Затески к дому своему - Кокоулин Леонид Леонтьевич (библиотека книг txt) 📗
Через неделю дед спрашивает:
– Так ты был у тетки Елены?
– Ну был. Да что, родня она какая?
– Все мы сродственники на земле. Я еще вот таким, как ты был, бегал отцу тетки Елены крутил точило. Ее дед моему деду кумом доводился, вон куда… А как бы ты хотел? Это только басурманы для себя живут, да еще и пакостят. А мы-то на белый свет пришли зачем? Откуда мы взялись? Не было бы меня, не было бы и тебя, Аниська. Пораскинь-ка умом. С какого краю ни возьми – наша земля-кормилица. Один кровью полил, другой – потом. И спрос с нас полной мерой, кого мы оставим после себя.
Анисим убежден: что в человеке заложишь, то и возьмешь. Драли? Но исключительно того, кто преступил черту дозволенного, обозначенную веками. Били за воровство и обман, секли за клевету, навет и вранье, наказывали и того, кто слова не сдержал. Анисим перенес из прошлого на сегодняшний день случай из жизни. Обещали брезентовые рукавицы рыбакам – не сдержали слово. Гребцы спустили кожу с рук. Раньше бы за обещанное спросили, нонче помалкивают. Скажи – нехороший. Начальник засолочного цеха в прошлый раз хоть и по бумажке читал, а приврал пуд-два к заданию, – пустяки, скажут, но ведь неправда. Веревочка дальше стала виться, директор похвалил начальника, директора поставили в пример в районе. В привычку вошло – друг перед другом похваляться. Глядя на старших, и молодежь «способность» проявляет. Откуда тогда возьмутся и слово, и честь? Вот Васька Круп, рабочий-экспедитор, лезет Анисиму случай на ум, смошенничал, украл бочкотару не для себя, для коллектива, находчивым слывет.
Раньше отец отвечал за сына, сын за отца; теперь пошла мода – никто ни за кого не отвечает. А бывало, еще дед Аверьян говаривал: «Какие сами – такие и сани».
Как рассказать о прошлом сыну, когда сам многого не понимал? Теперь Анисим был готов к разговору. Если не отец сыну, так кто еще скажет правду? Все-таки жизнь емче школы, справедливее. В школе из ветвистого дерева жизни норовят ствол оставить. Анисим не соuласен, что зажиточные – это кулаки да подкулачники – поганые люди. На справном крестьянском хозяйстве и Россия держалась.
Конечно, в школе и грамоте учат, и писать, и читать. Анисим не против школы. А что осенью на месяц, на два позднее садятся за парты старшие школьники, так Анисим ничего худого в этом не видит. Помощники в семье растут. В тайге спромышляют, тайгу и оберегут. Тайга отяжелела плодом, грех не попользоваться. Потом ученики, да и Гриша, наверстают. Здесь, в Баргузине, и учителя привыкли, что мальчишки на промысел уходят, хотя из города и были грозные бумаги, запрещающие детей отрывать от школы. Так их никто насовсем и не отрывает. Орех, скажем, ждать не станет, уйдет под снег, а им кормится та же пушнина: по осени не взял, не заготовил мяса – поститься зиму будешь. Да и с другого края возьми, – оправдывает Анисим охотников, – выходится парень в тайге, на свежую голову и ученье лучше дается. Не слыхал Анисим, чтобы кто из промысловиков-школьников в неуспевающих ходил.
Анисим встал на пенек, поискал глазами на реке сына. Гриша забросил удочку. К рыбе – молока бы. Анисим выбрал сподручный кедр, ударил по стволу обухом топора. Зашуршали и посыпались на землю шишки. Одна упала перед носом. Он достал ее из дырки во мху, подкинул, взвесил на руке – полная ореха. Анисим подобрал шишки и понес к костру шелушить.
У костра он разгреб палочкой струящуюся синими всполохами золу и посадил шишки. Запахло сладко орехом. Анисим любил печенку из шишек. Пока шишка пеклась, в пеньке выдолбил ступу. Ошелушил несколько шишек, истолок орех в ступе, переложил ложкой из ступы в котелок ореховую кашицу, еще засыпал порцию. Котелок на треть заполнился ореховой кашицей, и Анисим залил ее водой, помешал ложкой, скорлупа всплыла, он собрал ее. В котелке пенилось молоко, не отличишь от настоящего. И по вкусу чуть слаще коровьего.
– Гриша! Пора ужин готовить!
За работой день догорел как свеча в жаркой бане. Сумерки затопили берега, обузили речку, оставив узенькую серебряную полоску воды на перекате.
Гриша вернулся с уловом.
– Ну-ка, ну-ка, хвастай, – разглядывал снизку хариусов Анисим. – А я корову подоил, – показал Анисим на котелок.
– Молоко, – удивился Гриша, – попробую?
Анисим подал котелок.
– Ты, папаня, колдун, – едва оторвался Гриша от котелка.
– Ты тоже, Григорий, наговор знаешь, – кивнул Анисим на рыбу. – И уха, и посол будет.
– А если на рожень сотворю? – вызвался Гриша, выбирая покрупнее рыбин.
– Боюсь, язык отъем, спроворь. Ты у меня мастер по этому делу.
Гриша выпотрошил хариусов, сбегал, прополоскал их, посыпал перцем и солью. Пока вырезал талиновые прутья, рыба дала сок. Рожень готовить недолго: один конец прута заострил кинжалом, другой – шилом. На кинжал нанизал со спинки хариуса, а другим – шилом – воткнул в землю на таком расстоянии, чтобы огонь только теплым дымом окутывал. На этот случай под рукой и еловые шишки. По мере того, как на рожне рыба проваривалась, Гриша укорачивал рожень. И уже в конце держал он хариуса на углях, пока тот не взялся золотистой корочкой. Гриша отложил от костра рожень, кинул на угли приготовленные дрова, они затрещали и тут же вспыхнули. Всполохи выхватили из темноты отца, стол, метнулись на рядом стоящие деревья, высвечивая сверкающую изморозью хвою.
– Готово, папань! – подхватил Гриша рыбу на рожени и понес, как копья, наперевес, к столу. Один рожень положил перед отцом, с другого краю стола себе.
Анисим разлил по кружкам кедровое молоко – запивать горячую рыбу.
Гриша начал с головки, обжигаясь, высосал ее, запил холодным молоком и от удовольствия закрыл глаза.
– Я, папань, вкуснее ничего не ел. Раздаивать твою корову надо.
– Будем доить, – поддержал Анисим, довольный, что сыну понравилось кедровое молоко. – Я уж поглядел, есть орех, прямо над головой. Если погода постоит, не упустим.
– Заготовим, – отозвался Гриша. – Сколько сможем – унесем. За остальным можно потом сгонять.
– Я уж подумал, – допил свою кружку Анисим и опрокинул ее кверху дном. – Не сделать ли нам машину обдирать шишку?
Грише ничего не надо объяснять. Он видел у деда Витохи такую машину. Чурка с гвоздями, «барабан», ворот, наподобие той, какой из колодца воду поднимают. Только эта чурка в корыто вделана. Крутишь ее за рукоятку, она давит шишку, потрошит орех.
– Что ты на это скажешь? – допытывается Анисим.
– Машину сделать можно, – рассудил Гриша. – Но я обещал подумать о перевозке грузов. Да и времени в обрез, а мы и не белковали…
– Н-да, – как бы согласился с Гришей Анисим. – В хозяйстве так: одно делай, два в уме держи. Погонишься за сиюминутной выгодой, потом отрыгнется… Тут надо выбирать с умом.
– Если зимовье ставить, так и заездок городить… – подсказал Гриша.
– Тоже надо. Если белковкой заняться, то от зимовья, от ореха и от рыбы отказаться придется.
Гриша в ответ вздохнул.
– Без зимовья не выдюжить, – размышляет вслух Анисим, как бы приглашая к разговору и Гришу. – И на белковке без собаки не разбежишься…
– Что и говорить, – подтверждает Гриша.
– Разведаем сегодня тайгу, обоснуемся, а на будущую осень прибежим как надо, – подает надежду Анисим.
– С собакой? – оживляется Гриша, и голос его меняется. – Пусть щенок, натаскаем. Да, папань?!
– Своя собака – есть своя. Повадки знаешь. У каждой должен быть свой хозяин. Щенку тоже нужен хозяин. – Анисим встает с лавки, пересаживается на чурку к костру, снимает бродни, развешивает портянки, раскидывает на мох подальше от огня стельки. Гриша еще сидит за столом, подперев рукой подбородок.
– Буду, – с запозданием отзывается Гриша на слова отца. – Буду хозяином.
– Хозяином быть – живность любить, – переобуваясь в валенки, складывает поговорку Анисим.
– Всегда хозяин любит своего щенка, – утверждает Гриша. – Пусть и Маша, и Саша, если захотят, поиграют.
– С кем? – переспросил Анисим. Он пропустил последние слова сына.
