвах, о победах своего народа и о таких состязаниях. Теперь он был твердо уверен, что час его настал, и испытывал своеобразное печальное удовольствие при мысли, что ему суждено пасть от своего любимого оружия — карабина. Однако тут произошла небольшая заминка.

Хетти Хаттер была свидетельницей всего, что тут происходило. Жестокое зрелище на первых порах так подействовало на ее слабый рассудок, что совершенно парализовало ее силы, но потом она немного оправилась и вознегодовала при виде мучений, которым индейцы подвергали ее друга. Застенчивая и робкая, как молодая лань, эта прямодушная девушка становилась бесстрашной, когда речь шла о милосердии. Уроки матери и порывы ее собственного сердца заставили девушку забыть женскую робость и придали ей решительность и смелость. Она вышла на самую середину круга, кроткая, нежная, стыдливая, как всегда, но в то же время отважная и непоколебимая.

— За что вы мучаете Зверобоя, краснокожие? — спросила она. — Что такого он сделал, что вы позволяете себе играть его жизнью? Кто дал вам право быть его судьями? А что если какой-нибудь из ваших ножей или томагавков ранит его? Кто из вас возьмется вылечить эту рану? А ведь, обижая Зверобоя, вы обижаете вашего собственного друга; когда мой отец и Гарри Непоседа отправились на охоту за вашими скальпами, он не захотел присоединиться к ним и остался в пироге. Мучая этого юношу, вы мучаете своего друга.

Гуроны внимательно выслушали Хетти, и один из них, понимавший по-английски, перевел все, что она сказала, на свой родной язык. Узнав, чего желает девушка, Расщепленный Дуб ответил ей по-ирокезски, а переводчик тотчас же перевел его слова по-английски.

— Мне приятно слышать речь моей дочери, — сказал суровый старый оратор мягким голосом и улыбаясь так ласково, будто он обращался к ребенку. — Гуроны рады слышать ее голос, они поняли то, что она сказала. Великий Дух часто говорит с людьми таким языком. Но на этот раз глаза ее не были открыты достаточно широко и не видели всего, что случилось. Зверобой не ходил на охоту за нашими скальпами, это правда. Отчего же он не пошел за ними? Вот они на наших головах, и смелый враг всегда может протянуть руку, чтобы овладеть ими. Гуроны — слишком великий народ, чтобы наказывать людей, снимающих скальпы. То, что они делают сами, они одобряют и у других. Пусть моя дочь оглянется по сторонам и сосчитает моих воинов. Если бы я имел столько рук, сколько их имеют четыре воина вместе, число их пальцев было бы равно числу моего народа, когда мы впервые пришли в вашу охотничью область. Теперь не хватает целой руки. Где же пальцы? Два из них срезаны этим бледнолицым. Гуроны хотят знать, как он это сделал: с помощью мужественного сердца или путем измены, как крадущаяся лиса или как прыгающая пантера?

— Ты сам знаешь, гурон, как пал один из них. Я видела это, да и вы все тоже. Это было кровавое дело, но Зверобой нисколько не виноват. Ваш воин покушался на его жизнь, а он защищался. Я знаю, Добрая Книга бледнолицых говорит, что это несправедливо, но все мужчины так поступают. Если вам хочется знать, кто лучше всех стреляет, дайте Зверобою ружье, и тогда увидите, что он искуснее любого из ваших воинов, даже искуснее всех их, вместе взятых.

Если бы кто-нибудь мог смотреть на подобную сцену равнодушно, его очень позабавила бы серьезность, с какой дикари выслушали перевод этого странного предложения Они не позволили себе ни единой насмешки, ни единой улыбки. Характер и манеры Хетти были слишком святы для этих свирепых людей. Они не думали издеваться над слабоумной девушкой, а, напротив, отвечали ей с почтительным вниманием.

— Моя дочь не всегда говорит, как вождь в совете, — возразил Расщепленный Дуб, — иначе она не сказала бы этого. Два моих воина пали от ударов нашего пленника; их могила слишком мала, чтобы вместить еще и третьего. Гуроны не привыкли сваливать своих покойников в кучу. Если еще один дух должен покинуть здешний мир, то это не будет дух гурона — это будет дух бледнолицего. Ступай, дочь, сядь возле Сумахи, объятой скорбью, и позволь гуронским воинам показать свое искусство в стрельбе, позволь бледнолицему показать, что он не боится их пуль.

Хетти не умела долго спорить и, привыкнув повиноваться старшим, послушно села на бревно рядом с Сумахой, отвернувшись от страшной сцены, которая разыгрывалась на середине круга.

Лишь только закончился этот неожиданный перерыв, воины стали по местам, собираясь показать свое искусство. Перед ними была двойная цель: испытать стойкость пленника и похвастаться своей меткостью в стрельбе в таких исключительных условиях. Воины расположились недалеко от своей жертвы. Благодаря этому жизнь пленника не подвергалась опасности. Но, с другой стороны, именно благодаря этому испытание для его нервов становилось еще более мучительным. В самом деле, лицо Зверобоя было отдалено от ружейных дул лишь настолько, чтобы его не могли опалить вспышки выстрелов. Зверобой смотрел своим твердым взором прямо в направленные на него дула, поджидая рокового посланца. Хитрые гуроны хорошо учли это обстоятельство и старались целиться по возможности ближе ко лбу пленника, надеясь, что мужество изменит ему и вся шайка насладится триумфом, увидев, как он трепещет от страха. В то же время каждый участник состязания старался не ранить пленника, потому что нанести удар преждевременно считалось таким же позором, как и вовсе промахнуться.

Выстрел быстро следовал за выстрелом; пули ложились рядом с головой Зверобоя, не задевая, однако, ее. Пленник был невозмутим: у него ни разу не дрогнул ни единый мускул, ни разу не затрепетали ресницы. Эту непоколебимую выдержку можно было объяснить тремя разными причинами. Во-первых, в ней сказывалась покорность судьбе, соединенная с врожденной твердостью духа, ибо наш герой убедил себя самого, что он должен умереть, и предпочитал такую смерть всякой другой. Второй причиной было его близкое знакомство с этим родом оружия, знакомство, избавлявшее Зверобоя от всякого страха перед ним. И, наконец, в-третьих, изучив в совершенстве законы стрельбы, он мог заранее, глядя на ружейное дуло, с точностью до одного дюйма определить место, куда должна была попасть пуля. Молодой охотник так точно угадывав линию выстрела, что, когда гордость наконец в нем перевесила другие чувства и когда пять или шесть стрелков выпустили свои пули в дерево, он уже больше не мог сдерживать своего презрения.